Анатолий Полянский - Взрыв
В проеме двери появился старичок табиб. Он принес чашку бульона и тарелку с кашей. Аромат хорошо приготовленной пищи достиг ноздрей, и Пушник почувствовал, как голоден. Набросившись на еду, он даже забыл о боли. Нотом нестерпимо потянуло в сон. Николай хотел сказать толмачу, чтоб тот ушел, но не успел. Последнее, что увидел, – коричневое лицо Абдуллы, искривленное в улыбке, больше похожей на оскал, и старые, давно потерявшие блеск галоши на его босых ногах. Подумал: толмачу нельзя доверять ни на грош.
Несколько раз Николай просыпался. Снова погружался в тяжелое, как могильная плита, забытье. Кто-то давил, душил, мешал дышать… Разбудил его скрип половиц. К кровати приблизился Абдулло, ощерив острые зубы. Улыбка его не показалась теперь Николаю хищной, тем более злобной. Подумал: напрасно катит бочку на парня, такого же, как он, бедолагу. Спасибо, есть с кем слово молвить, а то и одичать недолго.
– Сильно спать любишь, Колья? – захихикал Абдулло. – День прошел, ночь прошел…
– Неужто? – удивился Николай. Боль в теле притупилась. Он чувствовал себя бодрым, поздоровевшим.
– Совсем плохой был, правда? Теперь порядок… – И, понизив голос, Абдулло сообщил: – К тебе гость приходить будет. Сам господин Раббани, сын Мохаммада Юсуфа. Говорить станет – не надо сердить. На востоке старших слушать – закон. Соглашайся, тебе лучше…
Абдулло не успел закончить наставления, как дверь распахнулась, впустив чернобородого. На сей раз тот был одет в нормальный черный костюм с белой рубашкой при галстуке и походил скорее на учителя, чем предводителя душманов. Во всяком случае, породистое лицо с высоким лбом, несомненно, принадлежало человеку интеллигентному и скорее доброму, чем злому. Смолистые с проседью волосы волнами ниспадали до плеч.
«Так вот ты какой – Бархануддин Раббани?» – подумал Николай, пристально разглядывая вошедшего и пытаясь припомнить, что рассказывал замполит об этом и других членах «пешеварской семерки». Раббани – таджик из племени яфтали Сын муллы. Получил религиозное образование. Организовал партию. Объявил, что партия его против СССР ничего не имеет, но ведет борьбу против русских оккупантов…
Абдулло поспешно придвинул кресло, и гость расположился в нем по-хозяйски. Николай почувствовал на себе испытующий взгляд больших черных глаз, искрящихся усмешкой. Перебирая четки, Раббани, похоже, оценивал свою «добычу», а Пушник проникался к своему спасителю симпатией.
Раббани спросил, не знает ли унтер-офицер английский язык? Николай, уловивший суть вопроса, отрицательно покачал головой.
Стоявший в почтительном отдалении Абдулло перевел следующую фразу. Раббани, оказывается, интересует самочувствие господина Пушника.
– Как трогательно, – усмехнулся Николай. – Скажи, я солдат и приучен к спартанским условиям.
– Благодарность говорить? – спросил Абдулло. – Человек тебя спасал, Колья.
– Не вздумай!
– Господин Раббани интересуется, хороша ли пища? И еще волнуется, как ухаживает табиб?
– Кончай балаган. Своему хозяину скажи, пусть к делу переходит. Что от меня требуется?
Выслушав переводчика, Раббани посмотрел на Пушника с нескрываемым интересом и произнес несколько отрывистых фраз. Из торопливой скороговорки Абдулло стало понятно: от Пушника ждут полной лояльности. Доказать ее не составит труда Надо лишь выступить перед журналистами с заявлением.
– Всего-то и делов? – удивился Николай. – А я-то думал…
Он говорил ничего не значащие слова, пытаясь сообразить, как вести себя с хитрой бестией.
– Ты понял, Колья? Надо выступить…
– Скажи хозяину, толмач, я речи держать не умею, образования недостает и практики нет…
– Господин Раббани говорит, ты произвел впечатление умного шурави, а не… Тут он сказал нехорошее слово, сам понимаешь…
– Дерьмо твой господин, – отрезал Пушник, – дешевка!
– Господин Раббани сказал: он хотел хорошо сделать.
– Пожалел волк кобылу…
– Ты подумай, Колья. Он тебе речь напишет, ты скажешь. Жизнь будет, а так – конец.
– Заткнись, сволочь.
– Я заткнусь, кто тебе слово по-русски скажет, – обиделся Абдулло. – Раббани большой вождь. Он не хочет тебя считать оккупантом.
Чернобородый наблюдал за перепалкой, понимающе покачивал головой. Он заметил, что унтер-офицер устал, вероятно, кончалось действие обезболивающего лекарства, и лицо передергивало судорогой. И снова заговорил покойно, увещевательно. Зря господин Пушник упорствует. Мог бы иметь много денег, начать красивую жизнь. На деньги можно купить дом, жену… К своим назад пути нет. Там знают, унтер-офицер Пушник добровольно перешел на сторону борцов за веру.
