Кэти Гольке - Спасая Амели
– Я могу присутствовать, герр доктор? – Фридрих встал рядом с женой.
Лия ощутила, как сила мужа просачивается в ее позвоночник.
– Во время осмотра? – Доктор Менгеле изумленно изогнул брови. – Nein[2]. – И добавил еще резче: – Ждите здесь.
– Но мы бы хотели обсудить с вами, герр доктор, чрезвычайно важный для нас вопрос, – настаивал Фридрих.
– Неужели взрослая женщина сама не сможет его задать?
Изумление доктора Менгеле переросло в презрение. Он даже не взглянул на Лию, фыркнул и пошел по коридору.
Лия еще раз посмотрела во встревоженные глаза мужа, почувствовала, как он ободряюще сжал ей руку, и поспешила за доктором Менгеле в смотровую.
* * *Фридрих взглянул на часы. Если верить циферблату в коридоре, Лия находилась за закрытыми дверями всего сорок семь минут, но ему эти минуты показались вечностью.
Он не одобрял ее поездок во Франкфурт. Фридрих никогда не понимал, почему Институт вцепился в его жену и не отпускает. Почему она, с одной стороны, боится этого доктора, а с другой, чуть ли не заискивает перед ним. Но Фридрих женился на ней – на женщине, в которой видел то, чего она и сама в себе не видела – и в горе, и в радости, – и эти поездки в Институт, по его мнению, были частью ее жизни. Фридрих не запрещал Лии ездить сюда; она слишком боялась ослушаться врачей.
А сейчас, если начнешь противиться представителям власти, последствий не избежать – и в настоящее время, когда его часто не бывает дома, Лия не может позволить себе этих последствий. Меньше всего Фридриху хотелось, чтобы на пороге их дома возникли люди из Института, когда его не будет рядом с женой, чтобы защитить ее. Лии лучше не привлекать к себе внимания. Судя по тому немногому, что было известно о «переговорах» фюрера по поводу Польши, Фридриха с бригадой в любой момент могут перебросить на Восток. Ему вообще повезло, что дали увольнительную.
Фридрих взъерошил волосы, опять тяжело опустился на скамью без спинки, сцепил руки между коленей.
Он был простым парнем. Любил жену, Господа, Церковь, страну, свою работу, Обераммергау со всеми его странностями и одержимостью «Страстями Христовыми». Фридрих был благодарным человеком; единственное, чего ему не хватало в жизни, – это дети, которых они бы с Лией холили и лелеяли. Он не считал, что просит у Господа слишком многого для себя.
Но Фридрих сомневался, сумеет ли Лия задать доктору нужный вопрос. А вдруг она что-то упустит? Лия женщина умная и проницательная, но чем ближе они подъезжали к Франкфурту, тем больше она становилась похожа на ребенка. И этот доктор Менгеле казался таким неприступным…
Фридрих в очередной раз взглянул на часы. Ему не терпелось забрать жену из этого места, вернуться домой, в Обераммергау, – назад в прохладную долину в Альпах, туда, где все знакомо и любимо. Не хотелось только возвращаться в казармы, а хотелось поехать домой, заняться с женой любовью. И дело не в том, что Фридрих не желал служить своей стране или любил Германию меньше остальных граждан. По крайней мере, он любил ту Германию, в которой вырос. Но эта новая Германия – Германия последних семи лет, с ее сочившимися ненавистью Нюрнбергскими расовыми законами[3], согласно которым преследовали евреев, с повсеместным притеснением Церкви, ненасытной жаждой расширить жизненное пространство и привилегии для истинных арийцев – была совершенно иной. Фридрих не мог ее понять, не мог прикоснуться к ней, как прикасался к дереву.
Как всякий немец, он был исполнен надежд и горячо поддерживал Адольфа Гитлера, когда тот обещал поднять страну с колен, на которые она опустилась после Версальского договора. Фридриху хотелось чего-то большего, нежели просто коптить небо, он хотел сам быть кузнецом счастья для своей семьи. Но только не в ущерб правилам приличия и морали, не теряя человеческого облика. Не предавая Всевышнего на Небесах, сотворив себе кумира из фюрера.
Фридрих прикрыл глаза, чтобы унять тревогу за Лию и за политическую ситуацию. Он подождал, пока в его голове прояснится. Сейчас не время вести с самим собой прения о том, над чем он не властен.
