Александр Авраменко - Огненное лето 41-го
— Вперёд! За Родину!
Вид наших громадин, выползающих из леса, вгоняет немцев в панику: они что-то кричат, падают на колени, кое-кто начинает поднимать руки, но поздно! Сегодня пленных не будет — лимит милосердия выбрали давешние парашютисты. Широченные гусеницы размазывают врага по земле, бьют пулемёты, словно им передалась наша злоба и ненависть. Кое-кто пытается от страха забраться на наши танки, и мы благодарим Климента Ефремовича за приказ об установке кормовых пулемётов. Не очень, конечно, приятно, стрелять по своим, но зато на душе становится очень хорошо при виде валящихся на землю убитых немцах.
Массивная туша «КВ» врезается в тупоносый грузовик, перемешивая не успевшую спрыгнуть пехоту с землёй и обломками. Брызжет кровь, наматываются на катки кишки, хрустят под гусеницами кости. Ещё, ещё! Дави! Бей!..
В душе поднимается что-то древнее, жестокое, варварское… Мы проходим колонну, не оставляя за собой ничего живого. Конечно, всегда найдется кто-то самый хитрый или быстрый, кто успел отскочить, спрятаться в лесу, прикинуться мёртвым…
Что ж, пусть, не сейчас — так потом. Но от возмездия не уйдет никто…
Глава 18
Очередной день на войне начинается как обычно, то есть выдергивающей меня из сна рукой дежурного:
— Товарищ комэск! — ощущается отчетливый флаттер верхней части корпуса. — Товарищ старший лейтенант, полк на связи!
Рывком поднимаюсь, встряхиваю головой, бегу к телефону. В трубке гудит голос Гетманова. Ну, все ясно: немедленно прибыть для получения полетного задания. Как говорится, доброе утро, товарищи…
В штабе кроме майора и штурмана полка Лихачева вижу начальника разведки и лейтенанта-метеоролога. Тут же стоит комэск-2 Меспанов.
— Здорово, Володя!
— Здорово, Гриша!
Мы крепко жмем друг другу руки.
— Товарищи командиры, — Гетманов широким жестом приглашает нас к столу, застеленному картами.
Полетное задание повергает нас с Григорием в состояние ступора. Нам предлагается вылететь двумя эскадрильями на уничтожение переправы через Днепр в районе Рогачева. Немцы переправились на левый берег и уже создали там плацдарм. Если удастся выполнить боевую задачу, то у группировки на плацдарме возникнут серьезные проблемы. Вроде все правильно.
Но есть одна загвоздка — истребительного сопровождения у нас не будет: истребителей просто нет. В смысле, свободных, и в смысле, что для нас. Так что ожидает вас, добры молодцы, дальняя дорога с четырьмя сотнями «кэгэ» под брюхом, в пустом небе, под заботливой опекой немецких ястребов. Вот только думаю, что выйдет эта дорога не слишком дальней…
У Меспанова рядом такое выражение лица, словно он жует соленую и наперченную крапиву.
Но нас тут же «успокаивают»: лейтенант-метеоролог, гений военного прогноза с двумя кубарями в петлицах, радостно сообщает, что нас с Гришей ожидает облачность в шесть баллов на высоте от 400 до 850 метров. То есть, нам предлагается добираться до места в облаках. И вылетать из облачности прямо над самой целью.
Гетманов кивает с видом самовлюбленного пингвина. Гришка не выдерживает:
— Семен Григорьевич, ну вы-то понимаете, что это не возможно?! — почти кричит он. — Как это — добраться за 180 км в шестибальной облачности, сохраняя строй, да еще двумя эскадрильями?
— А что сложного? — удивляется мудрый метеоролог. — Вы же ночью летаете?
От такого идиотизма мне становится жутко. Полет в облачности отличается от ночного также сильно, как плавание в бурном море отличается от гонки на горной дороге! Ночью ты видишь силуэты самолетов, ночью ты ориентируешься по звездам, ночью… эх, да, что говорить! Этот шпингалет готов отправить нас хоть черту в зубы, но майор?! Боевой летчик, воевал, и что?!
— Товарищ майор! Если вы приказываете — мы вылетаем. Но это — безумие. Самоубийство!
— Ну, вот что, товарищи комэски. — голос Гетманова спокоен и тверд. — Обсуждать приказы в армии не принято. Я знаю, что задание не из легких и все понимаю, но переправу уничтожить надо. Давайте, товарищи, уточним маршрут подхода и — в небо!
Через сорок минут мы с Меспановым, получив инструктаж от Гетманова и полетные кроки от Лихачева, отбываем по своим эскадрильям. А через два часа уже взлетаем.
