Марианна Долгова - У подножия старого замка
Приезд Андрея откладывался до марта следующего года. В письмах он умолял беречь себя и будущего сына. (Андрей был уверен, что у них родится сын). Он тоже упомянул о встрече с паном Ольшинским: «У тебя хороший, умный и деятельный отец. Теперь понятно, в кого ты у меня такая энергичная…»
В феврале Ирена родила сына. Дни теперь побежали быстрее. По вечерам, сидя у постели спящего сына, Ирена слушала вьюгу за окном и невольно вспоминала свое далекое Гралево. Ирена так живо представляла себе свой город, замок, что ей порой казалось: выгляни она на улицу сквозь оттаявший кружочек на стекле, и она увидит напротив темную громаду замка и занесенную снегом улицу Святой Катерины.
Андрей приехал в один из солнечных апрельских дней. Приехал без предупреждения. Ирена кормила Сашу, когда раздался громкий стук в калитку. Так не стучал никто из домашних. Положив уснувшего ребенка, Ирена глянула в окно и увидела край офицерского погона на зеленой польской шинели… Натыкаясь на мебель, она выбежала в сени, крича на весь дом зазвеневшим от радости голосом:
— Мама! Бабушка! Андрей приехал!
Через секунду Андрей уже обнимал Ирену, родных.
— А где же мой сын? Покажите мне его!
Андрей долго любовался спящим сыном, а потом, весь сияя, самодовольно заявил:
— Сразу видно — Иванов! Орел парень, весь в меня!
— Ты научился хвастаться, Андрей, — укоризненно сказала Ирена.
— А ты — здорово говорить по-русски! Вот разве только акцент… Можно подумать, пани Иванова, что вы из западных районов Советского Союза, допустим, из-под Львова…
Ирена и Андрей расхохотались.
Спустя годы
Шли годы. Уходило, но не забывалось прошлое.
Семь лет пролетели для Ирены словно один год. Она закончила десятилетку, поступила в педагогический институт, закончила его заочно и стала работать учительницей немецкого языка в средней школе. У Андрея с Иреной двое детей — Саша и четырехлетняя Леокадия. Дочь они назвали в память погибшей Лели.
Отец, Юзеф и сестренки писали Ирене часто. Дедушка в каждом письме звал их всех к себе. И Ирена не выдержала. Однажды, впервые за все годы, она сказала мужу:
— Андрей, уже девять лет, как я не видела родных. А отца — целых пятнадцать. Я стала забывать их лица, стала забывать свое Гралево. Мы должны поехать туда с тобою, с детьми. Мне так хочется показать им мою родину, познакомить с дедушкой. Потом мне хочется посидеть с вами над нашей Дзялдувкой, послушать, о чем теперь шепчутся старые липы и каштаны у костела и замка… Для полного счастья мне необходимо время от времени дышать воздухом своей родины.
— Понимаю, родная! Обещаю тебе, что следующий отпуск мы проведем в Гралеве, — ответил Андрей.
Летом 1956 года они, наконец, поехали в Польшу. Когда граница осталась позади, Ирена уже не отходила от вагонного окна. Поезд шел по родной земле.
В Варшаве их встретил Юзеф с женой и дочкой. Он возмужал, раздался в плечах, отчего казался выше и еще больше походил на отца. Как ни хотелось Ирене попасть скорее в Гралево, Юзеф уговорил ее пожить два дня у них. Ему не терпелось показать сестре и Андрею, как изменилась за эти годы Варшава.
— Это мы, Ирка, пробивали здесь первые тропинки, которые потом становились улицами, — говорил горделиво Юзеф. — Мы построили первый мост через Вислу, заложили фундамент под первый новый дом, видели, как пошел первый трамвай, как зажегся первый электрический фонарь на наших варшавских улицах. И вот теперь гляди!
И Ирена увидела вторично родившийся город — старый со своими семисотлетними традициями и новый. Здесь, в этом старом и вместе с тем очень молодом городе над голубой Вислой снова кипела бурная жизнь.
Они проехали по только что проложенной широкой главной магистрали. Кругом, куда ни посмотришь, поднимались леса новостроек. Память о погибших во время войны живет в Варшаве в бронзе и мраморе памятников, в граните мемориальных досок, укрепленных на стенах восстановленных домов. И всюду у подножия памятников живые цветы.
Снова, как и до войны, Варшава просыпалась от фабричных гудков на Красной Воли, Варинского и Вальтера, на Жерани и Мокотове. Это рабочие районы Варшавы. Они всегда пробуждались первыми. Услышав гудки, на улицы, как и раньше, выходят шумные, любящие посплетничать, городские торговки. Их специфический варшавский юмор не ослабел за годы войны. Они толкают перед собой тележки с цветами и фруктами и располагаются каждая на своем углу улицы. Без них Варшава немыслима.
Встречались и воспетые в песнях варшавские извозчики — «дрындяже». Они погоняют своих сонных одряхлевших лошадок и с презрительным безразличием поглядывают с высоты облучков на пролетающие мимо них трамваи и троллейбусы. «Дрындяжей» осталось немного. Всего одиннадцать. Их берегут, как музейную редкость.
