Борис Харитонов - Особое задание
Шли всю ночь с редкими передышками. На дневку устроились в небольшом лесу. Забрались в густые кусты, чтобы труднее было обнаружить нас с воздуха, если, как и накануне, будут искать и при помощи авиации. Уснули как убитые.
И этот день прошел относительно спокойно, если не считать того, что в середине дня над лесочком, где мы расположились, на небольшой высоте прошел самолет. Это нас очень встревожило. Но потом самолет долго кружился над другим, соседним леском и, наконец, улетел на запад, к Рабштайнской Льготе.
Искали нас по-прежнему усиленно. И не только к западу от места высадки, куда мы так хотели направить поиски, но заглядывали и сюда, далеко на восток.
На следующее утро вышли к одноколейной железной дороге Скутеч — Хрудим. С высокого обрыва наблюдали, как в сторону Хрудима паровоз протащил короткий состав. Никаких признаков охраны дороги не заметили. Внизу, сразу за железной дорогой, виднелся небольшой, дворов в восемь-десять, хутор Мезигожи (Междугорье). Действительно, хутор спрятался в небольшой долине между двумя горами, окружен со всех сторон лесом. Тихий, укромный уголок. Хорошо бы здесь пристроить Веклюка. Дальше идти он не мог и только задерживал остальных.
Целый день наблюдали за хутором и железной дорогой. Дорога не охранялась. Поезда ходили довольно редко. За весь день прошло до десятка небольших составов в обе стороны.
В сумерках мы с Пичкарем и Богдановым подошли к крайней усадьбе. Просторный кирпичный дом, кирпичные хозяйственные постройки, большой фруктовый сад раскинулся по склону холма вплоть до железной дороги. В стороне от дома, в саду, — сложенная из известняка рига.
В кухне светилось окно.
В глубине двора, в коровнике, широкая дверь была распахнута, там горел фонарь и виднелась фигура чем-то занятого мужчины.
Богданов остался во дворе, в тени сарая. Мы с Пичкарем вошли в коровник. Подвешенный на столбе фонарь слабо освещал помещение. Пол цементный. По сторонам штук пять мирно жующих жвачку крупных, хорошо ухоженных коров. Посреди коровника, спиной к нам стоял пожилой невысокий крестьянин и в большом деревянном корыте замешивал мелко нарезанную солому и полову.
Услышав позади себя шорох, крестьянин что-то сказал и, не дождавшись ответа, повернулся к нам. На старческом, морщинистом, покрытом каплями пота лице выразилось крайнее удивление и растерянность. Как бы не веря своим глазам, он провел по лицу мокрой, измазанной кормом рукой, приоткрыл от удивления рот.
— Добрый вечер, — сказал Пичкарь.
Крестьянин ничего не ответил, словно не понимая.
— Как ваше имя, хозяин? — снова спросил Пичкарь.
— Иозеф. Иозеф Новотный, — еще не совсем придя в себя, ответил тот.
— Что ж вам никто не помогает? А где жена, дети? — продолжал Пичкарь.
— Жена с сыном в кухне, там управляются.
— Расскажи ему все, — вмешался я, — скажи, что мы партизаны, у нас есть раненый. Попроси разрешения оставить раненого на несколько дней.
Пока я говорил, Новотный с интересом прислушивался к русским словам. Но когда Пичкарь перевел ему сказанное, в лице его снова появилась растерянность. В этот момент в коровник с двумя ведрами в руках вошла низенькая пожилая женщина. Увидев незнакомых, она поставила на пол ведра и, вытерев фартуком руки, сказала тихо:
— Добрый вечер.
— Объясни ей тоже, — подтолкнул я Пичкаря.
Пичкарь стал повторять просьбу. Женщина спокойно слушала.
— Скажи им, что мы хорошо заплатим за помощь, — сказал я и достал из сумки толстую пачку рейхсмарок.
Увидев деньги, женщина замахала руками и сделала шаг в сторону. Мне подумалось, что, может быть, этого мало, я достал из сумки еще одну пачку. Иозеф тоже протестующе замахал руками. Какие тут деньги! Новотные и хотели бы помочь нам, но очень боялись.
Тогда я решился. Пичкарь остался с хозяевами, а я вышел во двор и сказал Богданову, чтобы привел Веклюка.
Через несколько минут Веклюк уже был в риге. Разглядывая голову Веклюка, всю замотанную уже порядочно загрязненными и измазанными кровью бинтами, Иозеф тяжело вздохнул.
— Сделайте так, чтобы вас никто не видел, когда будете уходить от нас и когда придете за ним, — попросил он.
Мы попрощались и ушли, уверенные, что здесь нашли друзей.
