Николай Сташек - Крутыми верстами
— Понятно, — ответил солдат.
— За возвращение в полк представим к награде.
Пулеметчик смущенно улыбнулся. Оглянувшись, Дремов увидел, что позади в окопе сгрудилось полно солдат, которым положено было отдыхать.
— Что, братцы, не спится?
— Тут, товарищ командир, хотели попросить, — заговорил крепыш в пилотке набекрень. — Был у нас отделенный, ранило его, когда зимой наступали, перешибло обе ноги, а в госпитале из него сделали «самовар». Была гангрена, так отпилили обе выше коленей. Жена его умерла еще в начале войны. Так что привезли его санитары к трем карапузам. Ни он им, ни они ему помочь не могут. Написал я женке, так согласна взять детишек, пока мы тут, а дальше будет видно. Да и его надо бы куда-то пристроить. Так что просьба у нас отпустить на несколько дней, пока здесь тихо, чтобы все это там… — Солдат умолк, но послышались голоса других:
— Пустить бы его, товарищ командир, мы тут управимся.
Дремов подумал и согласился:
— Вопрос ясен. Ты приходи с рассветом в штаб. Команда будет дана, — обратился он к тому, который просил отпуск. Солдат просиял, а со стороны послышалось:
— Боялся попросить. Теперь с женкой будет семь. Целый гарнизон. Вернешься — будешь командовать.
Раздался смех.
— Что есть еще, хлопцы? — спросил Дремов повеселевших солдат.
— Да вот у меня, товарищ командир: баба хворает, ребятенки малы, а с хаты снесло крышу. Заливает их. Помочь бы.
— Правильно. Надо помочь. Давай адрес. Завтра же напишу.
Дремов уже собрался уходить, но к нему подошел еще один солдат.
— У меня такое дело, товарищ командир. Отец затерялся. Матрос он, воевал на Волге, а с марта нет ни звука. Мать в слезах.
Дремов записал фамилию, другие данные.
— Напишем в кадры, пошлем письмо мамаше. Рано она загоревала. Отзовется он. Да и за тебя скажем ей спасибо. — Дремов хоть и в темноте, но разобрал, что к нему обращается тот самый снайпер, с которым ему уже приходилось встречаться. — Напишем, товарищ боец.
Когда забрезжил рассвет, Дремов простился с солдатами. Направляясь в сторону своего КП, он останавливался то в одном, то в другом месте на скатах, всматриваясь в местность как на участке полка, так и в расположении противника. Он старался себе представить, как может развиваться бой, если немцы вздумают перейти в наступление.
2
Заикин понимал, что личный состав батальона после напряженной работы по инженерному оборудованию узла обороны нуждается в отдыхе, но, помня, что кровь дороже пота, не мог позволить передышки ни себе, ни людям. Больше того, теперь он требовал, кроме совершенствования позиций, использовать каждую минуту для боевой учебы и досконального изучения противника. «Бить врага наверняка может только тот, кто его хорошо знает», — повторял он.
Некоторым офицерам, особенно молодым, требования комбата казались слишком жесткими. Кое-где начали роптать. Заикин насторожился, понял, что надо принимать срочные меры. Собрав в конце дня в одном из опорных пунктов командиров подразделений, он стал интересоваться, знают ли они противостоящего им противника. Ответы были далеко не утешительными.
— Так дело не пойдет! — сдержанно, но жестко произнес он. — Даю неделю на подготовку. Усилить наблюдение за противником. Выявить огневые точки… Повторный разговор будет короче.
— Правильно, товарищ комбат. Некоторые вместо того, чтобы потрудиться, болтают. Чешут языки. Лень-матушка одолевает! — вырвалось у командира второй роты старшего лейтенанта Супруна.
Взглянув на ротного, Заикин продолжил:
— Со знанием противника, можно сказать, разобрались, его вы не знаете… Давайте послушаем, как взводные командиры знают хотя бы своих подчиненных в пределах уставных требований. Начнем с вас, товарищ лейтенант, — обратился он к офицеру, прятавшемуся за других.
— Это ко мне?
— Ну да, к вам. Начинайте с командира первого отделения. Назовите его воинское звание, фамилию, имя, отчество и год рождения, семейное положение, чем занимался до войны, где семья, с какого времени на фронте, имеет ли награды, ранения, как подготовлен для ведения боя. Очень хотелось бы услышать, как знаете характер каждого своего подчиненного, наклонности, способности. И это не любопытства ради. Такие сведения вам очень пригодятся в сложной боевой обстановке. Вы поняли? — спросил он у взводного, обводя взглядом остальных офицеров.
Лейтенант переступил с ноги на ногу.
