Николай Виноградов - Подводный фронт
Прямо скажем, в научном плане поход на «М-172» Гусинскому мало что дал. После первых же оглушительных взрывов большинство приборов военврача разбилось вдребезги. Да и вообще, в те полные смертельной опасности часы было, конечно, не до исследований. Но все же присутствие Гусинского на борту «малютки» оказалось совсем нелишним. Как и подобает флагманскому специалисту, коммунисту, он вел себя мужественно, хладнокровно и делал все что мог для спасения корабля и экипажа.
Так как электроэнергию приходилось всячески экономить, регенерацию воздуха на лодке отключили. С каждым часом дышать становилось все труднее. Некоторые моряки начали терять сознание. И вот тут как нельзя кстати оказались энергия, воля и компетентность флагманского врача. По его рекомендации подводники стали рассыпать содержимое патронов регенерации по отсекам. Тех, кому было особенно плохо, он заставлял брать в рот горлышки этих патронов и дышать через них. Это улучшило самочувствие подводников.
Десять часов продолжалась жестокая бомбежка. 324 глубинные, 4 авиационные бомбы, почти четыре десятка артиллерийских снарядов выпустил враг по «малютке».[8] Как у нас было принято, после возвращения лодки в базу на нее сразу же отправились флагманские специалисты для составления списка полученных лодкой повреждений, ремонтных ведомостей. Закончив работу, они представили огромный, на нескольких листах, перечень: «…десять вмятин в прочном корпусе и боевой рубке с обоих бортов. Порвана труба аварийного охлаждения дизеля. Разошлась по швам топливная цистерна пятого отсека. Сорван верстак с тисками. Клапаны вентиляции балластной цистерны № 4 развернуло на 180 градусов. Смята магистраль воздуха низкого давления. На киле вмятина и трещина длиной в 50 сантиметров. Смещены электромоторы турбонасоса. Нарушена центровка всех рулей и линии вала..»[9]
И так далее, и так далее… Читал я этот бесстрастный технический перечень — и просто не по себе становилось: что пришлось пройти и испытать людям! Но тут же еще одна мысль: а все-таки прочно сделаны корпуса наших лодок, надежна уральская сталь. Такое выдержать! Да и подводники под стать ей: не дрогнули перед лицом смертельной опасности, выстояли, вернулись в базу живыми и невредимыми… А может, и «К-23» сейчас вот так же, израненная, но живая, движется к Полярному? Как хотелось верить в это.
Летели и летели в эфир каждые полчаса позывные «К-23». Где ты, Керим? Где вы, наши дорогие товарищи?..
Куда ни придешь — все разговоры о них. Пока никто не говорил «были». Пока еще все старательно избегали прошедшего времени. Да и просто невозможным казалось сказать «был» о таком оптимисте и жизнелюбе, как командир «К-23» капитан 3 ранга Леонид Степанович Потапов. Он был одним из старейших подводников в нашей бригаде, одним из старейших коммунистов — членом партии с 1920 года. Флотскую службу Потапов начинал политработником, служил политруком канонерской лодки «Свердлов» на Амуре. В 1933 году он окончил военно-морское училище и пошел уже по командной линии. Но комиссарский стержень остался в Потапове. Он был очень близок к людям, умел увлечь их на любое, самое трудное дело.
Эти качества были присущи и военкому «катюши» батальонному комиссару Дмитрию Михайловичу Галкину. У нас в бригаде Галкин по праву считался одним из самых опытных и авторитетных политработников…
Прекрасные люди составляли экипаж «К-23»! Отличный штурман старший лейтенант Л. И. Дзевялтовский, трудолюбивый инженер-механик В. Э. Семенов, отважный командир БЧ-2–3 старший лейтенант В. Д. Колчин… Трудно было даже думать о том, что никого из них больше увидеть не придется. Но шли дни, и, увы, все яснее становилось, что на этот раз чуда не произойдет. И хоть по-прежнему подводники то и дело поглядывали на мысок, из-за которого обычно появлялись возвращавшиеся с моря лодки, хоть в разговорах звучало порой «У них еще должно быть немного соляра… У них еще осталась вода… У них еще есть шоколад…», надежд тем не менее становилось все меньше и меньше. И вот настал день, когда их не осталось совсем. Помощник начальника штаба капитан-лейтенант В. С. Денисов, всегда по-особому подтянутый, бравый, в тот раз, принеся на подпись очередные приказы, был просто не похож на себя.
— Что с вами? — спросил я.