Семья чешских патриотов Новотных с хутора Мезигожи. У них несколько дней укрывался раненый Веклюк. Слева направо: отец Иозеф, сыновья Винценц и Иозеф и мать Антония Новотные.
После Веклюк рассказывал, что поздно ночью хозяева пришли за ним и отвели его в дом. Там, плотно завесив в кухне окна, хозяйка нагрела много воды, вдвоем с Иозефом они отмочили присохшие к ране бинты, промыли и дезинфицировали рану на лбу, сделали новую повязку и, накормив, отвели Веклюка в ригу. А на следующий день в маленьком лесном хуторе расположилось какое-то гитлеровское подразделение. Пять солдат с лошадьми встали на постой и в усадьбе Новотных. Иозеф и Антония Новотные, постоянно рискуя своей жизнью, жизнью своих детей и односельчан, все же приходили к Веклюку, приносили пищу, воду, делали перевязки.
…К вечеру следующего дня мы подошли к большому селу Луже, лежащему на скрещении многих дорог. Здесь наш путь на восток кончался. Кончались и лесочки, хотя и небольшие, но вытянувшиеся почти беспрерывной цепочкой на всем пройденном нами пути. За эту последнюю ночь перехода мы должны были сделать рывок и пройти больше двадцати километров теперь уже строго на север, по совершенно безлесной местности, а к рассвету подойти к большой полосе лесов к северо-западу от Пардубице.
Двадцать километров… А мы после нескольких ночных переходов буквально выбивались из сил. К тому же мы по-прежнему несли на себе довольно большой груз и последние дни почти не спали.
Перед нами село Луже. Без всякого сомнения, в таком крупном селе должна быть или чешская жандармерия, или даже немцы. Обойти село трудно — через него протекает речка, а мосты — только в центре села.
В этот день шел мелкий холодный дождь со снегом. Мы промокли до нитки. Костра, конечно, не разводили, а палатки нас уже не спасали.
К дороге, ведущей из села Луже, подошли в сумерках. Навстречу нам неторопливо катил велосипедист. Фонарик вилял из стороны в сторону — велосипедист старательно объезжал лужи.
Мы с Пичкарем, сложив автоматы и сумки в кустах— вид получился вполне мирный — вдвоем вышли на дорогу. Велосипедист принял нас за чехов. Ничего не подозревая и ни о чем не расспрашивая, он ответил на несколько вопросов Пичкаря. Обстановка в селе оказалась самая неблагоприятная для нас. В школе, в гостинице и в других крупных зданиях располагалось около трехсот немцев. Хорошо хоть, что мы заранее узнали об опасности. Вернулись к своим и все рассказали.
Пришлось обходить село стороной. Вокруг села — широкие пашни. Почва размокла только сверху, под слоем грязи — промерзлый грунт. Ноги скользят, на сапоги налипает по пуду липкой земли. Каждый шаг дается с большим трудом.
К счастью, речка оказалась небольшая и неглубокая. Бурный горный поток несся среди камней. Выбрали удобное место и перешли реку вброд. Село оставалось справа. Прямо перед нами шоссе, но там виднелось еще несколько крупных построек.
Мы с Богдановым шли впереди группы. Я мучительно перебирал в голове самые фантастические планы действий. Задерживаться нельзя. Пойти полями — такого марша нам не выдержать. Рассвет застанет где-нибудь посреди пути, а это — явная гибель. Пойти прямо по шоссе — за двадцать километров даже ночью наверняка нарвемся на какой-нибудь отряд немцев или будем замечены с проезжающих по шоссе автомашин. К тому же на шоссе расположено еще несколько сел.
Передвигаясь очень медленно и осторожно, мы подошли к большой деревянной постройке, оказавшейся мельницей. За мельницей — мост через речку, значительно шире той, которую мы только что пересекли. Вокруг ни души. Только в маленькой пристройке у здания мельницы в одном из окон виднелся свет. Богданов уже подходил туда. Возле оконца увидели большие двойные во рота — въезд для автомашины. «Гараж», — подумал я.
Осторожно заглянули в незавешенное оконце. В помещении стояла большая пожарная автомашина. Возле машины сбоку, ближе к стене, — небольшой столик. Над столиком электрическая лампочка. За столом, откинувшись спиной к стене, сидел мужчина в брезентовой робе, читал книгу. Дежурный пожарник. Один он тут или их несколько?
Мы переглянулись с Богдановым. У обоих одновременно мелькнула одна мысль.
— Давай, — кивнул я и, пошарив по воротам, нашел врезанную в них калитку, нажал ручку. Дверца подалась.
В помещении было двое. Скрытый от окна столиком, в углу у стенки был деревянный топчан, на котором лежал второй пожарник в такой же брезентовой куртке и штанах. При нашем появлении он поднялся. Оба с интересом посмотрели на нас.