Эскадрилья не слетана, потому звенья еле-еле держат строй. Я пытаюсь их выровнять, но долго этим заниматься опасно, да и что можно сделать за пять минут? Эх, да пес с ним, в конце-то концов! Долетим как-нибудь…
Лететь в облачности — что плыть по молочной реке, только кисельных берегов и не хватает. Я плыву в гордом одиночестве, лишь смутно угадывая правее размытый силуэт Кузьминского «горбача», другие же, похоже, растворились в этом молоке без остатка.
Мой «Ильюшин» подрагивает, перегруженный смертоносным железом. Впрочем, вру, как раз не железом. Уж не знаю, что за умная головушка придумала такую штуку, только сегодня у нас под крыльями и в «брюхе» бомбы из железобетона! Новая штуковина — ФАБ-100НГ. Вещь может и неплохая, только нет у меня к ним что-то доверия…
— Я — Зенит-один, я — Зенит-один. Держать строй. Идти точно по курсу. Подтвердить!
Остриков подтверждает мгновенно, Лобов — с небольшой задержкой. Наверное, сначала пытался отыскать своих в белом безмолвии. Так, посмотрим по карте. Если все правильно, то минут через десять будем на месте. Осталось девять минут, восемь, семь…
Время! Начали… Выкрикнув слова команды, резко бросаю штурмовик вниз. За те короткие секунды, что остались до выхода из густой природной «дымзавесы», успеваю подумать: а хорошо было бы, если бы наши советские ученые придумали бы какой-нибудь прибор, который позволяет видеть врагов и своих в тумане. Ну, пусть не видеть, пусть хоть как-то определять, где кто находится. Я слышал, что-то такое вроде есть, «радиолокация» называется. Правда, они, приборы эти, пока чуть великоваты… поболе моего Ила размером…
Все это успеваю обдумать, пока выныриваю из облака и понимаю, что ошибся преизрядно, выскочив аж километрах в сорока от переправы. И, что особенно паскудно, над ней, будто издеваясь, сияет проклятущее июльское солнце! Разрыв облачности. Окно.
Еще я вижу, как в этом окне кружит пара темных точек. И что-то подсказывает мне, что это — отнюдь не беркуты. И даже не коршуны.
Эх, была бы эскадрилья слетанной да опытной, я приказал бы атаковать переправы с разных сторон одновременно. Занырнули бы обратно в облака, подкрались невидимками с трех сторон — и разом в атаку. Но тут так уже не выйдет…
— Зенит-3, Зенит-3! Я Зенит-1. Мы со «вторым» атакуем переправу, а ты со своими — придержи, сколько сможешь, немцев. Потом поможем.
— Я Зенит-3, — звучит сквозь треск и помехи голос Лобова. — Постараюсь, «первый». Только не тяни, не то помогать некому будет, — и короткий смешок.
Эскадрилья снова ныряет в облака. Откровенно говоря, не нравится мне эта затея. Ну сколько там Лобов сумеет продержаться? Реально? Так что шанс у нас только один: накрыть переправу с первого же захода. Правда, дохленький он, шанс этот, вот разве что Меспанов одновременно с нами свалится да атакует…
Чуда не происходит. Солнце слепит глаза, я инстинктивно зажмуриваюсь, а когда открываю их снова, сверху уже валятся немецкие истребители. Звено Лобова яростно бросается на пару «мессеров», но без толку. Истребители шутя обходят заслон и одновременно пристраиваются в хвост к Острикову и одному из его ведомых. Назад я даже не оглядываюсь — слишком хорошо знаю, что сейчас будет — так что смотрю только вперед, туда, где через широкое блестящее полотнище Днепра протянуты две струны переправы. Высота 300, 250, 200…
На высоте ниже ста метров, на бреющем, освобождаю бомбы. Теперь — разворот — и вверх. Быстрее, еще быстрее…
Сверху на нас валятся еще две пары немецких истребителей. Один озаряется бледным мерцанием выстрелов и дымные трассы тянутся вниз, лишь самую малость меня не задевая. Промазал, гад…
А переправа-то, переправа! Первую нитку мы повредили, не знаю кто, но понтоны разорваны, и видно, как один из них неуклюже дрейфует вниз по течению. Но вторая полоса цела-целехонька, хотя лично я метил именно в нее. То ли промахнулся, то ли эти железобетонные чудеса не взорвались…
Нашу эскадрилью, между тем, рвут в клочки — вниз валится уже четвертый штурмовик, охваченный веселыми язычками пламени, прорывающимися из разбитого бака. Внезапно вижу, как «Ил» Кузьмина, окутанный паром из пробитого радиатора, резко сваливается через крыло и устремляется к уцелевшей переправе. Что он задумал?!
— Зенит-5, назад! Не смей, назад! НЕ СМЕ-Е-ЕТЬ!!!
Четко, как при заходе на учебную цель, младший лейтенант Кузьмин вгоняет свой самолет в шеренгу понтонов. Я не слышу взрыва, но вижу, как над разорванными, измятыми прямоугольниками встает высокий столб воды и пара. Боевая задача выполнена…