Денисов молча положил на стол листок с машинописным текстом — проект приказа по «К-23»… Буквы запрыгали перед глазами: «Истек срок автономности… Считать исключенной из корабельного состава…» Да, хоть все уже были готовы к печальной вести, но именно мне — такова уж судьба комбрига — предстояло официально утвердить тот скорбный факт, что «К-23» не вернется в базу. И именно с этого мига гибель лодки становится фактом.
Я бы покривил душой, если б сказал, что горечь потерь, гибель товарищей не сказывались на моральной и психологической обстановке в бригаде. Конечно же, сказывались, и очень сильно. И важно было сделать все для того, чтобы как можно быстрее поднять боевой дух подводников, направить эмоции людей в нужное русло, вызвать у них еще большую ненависть к врагу, горячее стремление продолжить священное дело павших товарищей, отомстить за их гибель фашистам.
Главная роль тут, как и во многом другом, принадлежала политотделу и штабу бригады. Флагманские специалисты и работники политотдела старались в такие дни чаще бывать среди подводников, на лодках, боевых постах. Проводились беседы, митинги, собрания. Политотдельцы использовали и такую форму, как выпуск листовок о павших в боях за Родину. В них обычно приводились краткие биографические данные героев, их основные боевые дела, а затем шли страстные слова о том, что подвиги павших никогда не будут забыты, что дело чести каждого из нас — равняться на них, так же смело и беззаветно сражаться за свободу и независимость Родины.
Многое подсказывалось самой жизнью, если хотите, сердцем. Вспоминаю такой эпизод. Вскоре после объявления приказа о гибели «К-23» ко мне обратился писарь старшина 1-й статьи В. А. Захаров, выполнявший у нас обязанности почтальона. Оказывается, у него собралась большая пачка писем для Гаджиева и его соратников, и он не знал, что с ними делать.
Взял я эти письма у старшины, посмотрел адреса. И защемило в груди. Представилось, как ждут ответа на свои письма матери, жены, дети наших погибших товарищей, с каким нетерпением и тревогой заглядывают они каждое утро в почтовые ящики и как однажды найдут в них казенные похоронки… Конечно, смерть есть смерть. Погибшего не вернешь. Но хоть что-то для родственников тех, кто пал в бою, мы можем сделать? Хоть как-то сумеем облегчить их горе?
Поделился этими мыслями с военкомом бригады, и Иван Панфилович Козлов, как часто бывало, понял меня с полуслова:
— Можно собрать посылки детишкам погибших, — предложил он, — шоколад, консервы… Думаю, каждый подводник согласится отдать часть своего пайка. И еще. Раздадим эти оставшиеся без ответа письма на лодки. Пусть моряки напишут семьям, не по-казенному, от души. Ну а на родину погибших командиров напишут работники штаба и командиры лодок.
Так и сделали. На каждое из писем отвечала определенная группа подводников. Мне вместе с Б. И. Скорохватовым, И. А. Колышкиным, Н. А. Луниным, В. Н. Котельниковым, 3. С. Гусинским и другими выпало писать письмо в Дагестан — на родину Магомета Гаджиева. Собравшись вместе, мы долго сочиняли его. Сначала мыслилось просто обычное письмо родным Керима. Но в итоге получилось нечто большее — по сути, обращение от имени всех североморских подводников ко всему дагестанскому народу.
«Нам, делившим с Магометом горе и радость в суровые дни Великой Отечественной войны, — писали мы, — хочется поведать вам об этом большом и сильном воине, любимом нашем товарище…
Магомет Имадутинович был благородным воином, его пылкое сердце было полно нежной любви к своей Родине и неумолимой ненависти к ее заклятым врагам — фашистским варварам. Гаджиев горячо любил жизнь и потому презирал смерть…
Никто, никогда, ни в каком деле не видел его безразличным, вялым. Ото был человек великой страсти, высокой принципиальности… Жизнерадостность, простота, человечность, отеческая забота о подчиненных, справедливая взыскательность и непримиримость к недостаткам отличали Гаджиева. За это все любили Гаджиева, Гаджиеву верили, за Гаджиевым шли в огонь и воду.
Магомет Имадутинович — командир большой военной культуры. Он в совершенстве освоил управление подводной лодкой, непрестанно учился в боях, своим быстрым умом схватывал все новое, что появлялось в ходе сражений, создавал свою, гаджиевскую, тактику, не знающую себе примера…
Пройдут годы и десятилетия, залечатся раны, нанесенные нашему народу фашистскими варварами, но никогда не померкнет в наших сердцах светлый образ Магомета Гаджиева, отдавшего свою жизнь за дело великого Ленина, за свободу и счастье своего народа.
