Александр Коноплин - Млечный путь (сборник)
Через минуту он уже спал в землянке Ланцева, не зная, что его уже полчаса ищут подчиненные.
* * *Почему-то именно сейчас происшедшее на Сталинградском фронте два года назад больно ударило в голову. Покинув окоп Псалтырина, Ланцев дважды не спеша прошелся вдоль опушки. При этом он шептал зло и упорно:
— «Живца» вам надо? Вот вам «живец», получайте, мать вашу…
Однако пройдя вдоль опушки сначала с севера на юг, а потом и с юга на север, он успокоился: лес безмолвствовал, лишь в двух местах ему послышалось какое-то движение. За его прогулкой следили десятки настороженных глаз, и когда он, наконец, вышел к своим, окружили плотным кольцом.
— Ну что, не стреляли?
— Да нет там никого!
— Уползли, гады!
Подошел комбат Хряк, сердито взглянул, но ничего не сказал — и так все ясно: самовольное действие, могущее привести к непредсказуемому действию противника.
Вытащив командира из объятий подчиненных, Тимоха увел его к себе в землянку: у него чудом уцелела бутылка водки, а его другу и командиру сейчас надо расслабиться…
На следующее утро Ланцева вызвал к себе командир полка майор Коптяев.
— Там тебе снайпера из штаба дивизии прислали, — рота разведки подчинялась непосредственно разведотделу дивизии, но посредником был все-таки командир полка, — устрой его с жильем да накорми как следует — небось, голодный.
— А зачем нам снайпер? — удивился Ланцев. — По штату не положено, да и боевых действий пока нет.
— Сам не знаю, но раз прислали, принимай.
К себе в землянку ротный попал не скоро. У Тимохи Безродного во взводе случился самострел. Молодой солдат из Казахстана «сработал на себя». Осмотрев рану, фельдшер довольно произнес:
— Не самострел, точно. В такое место попасть — надо изловчиться, разве что земляка попросить… — пуля попала в ягодицу.
Свидетели показали, а их имелось предостаточно, — солдат в момент выстрела в землянке был один — разбирал и чистил автомат. Сделав все как надо, закинул его за спину и тут произошел выстрел.
— Да все дело в затворе! — кричал Тимоха, ему, как взводному, придется отвечать по полной, — ППШ — они такие: не поставил на предохранитель — получай выстрел. Думаю Нургалиев, когда закидывал автомат за спину, стукнул его о стенку…
Последним в землянку прибежал Хряк, не разбираясь, дал оплеуху раненому: вдруг да в самом деле самострел… Потом, разобравшись, потрепал его по щеке.
— Потерпи, казах. Полежишь в госпитале, обратно вернешься уже умным, — и распорядился отправить раненого в медсанчасть.
В тот день Ланцев еще раз прошелся по траншеям роты. Разведчики их заняли после пехоты. С неблагоустройством разведчики, как и жившая тут пехота, мирились. Главное, чтобы не заставляли в очередной раз копать землю и пилить лес. С этим не хотел мириться только ротный. Во время боев ему не раз приходилось бывать и даже жить в немецких траншеях. Сравнения с нашими были не в пользу последних. Прежде всего, у немцев имеется обязательный настил из бревен или досок, чтобы ноги солдат не тонули в грязи, стенки обшивались тесом и лишь изредка делались из плотно пригнанных кольев на манер плетня в южных селениях. Туалет сколочен из струганных досок и поражает чистотой, сток нечистот никогда не находится на одном уровне с траншеей, значительно ниже, а фекалии стекают в отстойную яму далеко за линией обороны. Позади траншей имеются козырьки на случай разрыва мины или снаряда не впереди, а позади траншеи.
Отругав для порядка всех трех взводных и пообещав Тимохе набить морду, Прохор пошел к своей землянке, скользя по размытой глине и чертыхаясь. Неделю назад возница с кухней не смог проехать к передовой по разбитой дороге и проявил смекалку: заехал к самой лесной опушке. Дальнейшее походило на комический спектакль: немцы не прозевали кухню, они затащили ее к себе в лес, вылизали котел дочиста, а на облучок прикрепили бумажку: «Рус, карашо! Закуска бил, давай теперь вотка!»
Эту записку капитан Хряк едва не засунул вознице в рот.
— Лучше бы они тебя самого сожрали, дурака конопатого!
Занятый своими заботами, старлей Ланцев подошел к своей землянке и толкнул дверь. На его топчане, как у себя дома, разлегся незнакомый сержант.
— Какого дьявола? — крикнул ротный, не понимая, что сейчас он подражает любимому возгласу своего комбата. — Почему этот боец у меня в землянке?
Глава вторая. Тина
— Какого дьявола? — повторил Прохор. — Дневальный!
