Игорь Неверли - Парень из Сальских степей
Ты когда-нибудь ездил весной с отцом в степь, пахать?
Гонял в знойный полдень табун коней на водопой?
Лежал ли, заглядевшись на звезды, хотя бы одну ночь, возле погасшего костра, рядом с дедом, который сказывал сказки, сказывал да и задремал под конец?
Нет?
Ну так как же тебе, дружище, передать краски и запахи степи?
Сказать, что она ошеломляет, чарует — эта вольная и бескрайняя земля? Пустые слова, скажешь ты, земля везде есть земля, одинаковая.
Послушай…
Среди садов, возле глубокого яра, затерялась в степи белая станица, как листок, вырванный из истории. Ее грабили, поджигали, разоряли бесконечными набегами. Но она стоит — на костях печенегов, татар, киргизов, разбойничьих атаманов и казачьих есаулов.
В городах менялись времена, власть, нравы. А здесь все оставалось по-старому. Станица была, как вырванный листок, — ничья, сегодня такая же, как и века назад. Пока не проникла в глубину степей школа. Школу открыли в соседней станице.
Я должен был вставать на рассвете, поить, седлать коня и мчать восемь верст (а верста больше километра!) до этой нежданной школы, школы, дарованной темным степям.
Ты спросишь, откуда эта любовь к знанию у парня от сохи?
Не знаю, поймешь ли ты. Тебе в большом городе давали науку, как горькое лекарство, просили, чтобы принял… И ты брал, сам не зная, зачем и для кого. А я должен был красть ее, как яблоки в соседском саду. И то, что крал, тут же раздавал людям. Я сразу видел пользу от науки.
Сидишь, бывало, зимним вечером над книжкой. Приходят люди «на огонек». Переберут свои дела, о соседях немножко посудачат, ну и хочется им послушать что-нибудь новенькое. Но что? Дед уже тысячу раз рассказывал о турецкой войне, отец — о японской и германской. Все известно, все старо.
Вот и подсядут ко мне.
— Вовка, что читаешь?
— О Ермаке, как он Сибирь завоевал.
— Ну так и нам расскажи, — просит отец, а сам рад, что может сыном похвалиться. — Даром, что ль, я тебе коня дал в школу ездить?
Послушают они рассказ, а потом задумаются: из каких же это Ермаков тот Ермак будет, не нашей ли станицы? Много ли земли тогда завоевал? А теперь у нас сколько?
— Скажи-ка, Вовка, к примеру: что такое Россия?
— Россия, — говорю я, — это шестая часть земного шара.
— Что еще за шар?
Я, значит, объясняю, что по форме — вроде бы яйцо, а по движению — вроде волчка, все вокруг себя и вокруг солнца вертится.
— Ну-ну, — говорят, — не заливай. Мы бы все попадали с такого яйца. Как это может быть, чтоб яйцо всегда крутилось? Кто его крутит, можешь растолковать?
— Не могу, еще не вычитал.
— Ага, тогда так и говори: не могу. И старшим в голове яичницы не делай… Лучше скажи: какая длина России? Сколько дней, к примеру, надо идти, чтобы ее из конца в конец пройти?
— А это как считать. Если, например, от Балтийского моря до Великого океана, так, пожалуй, верст… тысяч восемь будет. А сколько вы, Влас Данилыч, можете в день пройти?
— Семьдесят верст пройду.
— Да где тебе! — откликнется голова. — Один-то раз сможешь, а так, день за днем, не одолеешь!
Слово за слово — порешают на том, что верст сорок в день пройдет.
Беру бумагу, считаю.
— В таком случае будете идти полгода и двадцать дней.
— Экий кусище земли! — удивляются люди и добавляют: — На нас хватит. Дай бог вспахать столько!
Зерно учения
Чем больше учишься, тем больше и пользы и интереса. Тому письмо напишешь, этому прошение, иному налог проверишь и высчитаешь… Всякий раз новые вопросы, дела, интересы.
Все чаще бегал я к дядьке. Ни один паренек в станице не мог похвалиться таким дядькой: богатый, в травах разбирался, попугая имел и ногу деревянную.
С этой ногой дядька вернулся еще с японской войны. Одинокий, он осел на пустоши за рекой и основал новое хозяйство: не пахал, так как не мог ходить за плугом, а завел ульи и посадил фруктовые деревья. Через десять лет его пасека и фруктовый сад стали известны всей округе.
Отец мой не умел ни читать, ни писать. Дядька зато был «ученый». Никакой школы он не кончал — выучился сам и постоянно читал.
Именно благодаря дядьке я попал в школу: он уговорил отца. Дядька был моим поверенным, защитником и руководителем.