— Мы ждем, — поторопил его комбат. — А то рвутся другие докладывать…
Офицеры смущенно переглянулись.
— Так он… командир первого отделения. Сержант Шипов… Сашка…
— Видимо, Александр?
— Так точно, только он в медсанбате, потекла рана. — Не зная больше ничего о сержанте, лейтенант опустил голову. Офицеры зашевелились, послышался неодобрительный шепоток.
— Ладно. Пусть Сашка в медсанбате. Докладывайте о пулеметчике первого отделения, — потребовал комбат.
— Пулеметчик Федор Ершов, — поспешил офицер. — Так кто его не знает? Старик уже. Что еще о нем?
— Все то же, — подсказал Заикин.
Наступило молчание.
— Товарищ комбат, — приблизился к Заикину командир третьей роты. — Все ясно. Позвольте с офицером позаниматься, да по готовности и доложить.
Заикин согласился.
— Занимайтесь, но долго ждать не буду. На войне день считается за три!
Начали сгущаться сумерки, комбат взглянул на часы.
— Долго мы здесь задержались. А хочется еще посмотреть, как у вас подготовлены позиции.
Взглянув еще раз на часы, потом на заходящее солнце, Заикин чмокнул губами, сожалея, что не успеет сделать всего намеченного.
— Хорошо. Пусть офицеры передохнут. Посмотрим, как обстоят дела у старшины. Пойдемте, товарищ Хоменко, к вам.
— Слушаюсь! — вытянулся в струнку скуластый, с выгоревшими бровями на бронзовом лице, немолодой старшина. Офицеры поспешили за ним, посматривая на его изъеденную потом гимнастерку. Оказавшись на позиции, занятой взводом Хоменко, офицеры увидели, что тут ходы сообщения и ячейки искусно замаскированы. Все блиндажи для отдыха личного состава под крышей в три наката, полы подметены, как у опрятной хозяйки в хате, притрушены свежей мелкой травой.
— Траву-то где берешь, старшина? — спросил кто-то из офицеров.
— Там, где и бревна. Хорошенько посмотреть, то и можно найти.
— Ходы сообщения готовил по своему росту? — спросил Супрун, командир соседней роты.
— Так точно! Солдаты постарались. «Надо, — говорят, — уберечь старшину. Широкая спина. В наступлении за ней можно укрываться, что за самоходкой».
Скоро офицеры убедились, что не зря у старшины просолилась гимнастерка. Солдатам спуску не дает и сам пример трудолюбия им показывает.
— А теперь пойдемте к вам, товарищ младший лейтенант, — обратился Заикин еще к одному взводному. — Похвалитесь и вы, как живете.
— Да… Тут, понимаете, товарищ капитан… — Офицер заметно покраснел, не зная, что сказать.
— Пока обойдемся без объяснений. Дадите их там, на месте.
Как только подошли к опорному пункту лейтенанта, одни начали язвительно покашливать, другие крутить носом, а кто-то из шедших позади подпустил шпильку: «Те же кафтаны, да не те же карманы». После осмотра опорного пункта Заикин не стал делать разбор. Подозвав к себе взводного, сдержанно спросил:
— Так что, будем отдыхать?
Поспешно смахнув выступившие на носу росинки пота, офицер сконфуженно процедил:
— Ясно, товарищ капитан, рано отдыхать! Занятия пошли впрок. Люди поняли, что во время фронтового затишья об отдыхе не может быть и речи. Они с новой силой взялись за совершенствование обороны, но вскоре на их головы свалилась нежданная беда: у солдат началась «куриная слепота». Днем солдат как солдат. А наступают сумерки, он что курица — ничего не видит! Поразив сначала немногих, «куриная слепота» быстро расползлась по всему батальону. Комбат встревожился, доложил по команде. На следующий день с утра появились врачи. Походили, посмотрели, пошли докладывать выше, а когда в батальоне из посторонних никого не осталось, к Заикину подошел пожилой солдат с избитым оспой лицом:
— Довелось мне пройти всю империалистичну, а за ней и гражданку. Так и тогда не однажды донимала нашего брата эта самая слепота. И что думаешь, комбат? Сами мы ее одолели, проклятущую.
Заикин, сощурившись, внимательно посмотрел солдату в глаза.
— Ну-ка расскажи, как это вы ее?
Пригладив закопченные усы, солдат чмокнул обветренными губами.
— Как тебе сказать. Стреляли ворон да грачей и ели ихнюю печенку. Сырую. Пакость, не всякий проглотит, а помогала.
— Сколько же их надо, этих ворон?
— Считай, по две-три на каждого.
— Ого! Где же их столько взять?
