Александр Розен - Полк продолжает путь
Наступает решительный момент. Люди стремительным броском выскакивают из траншеи. Разрывы наших снарядов указывают путь…
Прошло пятнадцать минут. Никто в штабе не нарушил молчания.
— «Пальма»… — тихо сказал связист, когда запищала телефонная трубка.
Коротков быстро взял трубку.
— Сорок девятый слушает.
Затем лицо его просветлело: первая линия немецких траншей была занята. Виноградовская дивизия врезалась в Фигурную рощу с левого и правого флангов.
— Милые мои, дорогие, — шептал Коротков, склонившись над картой. Он по-прежнему принимал донесения, отдавал приказания, следил за связью, но губы его шептали: «Милые мои, дорогие…»
Здесь, в штабе дивизии, расцвечивая карту новыми значками и стрелами, он слышал бой и словно чувствовал биение его пульса. Два людских потока прорвались в Фигурную рощу слева и справа и достигли наконец необходимой глубины. Виноградов приказал этим двум потокам соединиться, так как главное было в том, чтобы клещи сомкнулись.
Успех дивизии, в особенности на левом фланге, был очевиден, но Виноградов и Коротков знали, что наивысшего напряжения бой еще не достиг. Они знали также, что как бы хорошо ни были подготовлены люди, как бы точно каждый из них ни знал свою задачу, сражение никогда не разворачивается в точности по плану.
На правом фланге было очень трудно. Здесь тяжело ранило командира полка Егорушкина, командир первого батальона был убит. Гитлеровцы удерживали свою последнюю линию траншей, прекрасно понимая, что взятие этой линии позволит нам сомкнуть клещи.
Коротков взглянул на часы: третий час дня. Правый фланг, который должен был в это время уже соединиться с левым, оставался неподвижным. Командир дивизии справедливо торопил правый фланг. Все было рассчитано на стремительность; промедление означало, что гитлеровцы сумеют подтянуть новые силы.
Коротков потребовал сведения, но штаб бывшего его полка не ответил.
— Товарищ ноль восемь, — сказал Коротков, — прошу вашего приказания. Я должен быть в первом батальоне. За меня останется Бобычев.
— Действуй! — услышал Коротков тяжелый бас Виноградова и выбежал из штаба.
Связной мотоцикл ждал его.
— Направо, — сказал Коротков водителю.
Водителю не надо было приказывать спешить, спешить что есть силы. Поднимая снежные вихри, мотоцикл мчал по знакомой дороге, перемахнул через траншею и, выехав на просеку, перешел на предельную скорость. Сквозь дым они проскочили просеку и остановились в расположении первого батальона.
Люди лежали, прижавшись к земле, черной от разрывов, с белыми подпалинами снега. Немцы били из хорошо оборудованного дота.
«Неужели же этот дот устрашил людей? — думал Коротков. — В течение нескольких месяцев люди готовились преодолевать куда более сложные препятствия и действительно преодолели их сегодня в бою… Нет, причиной того, что здесь не принято простое и единственно правильное решение, не неумение людей, а гибель командира батальона».
Но Короткову только казалось, что он задает себе эти вопросы и отвечает на них. Все это было значительно позднее, после боя, а в ту минуту Коротков понял одно: нельзя сейчас поднимать людей — и не потому, что они не поднимутся, а потому, что они могут снова залечь.
— Пушку вперед! — закричал Коротков.
Два артиллериста с совершенно черными лицами выкатили из-за укрытия пушку.
— Ну, товарищи, глядите! — снова крикнул Коротков.
Он нагнулся и навел орудие по стволу. Один из артиллеристов вложил снаряд. Коротков дернул шнур. Люди, лежавшие на земле, с удивлением смотрели на прихрамывающего человека в полушубке, неизвестно откуда появившегося здесь перед ними.
Дот замолчал. И без него было довольно черного вихря пуль и осколков, но то, что Коротков заставил замолчать этот дот, позволило ему крикнуть:
— Я — Коротков. Начальник штаба дивизии. Вперед, за мной, товарищи! Бей! — он скинул полушубок и еще раз крикнул: — Бей!
Он был уже впереди лежащего батальона и, прихрамывая, побежал вперед, но он знал, что люди поднимутся, он знал, что люди не могут не подняться, потому что в наивысшей момент боя там, где требуется новое и последнее усилие, он нашел верные слова и верное движение. Он пробежал несколько метров вперед и, оглянувшись, увидел, что люди бегут за ним, на ходу сбрасывая полушубки, а те, кто еще не поднялся, не смогут устоять против общего, естественного для каждого бойца движения вперед.
