Сергей Андрианов - Рассказы
Загудел двигатель, качнулись и поплыли на старт аэронавигационные огни. Удаляясь, они все более тускнели, светились обрывочнее. Чем ближе к взлетной полосе подруливал Трегубов, тем тревожнее становилось на сердце у Березкина.
…Мысли бежали, опережая сам полет. Трегубов знал, что будет после посадки. В небе он словно бы заряжался для земных дел. Чувствуя власть над самолетом, высотой и коварным сложняком, он обретал власть и над самим собой. Разве он отступит, если прав? Да и летчику ли пасовать!
После полета его ждут счастливые мгновения. Легко сойдет по стремянке вниз, с ликующим сердцем сделает первые шаги по земле, тепло поблагодарит техника и механиков за подготовку самолета, поздоровается с теми, кого не видел. Легко и непринужденно зайдет разговор о полете и службе. Какие это неповторимые минуты! Они казались Трегубову самыми прекрасными в жизни. Не раз диву давался: откуда только берутся после полета слова, соединяющие людей? Да и что слова… Летчики остры на глаз, твоя походка, твой взгляд поразительно сближают с ними, действуют куда сильнее иного отутюженного слова. Ведь и он исполнил труд, в котором много риска. Исполнил, может быть, лучше. Может быть, в этом и весь секрет завораживающего влияния на людей лучших командиров и политработников. Да и как же Трегубов мог не летать сегодня на боевом самолете?
До взлета оставалось совсем мало времени. Вот-вот начнется разбег, наступят прекрасные мгновения в жизни летчика. Рождение скорости! Чудо-скорости, за которой потом не поспеет даже стремительный звук. Сила инерции припечатает Трегубова к спинке катапультного сиденья, а скорость легко вынесет самолет-ракету в небо.
Но вдруг торопливый, с хрипотцой голос:
— Взлет запрещаю.
Трегубов не поверил себе и напористо, чеканя каждое слово, произнес:
— Десятый, я — Второй, прошу взлет!
У Трегубова еще была надежда. Что-то там спутали, сейчас ему разрешат — и он взлетит. Но голос руководителя полетами зазвучал тверже:
— Второй, вам взлет запрещаю. Заруливайте на стоянку.
Эта команда поразила Трегубова.
— Вас понял, — ответил он не своим голосом.
«Наверное, погода», — подумал и тут же погасил эту мысль. Нет, летать можно. Не всем, но можно. Об истинной причине запрета он даже не догадывался. Срулив с полосы, уточнил:
— Десятый, что, закрыли полеты?
— Пока нет. Полеты продолжаются.
— Кто же запретил мне?
И опять голос с хрипотцой:
— Березкин не выпускает.
У Трегубова заклокотало в груди. «Вернуть со старта… Это же опозорить перед всем полком. Вот он какой, Березкин! Не забыл, значит, разговор, припомнил. Наедине «ромашки-лютики», а при всех душу крапивой отстегал. Что ж теперь остается — вон из кабины?! Куриная слепота его «лютики»!» — кипел Трегубов. За всю летную жизнь так бесцеремонно с ним не поступали. Как не хотелось ему возвращаться на стоянку, видеть торжествующего Березкина, замечать разочарованно-косые взгляды летчиков.
Трегубов не знал, что его возврат со старта и Березкину не сулил ничего хорошего. Когда Березкин, волнуясь, наблюдал за его самолетом, подъехал Денисов:
— Петр Михалыч, почему спарка стоит? Вам время выруливать.
— Сейчас, товарищ командир, — смущенно ответил Березкин.
Денисову не понравился тон. Да и сам ответ какой-то нечеткий. Не узнал он прежнего Березкина. Всегда энергичный, разговорчивый, а тут сник. Денисов встревожился догадкой.
— Выпустил комиссара? — спросил он, выйдя из машины.
Березкин нехотя переступил с ноги на ногу и, не отрывая взгляда от самолета Трегубова, с некоторой заминкой ответил:
— Да разве его удержишь… Реактивный снаряд, а не летчик.
— А зачем его держать?
— Можно бы и подождать. Уж очень каверзная погода. А перерывчик сказывается — резковато работает.
Денисов не дал Березкину договорить, стремительно оборвал:
— И выпустил?!
Березкин пожал плечами:
— А что поделаешь? Нажимает… Комиссар все же.
— И это вы, Березкин?! — сказал Денисов и резко спросил: — Где Трегубов?
— На старт выруливает, — ответил Березкин.
— Запретить взлет! Немедленно! Вот машина.
Березкину резануло слух. Денисов назвал его по фамилии, а не, как всегда, по имени и отчеству. И такой тон — кровь остановит! Впервые Березкин не смог Денисову возразить. И сам не понял — радоваться или огорчаться от такого командирского решения.
