Марианна Долгова - У подножия старого замка
И она решилась. Нажала рукой на металлическое кольцо, калитка звякнула и отворилась. И тут же через маленький тихий дворик к Ирене заспешил невысокий человек лет шестидесяти. Он вопросительно посмотрел сквозь очки на вошедшую, и Ирена догадалась, что перед ней отец Андрея. У него были такие же серые, чуть насмешливые глаза, тот же высокий лоб и такие же кудрявые, только с проседью, волосы.
— Здравствуйте, Василий Петрович, — робко поздоровалась Ирена.
— Здравствуйте, — ответил старик и удивленно спросил: — Вы к нам? Простите, что-то не припомню, чья вы?
— Я вам привезла письмо от Андрея.
— От Андрея? Не может быть! Мой сын в Польше! — удивился старик.
— Да. И я оттуда. Вот письмо. Это очень важное письмо. Прочитайте его, пожалуйста, сейчас же, при мне, — попросила Ирена и протянула Василию Петровичу толстый конверт. От волнения она говорила с большим акцентом, но старик уже не слушал ее. Увидев знакомый почерк, засуетился, стал искать по карманам очки, не нашел, вспомнил, что они у него на носу, всплеснул руками и засмеялся:
— Извините меня старого, девушка! Совсем ошалел от радости. Ведь с полгода нам не писал, и мы все беспокоились. Чего это мы стоим? Проходите сюда, садитесь.
Василий Петрович усадил Ирену на скамейку во дворе и сам уселся рядом. Он протер платком очки, надел их снова, разорвал нетерпеливо конверт и начал читать. Ирена, затаив дыхание, следила за выражением его лица.
Прочитав несколько строчек, он поглядел с недоумением поверх очков на Ирену и снова принялся читать сначала. От волнения Ирена ничего не видела, кроме шевелящихся губ Василия Петровича. И вдруг она вздрогнула.
— Здравствуй, дочка! Разреши мне обнять тебя. Вот радость-то. И кто бы мог подумать? Женился, а отцу с матерью ни слова! Ну и шельмец!
— Извините, Василий Петрович, так получилось… Мы очень виноваты! Мы хотели…
— Ладно, чего уж там! Сейчас уже неважно, что вы, милые мои, хотели, — прервал ее обрадованный старик. — Сейчас главное, что ты к нам добралась, что ты дома! Ох, и обрадуется наша мать! Она на базар ушла, вот-вот должна подойти. Да ты чего, дочка? Никак плачешь?
Слезы сами текли по щекам Ирены. Приветливые, теплые слова Василия Петровича растрогали ее. Она поверила, что теперь ее дом здесь, что она в нем не чужая.
— Ну, ну, будет плакать. Идем скорее в дом. Сейчас самовар поставлю. Проголодалась, небось, с дальней дороги?
В большой кухне с огромной русской печкой Ирена увидела старую, опрятно одетую женщину. Это была бабушка Андрея.
— Принимай внучку, Наталья Дмитриевна, — весело сказал Василий Петрович. — Это Андрюшина жена. Она из Польши.
— Кто? — не поняла старушка, приложив ладонь к уху.
— Андрюшкина жена, полячка! — повторил громче Василий Петрович.
— Неужто? О, господи! — засуетилась, заулыбалась всеми своими морщинками бабушка. — Подойди ко мне поближе, внученька, — попросила она. — До чего же ты молоденькая да пригожая. А как звать-то?
— Ирена.
— Что ж, по-нашему Ирина, значит. А батюшку твоего как зовут?
— Тато? Брониславом.
Василий Петрович ушел в сени ставить самовар. Только Ирена умылась, причесалась, как в дверях кухни появилась невысокая, худенькая, темноглазая женщина с седыми вьющимися волосами. Она с недоумением смотрела на незнакомую девушку, застывшую посредине ее кухни с полотенцем в руках.
— Знакомься, Катя, это Ирина, невестка твоя, — сказала бабушка.
— Невестка?.. — чуть слышно прошептала мать Андрея. Она побледнела, схватилась рукой за сердце.
— Ну что же ты стоишь, Катя? Обними дочку. Вон на столе письмо от Андрюшки, — сказал Василий Петрович, входя в кухню с кипящим самоваром.
Наконец Екатерина Николаевна поняла, кто эта незнакомая девушка. Она справилась со своим волнением, улыбнулась, шагнула к Ирене, обняла ее крепко, поцеловала и вдруг заплакала.
— Вот и дождались мы с тобой, Вася, дочки, — говорила она сквозь слезы.
Ирена быстро привыкала к новой обстановке, чувствуя ласку и ненавязчивую заботу родных Андрея. Узнав, что невестка ждет ребенка, они стали относиться к ней еще бережнее.