На углу улиц Маршалковской и Аллей Иерусалимских им встретились музыканты. Услышав русскую речь и узнав, что Андрей служил в Польше, музыканты окружили его и спели по-польски «Катюшу», да так, что растрогали всех до слез.
Постояли над Вислой, возле легендарной бронзовой Сирены, ставшей символом и гербом столицы. Юзеф, обняв сестру за плечи, спел ей любимую песню о Варшаве:
Варшаву нельзя не любить.
Только тут можно счастье найти.
Только здесь сердце потерять…
Побыв в Варшаве два дня, Ирена с семьей заторопилась в Гралево. Юзеф с Кристиной обещали приехать через несколько дней…
…Пошли памятные с детства родные места. Ирене казалось, что поезд идет слишком медленно. Но вот уже миновали Млаву, промелькнули деревни Нажим, Высока, Кисины. Вдали показалось Гралево… От волнения у Ирены перехватило дыхание, на глазах выступили слезы. Андрей стоял рядом и тихонько гладил ее руку.
Дети тоже не отходили от окна ни на минуту. Вдруг Саша закричал:
— Мама, смотри! Твой старый замок!
Он сразу узнал его по рассказам.
Старый друг первым встречал Ирену после долгой разлуки. Он четко выделялся на фоне погожего летнего неба. Показались костел, водокачка, блеснула на миг синяя полоска обмелевшей за лето Дзялдувки.
Поезд замедлил ход. Ирена высунулась из окна и сразу увидела бегущих вдоль поезда сестер и отца.
— Тато, — позвала она тихо. — Тато! Девочки! Мы здесь! — закричала она, наконец, звонко, во весь голос.
Встреча с родными была бурной и радостной. Отец подбрасывал вверх внуков, целовал их и приговаривал:
— Вот они какие, славные, большие! Русачки мои дорогие!
Ему еще не верилось, что эта красивая женщина его дочь, а Саша и Леля — ее дети. Он представлял себе Ирену такой, какой оставил ее много лет назад.
Отец был все такой же энергичный, все так же шутил и смеялся. Но Ирена с грустью отметила, что он сильно поседел, ссутулился, отчего казался ниже ростом, лицо в густой сетке морщин. Ну, а Халину и Ядвигу узнать невозможно. Обе высокие, стройные, красивые. Халина стала детским врачом, Ядя — инженером-экономистом. На вокзал они пришли со своими мужьями.
Родной дом встретил Ирену знакомыми запахами яблок и квашеной капусты, скрипом деревянной лестницы. Дом показался Ирене маленьким и тесным, но все в нем осталось по-прежнему, даже мебель на тех же местах.
В первый же день приезда Ирена пошла на кладбище. Долго сидела у могилы матери, заросшего белыми маргаритками холмика со скромным мраморным крестом. «Как горько, что ее нет, что она не видит, как неузнаваемо изменилась жизнь», — думала Ирена.
На могиле Лели теперь стоял красивый памятник. С фотографии на Ирену смотрела смеющаяся и вечно молодая Леля. Ирена не плакала, только не отрывала глаз от портрета подруги. Потом положила на могилу букет белых и красных гвоздик — любимых цветов Лели.
Ирена навестила Граевских. Дядя Костя давно умер. Пани Граевская выдала дочек замуж и осталась теперь с одной Данусей. Девочка заканчивала школу. Она рассказала Ирене, что их с бабушкой Паулиной часто навещает дядя Казимир и присылает бабушке деньги, чтобы она, Дануся, могла учиться. Пан Малек работает в Министерстве просвещения в Варшаве и живет один. «Земста» остался верен Леле.
Обновленным, другим стало древнее Гралево. Город разросся и стал в три раза больше, чем до войны. Снесли старые рыбачьи домики над Дзялдувкой, вдоль реки теперь тянулся неширокий бульвар с молодыми каштанами и множеством цветов. От прежней тишины не осталось и следа. То и дело встречались туристы изо всех уголков Польши. Их притягивала сюда красота мазурских озер и лесов, музей в старом рыцарском замке. У озер, на краю лесов белели открытые солнцу корпуса санаториев и домов отдыха. Один лишь костел сиротливо стоял на отшибе. Звон его колоколов показался теперь назойливым и унылым.
Обновили и старый рыцарский замок. Заделали выбоины и трещины, застеклили разноцветными стеклами окна и бойницы, покрасили решетки, восстановили по сохранившимся рисункам восьмигранную северную башню. На высоком холме вокруг замка разбили парк, поставили скамейки. Туда вели теперь каменные лестницы с фигурными балюстрадами. Но среди подстриженной травы на холме, как и прежде, торчал любимый Иреной серый валун. Около замка теперь шумно. Туристы фотографируются на фоне древних стен, ходят по залам и знакомятся с собранными здесь экспонатами многовековой истории и культуры мазурской земли. Заведует музеем пан Ольшинский, только что ушедший на пенсию.