— Читай, пострел, читай, — говаривал о«, — знаешь, что такое книжка? Видишь, я делаю ульи. Чем я их делаю? Ясное дело, пилой, рубанком и сверлом. Посчитай, сколько этого инструмента на полке. И у каждого свое назначение имеется. А книга, Вовка, это тоже инструмент, инструмент самый лучший. Только знай, сынок, инструменты бывают и негодные, старые или глупо придуманные. На такие жалко времени, можно работу испоганить.
Больше всего я любил считать и узнавал все новые способы счета. В конце концов я прославился на всю станицу.
Пришел как-то к отцу Влас Данилыч и просит:
— Одолжи нам, сосед, Вовку на две недели.
Он просил дать сына, как обычно просят одолжить плуг или лошадь.
Станица собиралась сдавать зерно. К амбару, собственно говоря к большому гумну, подъезжали возы. Казаки подходили, показывали старые квитанции, говорили, сколько пудов им остается внести.
А меня усадили на бочку перед гумном, дали вместо стола две оструганные доски, на доски положили толстую тетрадь, два карандаша (один подешевле, простой, для расчетов на черновике; второй — химический, для чистовика), рядом мешочек конфет поставили, а около бочки, только руку протянуть, — ведерко орехов.
— Считай, Вовка, считай. Как устанешь — возьми конфету или орешек погрызи, отдохни. Мы не спешим. Лишь бы ты считал аккуратно, по справедливости.
И отца почтили: дали ему четвертушку махорки.
А когда я всем хозяевам подсчитал, кто сколько дал да кто сколько должен остался, когда я все это записал на квитанциях, — велели хозяева отцу с возом подъехать и насыпали ему десять пудов пшеницы!
Домой мы ехали медленно, и вся станица видела прекрасное зерно учения.
Турнир землемеров
С того времени, после квитанции на зерно, очень я в глазах людей вырос. Бывало, раньше встретит меня кто на улице, только головой кивнет:
— Здоров, Вовка!
А теперь шапку снимет и так-то почтительно скажет:
— Здравствуйте, Владимир Лукич!
Как равный равного приветствует заправский хозяин меня, босого паренька.
А уж что было, когда я землемером стал!
Я тогда как раз школу кончил и не знал, что с собой делать, то ли в каникулы коней у отца пасти, то ли податься к дядьке на пасеку.
А тут два хозяйства делились, и несколько малоземельных семейств переселялись в брошенную погорелую усадьбу: сельскохозяйственную артель там создавали.
Отца попросили, чтобы я обмерил землю и установил границы.
Дядька стал меня ободрять:
— Берись за работу, пострел, не бойся! Я тебе такую книжку достану — не ошибешься.
И я взялся за дело. Через несколько недель, когда я уже порядком намаялся, приезжает сам окружной землемер и в крик:
— Что за самоволие! Кто вам разрешил землю без меня мерить?
— Мы ж вас просили. Год ждали, больше невмоготу было…
— Глупости! Что еще за насмешки выдумали! Из мальчишки землемера делать!
— Дык он же хорошо отмерил. Очень довольные мы им.
— А я вот не доволен. Какой-то пастух понатыкал в землю кольев, перепутал все, напорол тут, а я утверждать должен?
Это было уже слишком. Станица впала в амбицию: наш парень, наш землемер, мы за него ручаемся!
— Ах, так? Ну я завтра же проверю! Увидим, что вы тогда запоете.
Закипело все в станице: он нашего землемера прижать захотел? Не выйдет!
— Не поддавайся! — кричат мне. — Бери книжки, бери мерки, все бери! Держись в седле крепко, брат!
Вечером люди собирались группами, бились об заклад, чей землемер победит: станичный или городской.
Дядька ковылял от одних к другим, подбадривал:
— На Вовку ставьте, только на Вовку! Наш конь, степной, выдюжит!
На другой день пошли в поле всей станицей. Судьями выбрали учительницу и дядьку. Они следили за каждым движением землемера, не переставляет ли он какой колышек? Но землемер работал без подлога и только время от времени, глядя на планы, ругался так, что земля содрогалась.
Вечером все собрались на майдане, и окружной землемер заявил:
— Обмеры вашего землемера неточны, но они куда лучше, чем обмеры того идиота из правления, который планы делал и на проверку посылал. Поэтому, граждане, я очень перед вами извиняюсь. Зря я вашего землемера обидел. Поправки в план я внесу и все их утверждаю.
Крик пламенем полыхнул: такое «ура» грохнуло, что солома с крыш полетела. Все затопали, засвистели на радостях. Схватили меня за руки, за ноги и давай качать!
Дядька влез на камень и кричит:
— Кто выиграл, пусть ставит! Кто проиграл, пусть, тоже ставит — будет знать, как в своего не верить!