Николая захлестнуло бешенство. Листовка с его благообразной сытой мордой лежала на полу возле кровати. Боль сдавила обручем голову. Ноги скрутила судорога. Господи, опять начинается Проклятье!..
Раббани поднялся, огладил бархатную бороду и сказал, что искренне сожалеет о неприятностях, предстоящих унтер-офицеру. Он надеялся на гибкость ума, на сообразительность молодого человека…
– Пошли его на…! – бессильно выругался Николай.
Перевода не потребовалось. В глазах Раббани мелькнула ярость. Однако он сдержался и, прежде чем уйти, сказал: пусть пленный подумает о своей дальнейшей судьбе. Но делать это ему придется в другом, менее комфортабельном месте.
Не успела за чернобородым закрыться дверь, как ворвались двое, стащили Николая с койки, волоком потащили по длинному коридору. Звякнул засов, со скрипом отверзлась металлическая решетка. Николая с размаху швырнули. Покатившись по лестнице, он рухнул на цементный пол и потерял сознание. А когда очнулся, обнаружил, что снова онемели начавшие было отходить ноги, бедра, таз. В полумраке подвала увидел несколько сидевших у стен человек. Никто на новичка не обращал внимания. Но вот один обернулся, и Николай ахнул. То был ротный, старший лейтенант.
2
Старший лейтенант Сергеев Алексей Игоревич, 1960 года рождения, призван из г. Львова, женат, имеет дочь, захвачен в плен при выполнении боевого задания в провинции Парван 17 марта 1985 года.
Ни лечь, ни сесть. Но и стоять нет сил…
Тело – сплошной нарыв. Ноги – опухшие пудовые колоды. Лицо, спина, грудь в синяках, кровоподтеках. Кожа с подбородка сорвана, рана гноится. Правый глаз заплыл. Когда главарь банды ударил мослатым кулачищем в висок, жизнь повисла на ниточке, на паутинке…
Алексей отстреливался до последнего. Рядом, неподалеку, вокруг лежали в нелепых позах, в лужах крови ребята – остатки его роты. Далеко позади, в нескольких часах стремительного бега – перевал. Там Пушник. Он сам сказал: «Мотай отсюда, старлей. Сбереги хоть этих… А я не ходок. Да и кому-то надо вас прикрыть…»
Охотно согласившись, Алексей выделил Пушнику ручной пулемет (все равно тащить тяжело), половину боезапаса, гранаты. Подумал: идти старшина не может, тащить на горбу означает погибнуть всем. В конце концов тот сам виноват в случившемся, должен был на своем настоять…
Поспешно отходя в долину, Алексей долго слышал за, спиной дробные пулеметные очереди. Потом грохнуло несколько разрывов – стихло.
Ребята остановились. Замерли в почетном карауле. Алексей скомандовал: «За мной! Не отставать!..» И побежал. Жаль Пушника. Жаль остальных. Но ведь война… Прапорщик, конечно, предупреждал: на перевале возможна засада. Требовал изменить маршрут. Он вообще все время пытался унизить старшего лейтенанта. То наставлял, учил жить, то подменял приказ ротного своим. И совершенно не брал в расчет, что Сергеев не салага, окончил высшее десантное училище. Сам факт Принадлежности к элитарному роду войск подтверждает высокие морально-боевые качества офицера, который в Афганистан, между прочим, напросился сам. Смелости Алексею не занимать, на счету сто двадцать парашютных прыжков. А опыта маловато? Так ведь затем и война, чтобы его приобрести.
Теперь-то он понимал, надо было довериться Пушнику. Перехватить караван с оружием в провинции Парван все равно не удалось. Сколько сделано ошибок, сколько потеряно людей, и ничего не отмотаешь назад. Не полез бы в трижды проклятое ущелье, не разрешил бы привал во время отступления, встал бы на часы сам…
Их настигли под вечер. Бойцы выбились из сил, рухнули на землю, моментально уснули. Часовые, уверенные, что группа от духов оторвалась, тоже заснули – стоя. Ну и…
Увидев Пушника в подвале, Алексей не сразу пришел в себя. Долго вглядывался в привидение, явившееся с того света, и наконец, собравшись с силами, подполз.
– Что, не узнаешь? – спросил Пушник. Он лежал посреди камеры, разбросав ноги, не в силах сдвинуться с места.
– Господи, живой, – ошеломленно протянул Алексей. – Как же это?
– Как видишь… Помоги до стены добраться. Спина проклятая…
– Не прошла? – спросил Алексей, тут же почувствовав нелепость вопроса. С неожиданной силой вспыхнуло прежде неведомое жгучее чувство вины – перед прапорщиком, перед погибшими солдатами. – Ты на меня… того, – глухо сказал Алексей, помогая прапорщику отползти от лестницы. – Прости, если можешь…