Березкин доехал до командного пункта, крикнул снизу наверх:
— Остановите Трегубова! Не допускаю к самостоятельному! — и подумал: «Вот если бы Трегубов взлетел в это время, как бы его тогда остановили? Смешно…»
Трегубов возвращался на стоянку, как после проигранного боя. Нехотя, с досадой выключил двигатели, отбросил кверху фонарь, а на большее будто бы не хватило сил. Непомерной тяжестью давила на плечи тишина. Из-за туч доносился трескучий гул, будто лопалось по швам небо. Так лопается перед половодьем ослабший на реке лед.
Техник приставил к борту стремянку, взлетел — кровь ударила в виски.
— Товарищ майор, что случилось?
Трегубов молча щелкнул замком, освобождаясь от парашютных лямок. Поднимаясь с сиденья, встретился с тревожным взглядом техника и понял — настали минуты, когда сдержать самого себя куда важнее, нежели штурвал ракетоносца. Храня спокойствие, сказал:
— С машиной все в порядке. Где подполковник Березкин?
У техника отлегло от сердца. Лицо светилось улыбкой, он лихо приподнял голову и радостно сообщил:
— Вон его спарка. Взлета…
Последнее слово отсекло громом турбин. Задрожал воздух, загудела земля, будто обвалились горы. Этот грохот, как бы подхваченный ураганом, вознесся к громам небесным и пропал. Пламя, похожее на хвост кометы, метнулось за ним и исчезло, путаясь в облаках. На земле осталась забытая тишина, еще более оглушительная для Трегубова.
Медленно и неуклюже он спустился по стремянке, тяжелой походкой пересек рулежную дорожку и остановился, где смыкалась разорванная посадочными огнями ночь. Над ним в мрачном воздухе причудливо ворочались осклизлые тучи.
Вот и опять он между небом и землей. Опять рухнула надежда на полет, без которого не мог жить. А Березкин полетел. Ему можно, ему все можно. Его афоризмы хоть выставляй на самолетных стоянках: «порох в пороховницах», «форсаж», «любовь — кольцо». А тут получается заколдованный круг: на боевом не полетел, потому что не выпустили на спарке, спарку не закончил, потому что перерыв на боевом, а перерыв…. Попробуй найди тут конец.
Одно ясно — давай теперь восстанавливайся. Трать время, ресурсы, нервы. А если тревога, бой — на спарку, что ли, бежать? Или противник подождет, пока восстановишься? Куда ты годишься, если не перехватываешь, не стреляешь, не отрабатываешь пилотаж? И чего стоит твой первый класс?!
С горечью в душе Трегубов приподнял голову и уперся взглядом в низкое небо. Куда ни посмотри — всюду торчали раздражавшие его квазимодовы рожи туч.
Погода резко ухудшилась, и Денисов закрыл полеты. Последняя спарка зарулила на стоянку. Березкин возвращался с аэродрома один. Денисов догнал его на машине:
— Садись, Петр Михалыч, ты мне нужен.
Открыв дверцу машины, Березкин увидел на заднем сиденье в углу майора Трегубова. И все собралось в одно: напряженный полет с ним, суровый выговор командира, запрещение взлета. «А что, без нас не укиснет квас?» — едва не сорвалось у Березкина. Не хотелось ему садиться в машину, возвращаться к тому, что произошло. Наверняка же начнет Трегубов…
Трегубов, на удивление, как воды в рот набрал. Сосредоточенно думал о чем-то своем. Березкин такую натянутость перенести не мог, заговорил:
— Ну и сложнячок нынче — наверное, черт с ведьмой свадьбу играют.
— И в такую непогодь придется работать, — сказал Денисов.
Денисов недоволен Березкиным. Разве в летном деле допустимы скидки? Действия Трегубова он тоже не одобрял. Горячность тут ни к чему. Трегубов чувствовал это, потому и молчал. А напористость его понятна. Выходит, и волновался он не зря. Разделяя душевное состояние Трегубова, Денисов, однако, не сожалел, что круто обошелся и с ним, и с Березкиным. Командир есть командир, а служба есть служба.
Перебивая мысли Денисова, Березкин озадаченно спросил:
— Как же так — полеты закрыли из-за погоды, а летать будем в таких же условиях?
Денисов обернулся и строго сказал обоим:
— Вводная поступила.
Денисов хотел сообщить об этом завтра, но на аэродроме понял — откладывать нельзя.
В штабе Березкин показал Трегубову пленку контроля полетов:
— Видишь, глиссада виляла…
Трегубов внимательно посмотрел на пленку и, недовольный собой, вернул ее Березкину.
— Ты прав, — оказал ему. Подумав, сухо добавил: — В этом ты прав.
— Ну вот. Куда же тут лететь… — оживился было Березкин и смолк. Командир звал их к себе.