Еще не придумана сила, которая способна остановить людей, совершающих свой жизненный подвиг. Первый батальон ворвался в немецкие блиндажи. Люди ворвались на ходу, и Коротков вновь испытал давно знакомый ему восторг правого человека при виде возмездия. И он все время продолжал кричать «Бей!», потому что именно в этом была главная задача сражения.
Вдруг Коротков увидел людей, бегущих навстречу ему с другой стороны траншеи. В первый момент он не понял, что это свои, что это левый фланг и что на его глазах происходит соединение двух боевых потоков, завершивших окружение Фигурной рощи.
Когда он понял, что главная идея — дивизия может и должна овладеть Фигурной рощей — осуществлена, он прежде всего подумал, что надо немедленно сообщить Виноградову и что отсюда этого сделать нельзя, так как связи еще нет. Тогда он выполз из траншеи и направился назад к тому месту, где недавно лежал первый батальон, а потом вышел на просеку. Он шел, чуть покачиваясь, как человек, хлебнувший в меру для себя. Его догнал связной мотоциклист и усадил на машину.
II
Каждое событие, как бы значительно оно ни было, теряет со временем тот особый личный характер, который определяется отношением к нему участников, и само это отношение со временем изменяется.
Прошла зима, и Фигурная роща перестала быть и для Виноградова, и для Короткова, и для всей дивизии тем, чем была раньше. И о бое за Фигурную рощу стали говорить как об одном из удачных боев зимней кампании, и только.
Овладев Фигурной рощей, дивизия вела бои за поселок, бывший когда-то дачным местом, и в начале мая, овладев поселком, не остановилась, а продолжала бои за железнодорожную насыпь и, преодолев сопротивление немцев, отодвинула их за железную дорогу.
Теперь в Фигурной роще находились тылы дивизии и медсанбат. В самом поселке расположились штаб дивизии и отдельные батальоны.
Виноградов сидел за столом в своем новом кабинете — наспех побеленной комнате, одним окном выходящей на обгоревшую улицу, другим — на сарай, весь в щелях от пуль и осколков.
Напротив Виноградова сидел худой костистый человек в военной форме, но без погон. Это был Кочуров, председатель местного Совета, вошедший в поселок вместе с дивизией.
— Ужас что делается, генерал, — говорил он, морщась, как от боли. — Собрали ребятишек, почти каждый спрашивает: а где мамка? А мамку или запытали, или на фашистскую каторгу…
— Как идет эвакуация? — спросил Виноградов.
— Сегодня, как стемнеет, всех детей отправляем. А вот со взрослыми беда. Говорят: теперь Красная Армия пришла — нечего бояться. Тут вот рыбак есть, Махортов. Махортов — его фамилия. Ему семьдесят лет. Очень слабый. Не едет. Говорит: строиться буду. Ну, я пойду, — сказал Кочуров, вставая и поправляя ремень.
Виноградов в окно видел, как Кочуров пошел к дому, над которым развевался небольшой красный флаг. В спокойных майских сумерках древко и полотнище флага выделялись резко.
Был час глубокой вечерней тишины, когда вся природа находится в оцепенении и только бледная половинка луны да несколько звездочек трепещут в огромном майском небе, ожидая темноты.
Сумерки преобразили поселок. Разрушенные бомбардировкой дома словно подравнялись к своим уцелевшим соседям, выбоины на мостовых и тротуарах сгладились в вечернем свете, и даже обгорелые остовы выглядели менее безобразными.
Несколько красноармейцев расчищали заваленный землей вход во вражеский дот. Виноградов недовольно покосился на неубранный труп, лежавший возле искалеченного станкового пулемета.
— Шинель! — сердито крикнул Виноградов ординарцу и, одевшись, вышел на улицу.
Виноградов шел не спеша, заложив руки за спину. Так в задумчивости он прошел всю улицу. Перед ним чернело поле, а за полем он угадывал железнодорожную насыпь.
Вот уже несколько дней, как наступившая после удачного для нас боя тишина ничем не прерывалась. Только днем появлялись немецкие самолеты-разведчики и быстро исчезали, подгоняемые зенитчиками.
Но война научила Виноградова не доверять тишине, и все эти последние дни он думал только об одном: немцы, несомненно, будут пытаться вернуть поселок и железную дорогу, имеющую важное стратегическое значение.
Виноградов гордился тем, что «выбил немцев из населенного пункта» (так писали в газетах). Взятие Фигурной рощи с ее деревьями, изглоданными снарядами, и мертвыми полянами не принесло Виноградову тех высоких чувств освободителя, которые он и каждый человек в дивизии испытали после взятия поселка. Виноградов вспоминал сейчас, как после боя к нему подошел, опираясь на самодельный костылек, мальчик лет семи и доверчиво дотронулся до его портупеи и как он обнял мальчика и поднял на руки вместе с костыльком, а вокруг кричали «ура».