Василий Петрович работал на заводе сменным мастером, Екатерина Николаевна — воспитательницей в детском саду. Заработок у них был небольшой. Денег едва хватало, чтобы выкупить продукты по карточкам. Ирене хотелось помочь родителям, и она попросила Василия Петровича:
— Устройте меня, пожалуйста, куда-нибудь на работу. Хоть к себе на завод, на стройку. Могу быть и прачкой, и санитаркой, и швеей. Руки у меня сильные. Ну, пожалуйста. Василий Петрович! Я не хочу так…
— Нет, Ирина! И думать не смей! — возразил Василий Петрович. — Тебе скоро родить.
— Обойдемся, дочка! — вмешалась в разговор Екатерина Николаевна. — Отдохни немного. Читай больше, пока время есть, быстрее научишься нашему языку.
Книг у Ивановых было много. Они помогали Ирене, как нельзя лучше познавать новый для нее язык, его богатство и красоту. Книги Горького, Чехова, Льва Толстого захватили ее теперь не меньше, чем любимые книги польских классиков: Сенкевича, Пруса и Мицкевича.
Изредка Ирена с Екатериной Николаевной гуляли по городу. Ирене больше всего полюбился старый городской парк. Особенно хорошо в нем под вечер, когда спадала жара. Облокотившись на перила высокой террасы, Ирена могла часами любоваться захватывающей прелестью широкой реки с желтыми пятнами больших отмелей, темной зеленью орешника в заокской дали, светлой змейкой пыльной дороги, карабкавшейся куда-то вверх между зелеными холмами. Из-за Оки, из ольховых зарослей и кустов орешника слышалась соловьиная песня.
Надвигались сумерки. Меркли заречные дали. В парке зажигались фонари. Ночь, как магнитом, притягивала звезды поближе к земле. Казалось, протяни руки, и пальцы почувствуют их холодное тепло. Звезды всем людям светят одинаково. На них смотрят, наверное, и Андрей в маленьком городке, и Юзеф в Варшаве, и сестренки в Гралеве, и отец, если он жив…
Через два месяца Ирене выдали в обмен на визу советский паспорт. Василий Петрович по такому случаю достал к ужину бутылку смородиновой настойки. Он разлил ее в граненые стаканчики, чокнулся с Иреной и сказал:
— Поздравляю, дочка! Теперь ты совсем наша.
Под Новый год Ирена получила большое письмо от отца и фотографию. Это было до того неожиданно и радостно, что Ирена не поверила в первую минуту своим глазам. Ведь прошло почти шесть долгих лет, когда она видела его в последний раз. На фотографии отец был такой, каким она его помнила, только глубже стали складки вокруг рта, да волосы совсем побелели. Но усталые, добрые, бесконечно родные глаза отца улыбались по-прежнему. Он писал:
«Здравствуй, дорогая моя девочка!
Я наконец-то дома. Где был и что пережил за все эти годы, расскажу при встрече. Как вы жили, узнал от Юзефа и сестры Марты. Спасибо, моя мужественная девочка, что сберегла младших. Не держи обиды на нашу бедную мать. Она любила вас. Как горько, что она не дожила до теперешних дней, не увидит вас счастливыми…
Дома все хорошо. Тетя Марта живет с нами. Ядя и Халина здоровы, учатся. Юзеф тоже здоров, работает по-прежнему в Варшаве и учится на инженера-строителя. Я тоже с месяц жил в Варшаве, разбирал развалины в Аллеях Иерусалимских, хотелось вложить хоть частичку собственного труда в стройки нашей непокоренной Варшавы.
Сразу же после возвращения из неволи избрали меня председателем Гралевского райсовета. Свободного времени нет совсем. Стараюсь оправдать доверие наших гралевчан, но сил у меня порой маловато, отняли-таки лагеря, да и нужного опыта в руководящей работе нет. Но есть помощники, молодые, головастые, вроде Регины Граевской. Часто хожу на могилы матери, Лели, ношу цветы. Леле я обязан твоей жизнью, Иренко, и считаю ее своей дочерью.
Кохана моя Иренко! Мне так хочется тебя увидеть. Признаться, я не думал, что мы будем жить далеко друг от друга, что ты полюбишь русского и уедешь в его страну. Недавно познакомился с твоим мужем, дочка. Он приезжал к нам в Гралево на два дня. Должен тебе сказать, что лучшего парня, чем твой Андрей, я, пожалуй, не встречал. Принципиальный, честный, волевой…
Наше Гралево строится, растет и хорошеет со дня на день. Скажу тебе по секрету, что по вечерам, придя из магистрата, снимаю костюм, натягиваю рабочий комбинезон и становлюсь на два-три часа каменщиком. Я, Граевский и еще несколько наших старых рабочих решили восстановить ту восьмигранную северную башню замка, которая была разрушена. Побелим, покрасим залы и сделаем в замке мазурский музей.
Привет тебе от Юзефа, сестер, Марты и Граевских. От нас всех — родителям Андрея. Крепко тебя целую и обнимаю. Твой отец».
Ирена перечитывала письмо по нескольку раз в день, смеялась и плакала от радости. «Тато дома! Вернулся! Тато жив!»
