Ян Дрда - Однажды в мае
Когда все улеглись, пани Марешова осталась сидеть на ящике у печки, положив винтовку на колени. Сначала она тихонько поворачивала затвор, видимо обучаясь тому плавному, короткому движению, которое выбрасывает стреляный патрон и вдвигает в ствол новый. Из-под опущенных век Гошек наблюдал за ней, лежа на своем матраце. Ее костлявое строгое лицо не изменилось, только глаза горели грозным огнем. Не зная, что делать с патроном, который застрял в стволе, она тихонько разбудила вагоновожатого, в смене которого эсэсовцы в субботу убили кондукторшу. Чтобы добраться до него, пани Марешовой пришлось перешагнуть через трех спящих бойцов. Было ясно, что она выбрала именно вагоновожатого. Может быть, потому, что они в своем горе были ближе друг другу.
— Покажите мне… только как следует, — сухо сказала она, протянув винтовку.
Сонный вагоновожатый взял оружие, показал, как вкладывать обойму.
Гошека взволновали эти люди — их постигло несчастье, но они стараются не проявлять своего горя. Так и следует. И он невольно подумал о тех, кто сейчас на переднем крае, кто ждет врага на темном мосту, — об угольщике, о Франте Испанце, о Марии. Разве может их кто-нибудь одолеть? Ведь это такие люди! Радость поднялась из глубины его сердца и овладела всеми его мыслями…
В четыре часа утра пани Марешова тронула Гошека за плечо.
— Пришел скульптор… вам звонят по телефону из штаба…
У аппарата был сам Царда.
— Этот мой… этот наш разведчик, паренек из Голешовиц, вернулся… жив и здоров, — сказал без всяких предисловий Царда, слегка запинаясь, — вот я и хочу выложить тебе все, что он узнал, самые свежие новости…
Гошека сначала удивило, что Царда вдруг ни с того ни с сего говорит ему «ты», но он быстро перестал замечать это. В голосе Царды звучала искренность и вместе с тем тихая радость — вероятно, потому, что удалось дело, очень сближавшее обоих. И то, что капитан рассказал об эсэсовских танках в Либени, было чрезвычайно важно.
— Как ты думаешь, Гошек, что мы сможем сделать? У нас есть немного взрывчатки… мост взрывать не придется? — спросил Царда, заканчивая длинный разговор.
— Взорвать? И думать нечего! — возразил Гошек.
Он и сам не понимал, почему в нем все так протестует против мысли о взрыве моста. Ведь теперь ее высказал не сумасброд Микат, а старый профессиональный военный. Должно быть, душа рабочего Гошека понимает, что значит строить, — она любит созидать и ненавидит разрушение. А может быть, он предполагает, что именно сюда, к северу Праги, к этому мосту, ведет кратчайший путь из Берлина.
— Я тоже не в восторге от идеи взорвать мост. Зачем приносить убыток республике, если можно обойтись без этого?.. А сейчас… Что ты собираешься сейчас делать как начальник обороны моста?
— Держаться. Держаться и держаться, вот и вся хитрость!
У Гошека перехватывает горло. Он с трудом произносит эти слова. Нет, Гошек не хвастает. Это ему чуждо. И сердце его ноет, когда он думает о предстоящих часах. Об убитых. Но, пока он жив, пока двигаются руки, пока глаза видят винтовку, Гошек не может представить себе ничего другого. Да и другого решения нет.
— У меня тут есть стрелки из фауст-патронов. Пришлю тебе человек пять.
— Когда?
— В пять ноль-ноль. Раньше, конечно, не начнется.
На этом они простились. Но уже не как люди, очутившиеся случайно рядом в бою, а как соратники. «Сумею ли я признаться, что разведчиком был его собственный сын, который сейчас спит здесь, свернувшись по-детски на сеннике?» — думает капитан и смущенно улыбается, глядя на телефонную трубку.
«Как приятно знать, что у тебя в тылу надежный человек!» — думает Гошек.
Вскоре он переезжает через реку, над которой курится туман, к первой баррикаде.
Все уже на ногах. При появлении Гошека глаза бойцов загораются. Он непременно привез какие-нибудь новости. Ему подставляют ящик, чтобы он присел в кругу защитников баррикады. Но Гошек стоит и, прищурив глаза, смотрит на берег. О чем он думает? Вдруг Гошек оборачивается и окидывает любовным взглядом бойцов.
— Итак, ребята, голову не терять! — медленно говорит он вполголоса, словно подыскивая слова.
— Танки? Мы о них уже знаем…
— Разведчик Царды собственными глазами их видел и насчитал восемнадцать штук. Они стоят где-то на крутой улице влево от Голешовичек.