Но дневальный был рядом. Моргая белесыми ресницами, промямлил:
— Так он… как бы это сказать? Вроде, не совсем боец…
— Что это значит не совсем? Говори яснее!
Тут лежавший на топчане сержант поднялся и подошел ближе. При свете горящей гильзы Ланцев узнал девушку из смоленской деревушки, которую встретил осенью сорок второго.
После долгого перехода рота разведки, которой он командовал, пришла в дотла сожженное селение под названием Сельцы. Название прочитали на дубовой старинной доске, приколоченной к столбу у дороги. На доске также значилось количество жителей мужского пола — женский пол в расчет не принимался, а также название волости.
— Значит, Сельцы, — сказал помкомвзвода Гриша Разуваев, закидывая за спину пока ненужный автомат, — домов, я думаю, двадцать было, а нето и все тридцать. Пойду пошукаю по погребам, может, чего и сталось.
Он ушел, а Ланцев присел не пенек возле чьего-то пожарища. Солдаты разбежались кто куда. Вдруг за спиной ротного послышался чей-то кашель. Прохор схватился за автомат — позади чужого быть не могло, там стоял часовой. Но кашлял не немец, а девочка лет шестнадцати в лохмотьях, с растрепанными волосами и диким взглядом. Вместо юбки на ней был надет немецкий бумажный мешок с орлом и крупными буквами маркировки.
— Ты кто? — спросил Прохор и поставил автомат на предохранитель. — Откуда взялась?
— Из погреба. А звать меня Тина. А вы, дяденька, за кого, за Гитлера или за Сталина?
— Да за Сталина он, за Сталина! — успокоил ее часовой. — Тут что, кроме тебя нет больше жителей?
— Нету, — сказала девочка, — было много, да всех поубивали. У вас хлебушка нету? Очень есть хочется…
Часовой — пожилой солдат из Смоленска — полез в противогазную сумку, достал ломоть хлеба и два яблока.
— Вот, пожуй пока. Скоро кухню подвезут, тогда и горяченького отведаешь. Давно ты тут, в погребе-то?
— Неделю никак. А кухню скоро подвезут?
Часовой взглянул на нее, потом перевел взгляд на дорогу.
— Да скоро, скоро. А ты как тут оказалась? Вся деревня погибла, а ты живая. В погребе питания какая была?
— Банки с огурцами. Я все ела, ела… А воды совсем не было. Истомилась по воде-то.
— Как это, не было? А вон, колодец! Сбегала бы, почерпнула — чай не больная какая — вон и бадья висит…
— С колодца воду брать нельзя, — сказала девочка, — в нем люди утопленные. Целых пять человек.
— Какие люди? — воскликнули Прохор и часовой одновременно.
— Наши, деревенские. Их немцы туда побросали. Один — дядя Ваня Онищев — все кричал: «Опомнитесь, ироды! Какие мы партизаны? Мы здешние, с вами не воевали. Старики мы! Пощадите!» А они все-равно их в колодец побросали. Потом сели на грузовик и уехали. Я все видела, подойти и потом боялась: немцы округ колодца провода натянули, и вьюшки какие-то положили.
— Какие вьюшки? Может, мины? Разрешите, товарищ старший лейтенант, проверить?
Он обежал вокруг колодца и крикнул:
— Точно, мины! Противотанковые. И одна растяжка с гранатой. Надо бы пост поставить, нето кто-нибудь из наших водички испить сунется…
Ланцев подозвал радиста с рацией, передал в полк обстановку, вызвал саперов. И взглянул на Тину. Худое изможденное личико, большие испуганные глаза, тонкие ноги, руки — палочки. По изображенному на юбке-мешке орлу он дал ей фамилию Орлова, хотя, наверное, у девочки была своя, настоящая фамилия. Но об этом он ее не спрашивал. Какая разница? Через час-полтора рота уйдет, а она останется. Одна во всей сожженной деревне.
Все так и случилось. Единственное, что он сумел сделать, это договорился с тылами, чтобы девочку взяли прачкой в санроту. И еще: ее накормили вдоволь — кухня все-таки подошла.
Когда уходили из деревни, Разуваев оглянулся и сказал:
— А девчонка ничего. Можно бы подкадриться, — на что рассудительный Дрощук, мотающий вторую войну, заметил:
— Тебе, Разувай, все одно с кем подкадриться. Хоть с козой, лишь бы дырка была. Да ты глянь! У этой девчонки в чем душа держится! Жалеть таких надо, а не кадриться. — И ротному: — С Гришкой все ясно — кобель. А ты вот что скажи, кто вместе с немцами Сельцы грабил? Сдается, тут не одни фрицы пакостили.
— Кто еще?
— Леший знает, может, бендеровцы или еще какая сволочь. Много их тут бродит, оружия всем хватает, ловить их некому, вот и безобразят.