Лучше он сосредоточится на сюжете «Рождества Христова» – сцены, которую Фридрих вырезáл у себя в мастерской. Он всегда мог положиться на дерево. До того как его мобилизовали, он как раз закончил вырезать последнюю отару овец. Сейчас Фридрих представлял себе тончайшие изгибы древесной шерсти и небольшое количество морилки, которое он велит использовать Лие, чтобы покрыть трещины. Да, легкий коричневый оттенок придаст древесине глубину, сделает фигурки более объемными. У его жены отменный вкус. Какое удовольствие наблюдать за тем, как она расписывает вырезанные им деревянные фигурки – их совместное произведение искусства!
Фридрих подсчитывал, сколько пигмента и оттенков краски понадобится его жене, чтобы расписать весь набор, но тут из задумчивости его вывел цокот каблучков по безукоризненному кафельному полу. Шлейф духов предвосхищал появление женщины. Фридрих открыл глаза, и ему показалось, что он очутился в каком-то ином мире. Что-то в лице этой женщины было ему до ужаса знакомо, но ее шикарный наряд он видел впервые.
Упасть – не встать! Фридриху показалось, что почва уходит у него из-под ног. Женщина тоже была среднего роста. У нее были такие же лучистые голубые глаза. Такие же золотистые волосы, но уже не заплетенные в косы и не уложенные вокруг головы, как было час назад. У этой локоны свободно свисали, извивались кольцами, струились по плечам, как будто скользили. Ногти были ярко-красного цвета – в тон губной помаде. На ногах – бежевые колготки со швом, узенькие туфельки на высоких каблуках, которые, когда женщина остановилась и полуобернулась к двери, подчеркнули изящные лодыжки и крепкие икры.
Фридрих успел заметить идеально сидящий темно-синий костюм с поясом и отделкой. Резчик вновь закрыл и открыл глаза. Женщина продолжала приближаться к нему по коридору.
Потом невысокий худощавый мужчина средних лет встал перед ней, закрывая незнакомку от взглядов.
– Entschuldingung[4], нам здесь ждать доктора Фершуэра? – спросил он.
Но Фридрих не нашелся с ответом. Он ничего не соображал. Никакого доктора Фершуэра он не знает, разве нет?
В этот момент из противоположного конца коридора к ним торопливо направилась бледная, взволнованная медсестра в халате.
– Доктор Крамер… прошу прощения, вы повернули не в тот коридор. К доктору Фершуэру сюда. – И украдкой взглянув на Фридриха, она поспешно увела мужчину с редеющими седыми волосами и юную красавицу туда, откуда они пришли.
– Лия! – прошептал Фридрих. – Лия! – уже громче позвал он.
Женщина в костюме с поясом обернулась. Он с надеждой шагнул вперед, но в глазах красавицы не было узнавания. Медсестра схватила женщину за руку и потянула ее по коридору, в открытую дверь.
Мгновение Фридрих не знал, как поступить. Может быть, стоило пойти следом? Но тут распахнулась дверь ближайшей смотровой и к нему в объятия бросилась его жена: убитая горем, с растрепанными косами.
2Герхард Шлик достал из серебряного портсигара сигарету и поднес драгоценный табак к носу. Он умел ценить маленькие радости, которые давала служба в СС – хорошую еду, отличное вино, красивых женщин. Время от времени ему перепадал также настоящий американский табак.
Мужчина улыбнулся, закурив, с удовольствием не спеша затянулся. После сегодняшнего вечера он надеялся пополнить свои запасы по крайней мере двумя пунктами из перечисленного: табаком и женщинами. Остальному – свое время. Герхард взглянул на собственное отражение. Более чем удовлетворенный увиденным, он расправил плечи, поправил форменный китель. Потом посмотрел на часы; его губы зловеще сжались.
– Кристина! – зарычал он.
Им нельзя было опаздывать – только не сегодня. Там будут все офицеры СС, занимающие более-менее видное положение, включая Гиммлера, а также все литераторы Нацистской партии. Не будет только самого фюрера, и Герхард был уверен, что это, несомненно, какой-то хитрый пропагандистский ход, задуманный Геббельсом.
Сегодня устраивали вечер в честь тех, кому доверили разработку и укрепление германской родословной с помощью евгеники – с целью создания чистой расы, избавленной от недостатков, которые возникали в результате кровосмешения с низшими, неарийскими расами. Кампания по увеличению нордического населения Германии закончится не скоро. Совершенный план восстановления законного положения Германии в мире – по всему миру.
Герхард видел, как в рамках этого грандиозного проекта он сам поднимается по служебной лестнице. Женитьба на чрезвычайно достойной кандидатуре – приемной дочери выдающегося американского ученого доктора Рудольфа Крамера – была очередной ступенью этой лестницы. Идеальное смешение германских генов – нордические черты, физическая сила и красота, интеллект… Идеальная семья для рейха.