Хотя и нет никакой необходимости в пустых утешениях, Гошек все же хочет рассказать о том, что слышал от Царды. Фашисты в ярости, но настроены по-разному. Вчера, когда смеркалось, они воровали штатскую одежду и переодевались. Эсэсовский командир на глазах у разведчика застрелил дезертира, которого поймали в штатском.
Бойцы вдруг смущенно опускают глаза и умолкают. Неужели они испугались?
— У нас тоже один сбежал. Прямо отсюда, час назад, — решительно сообщает в наступившей тишине Франта Испанец.
— Коуба, лавочник из Затор… И с оружием, негодяй! — И Лойзу опять всего трясет от возмущения.
— А как остальные?
— У остальных все решено. Я сказал им, что всякий, кто боится, может уйти совершенно безнаказанно вслед за Коубой.
И смущения, которое возникло при слове «дезертир», как не бывало. Бойцы переглядываются, смотрят на Гошека. Для них и вправду все решено.
И пусть на мост обрушатся все дьявольские силы — взрывать его не будет нужды!
ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА
Гошек вернулся на свой командный пункт к Марешам без двенадцати минут пять. Утреннее небо предвещает лучший день, чем накануне. Хотя солнце уже поднялось над горизонтом, оно еще не видно и только чувствуется в речной долине. Небо у горизонта золотистого цвета, очертания домов и деревьев кажутся четко обведенными карандашом. По соседству, в саду трактира «У Здерадичков» громко, вдохновенно поет дрозд. Это не флейта, а военная труба, играющая зорю при восходе солнца, которое дрозд видит с вершины старого каштана.
Гошек поставил у моста связного — встретить стрелков с фауст-патронами, обещанными Цардой, и пошел будить сержанта Марека. Галина, спавшая в углу комнаты Марешей, проснулась почти одновременно с Мареком. Освеженная сном, она быстро встала и села за стол вместе с бойцами.
— Мы установили на первой баррикаде шестичасовые дежурства, — деловито сказал Гошек сержанту и принялся линовать помятый листок толстым карандашом. — Четыре смены по десять человек. Нужно, чтобы эти сорок бойцов во что бы то ни стало находились все время здесь на тот случай, если нам быстро понадобится подмога.
— Все мои на месте, — весело и даже немножко хвастливо сказал кудрявый сержант.
И в самом деле, его подчиненные спали глубоким молодым сном на сенниках. Никто из них не ушел ночевать домой.
— Если все будет спокойно, в шесть часов команду Кроупы на первой баррикаде сменишь ты. Отдежуришь там до двенадцати…
— А если немцы побеспокоят? — беззаботно засмеялся Марек. — Тогда я должен оставить своих рыцарей спать в Бланике?
— Не бойся! Чего бояться? Если бой начнется до шести, на баррикаде останутся Кроупа с угольщиком и вся их команда. А там и ты на подмогу подойдешь.
И он рассказал Мареку все, что сообщил разведчик Царды о Либени. Утром, часов в пять, а то и в шесть, эсэсовцы, должно быть, попытаются пробиться через мост.
— Восемнадцать танков — это очень много. Но если мы сумеем поразить перед баррикадой хотя бы три… Из пяти фа-уст-патронов хоть три-то попадут в цель, как ты думаешь?..
— Я, дружище, и понятия об этом не имею, — чистосердечно признался Марек, — но их не пропущу, пока жив буду, так и знай, Гошек…
С улицы прибежал связной и уже в дверях объявил:
— Пять стрелков с фауст-патронами прибыли и ждут приказаний перед домом!
Гошек посмотрел на часы. Пять без одной минуты. Он встал из-за стола, сунул карандаш и бумагу в карман и вышел с сержантом на крыльцо. Галина молча направилась за ними. На земле сидели три безусых юнца и тощий пожилой человек. Рядом лежали неуклюжие серые дубины.
— Здорово, ребята! А где пятый? — спросил Гошек, оглядывая бронебойщиков.
— Он под мост пошел обеспечить переправу, — сказал один из безусых пареньков, но уголки его губ дрогнули от сдерживаемой улыбки.
— Чему ты ухмыляешься, желторотый? — дружески заметил Гошек.
— А сегодня нас днем веселье ждет, верно ведь?
— Не знаю, — хмуро ответил Гошек, — но на мост мы их не пустим. От вас зависит очень многое. Пошли!
Он уже собирался сам перевезти бронебойщиков через реку, но сержант дружески остановил его:
— Останься на командном пункте, я их сам размещу. По крайней мере, с Франтой Кроупой потолкую. Галина, в шесть ноль-ноль приведи смену!
— Ясно, проше пана! — улыбнулась Галина сержанту и, сунув руки в карманы, как озорной уличный мальчишка, принялась насвистывать какую-то веселую песенку.
