Валерия Герасимова - Крушение карьеры Власовского
Он смотрел на жену Сенченко. Эта маленькая женщина, только что так бесстрашно поднявшая на него оружие, казалось, в эту минуту, забыв обо всем, осторожно поддерживала голову умирающего шофера.
Он смотрел на самого Сенченко. Казалось, этого человека ему удалось безнадежно скомпрометировать, погубить в глазах Советов… А тот отказался от самых заманчивых денежных перспектив и пошел на смертельный риск…
Одержимые! Одержимые!
Такие же, как та девчонка, которую он одним щелчком выбросил из жизни…
Да!.. Как он был прав, когда мечтал о назначении в Кашмир, в Гибралтар — куда угодно! — лишь бы не попасть снова в эту гибельную для таких, как он, страну. Да разве можно навязать чужому народу свою волю, свои законы? Ведь многие это уже поняли у него дома. И только подобные самонадеянному борову Петер-Брунну все еще продолжают упорствовать. Конечно, за гиблое дело они предпочитают расплачиваться чужой шкурой…
И теперь он стоял под этим чужим, ненавистным ему небом и чувствовал себя пустым, совершенно пустым.
Впервые за всю свою жизнь Каурт понял, что это — конец.
Конец его мечтаниям о колонизаторской миссии в этой огромной стране, конец мечтаниям о роли хозяина, повелевающего миллионами и миллионами безгласных рабов.
Люди в этой стране оказались сильнее его в чем-то самом большом, самом главном.
Они не только защелкнули наручники на его запястьях. Им удалось сломать в нем то, без чего не может существовать ни один человек на земле, — волю к жизни.
В конце концов что особенно изменится, если погибнет не только он сам, но и все те, кто помогал ему выполнить задание Петер-Брунна?
Черт с ним, с этим катером, который в двенадцати запретных милях от берега будет тщетно ждать сигнала…
Черт с ним, с этим грязным франтом Гонским и его трусом племянничком…
Наплевать на этого мужика, умирающего сейчас на плащ-палатке.
И черт с ней, со всей этой поганой лавочкой, которая именуется жизнью. Как она его надула!
И на повторное приказание подполковника Сумцова Каурт почти равнодушно ответил:
— Да, повезу…
Глава двадцать первая
Любить — это верить
Чем больше спадал зной этого уже по-настоящему летнего дня, тем сильнее становилось волнение, владевшее Антоном Матвеевичем.
Старик буквально не находил себе места.
То он поглядывал на часы, то вдруг выходил на улицу и задерживался у подъезда, как бы ожидая, не остановится ли у дома одна из проезжающих машин. То возвращался наверх в квартиру и звонил по телефону в физический институт. В который раз он спрашивал, не появлялся ли случайно Василий Антонович.
Мария Кузьминична, уже привыкшая за последнее время к странностям мужа, с болью в сердце следила за стариком.
Наконец, когда он в третий раз стал звонить в институт, она не утерпела и завела разговор.
— Ты что, Антоша, взволнованный какой? Радоваться бы надо… — попыталась улыбнуться она. — Только подумай: дулись наши молодые друг на друга, в молчанку играли, а тут, гляди, поехали парочкой вместе за город… — Мария Кузьминична задумалась, как бы подбирая самые веские доказательства счастливой жизни ее сына.
— Эх, мать, — махнул на нее рукой Антон Матвеевич, — добрая ты, хорошая, а ведь не понимаешь, каково там нашим…
— Что, Антоша? Ведь они собирались… — испугалась Мария Кузьминична.
— Рыбу удить… — спохватился старик.
Да разве мог он сейчас омрачить это верное сердце и рассказать обо всем, что произошло за эти два дня?
А главное о том, что, может быть, в этот момент жизнь их единственного сына находится в смертельной опасности?
Пусть уж лучше он один несет эту тяжесть…
Сейчас Антону Матвеевичу мучительно стыдно вспоминать, что ему показалось, как, выслушав гнусное предложение «монтера», сын поколебался. Черта с два! Эта сволочь еще узнает, кто такие Сенченки…
Да разве Сенченки одни!
И снова Антон Матвеевич то с тревогой поглядывал на часы, то подходил к окну. Нет. Василия не оставят в беде. И старик вспомнил, как сразу же после визита «монтера» они вместе с сыном пошли именно туда, где охраняют жизнь советских людей, спокойствие Советской страны.
Каким душевным человеком оказался этот товарищ Важенцев! И какая беда, что он не нашел в себе ума прийти туда раньше…
Неужто струсил за свою старую шкуру? Нет, не это. За сына испугался… В самое больное место ударили, подлецы. Но и этого не надо было бояться. Поняли бы, разобрались… А теперь и мучайся… Ведь Василию пришлось сунуться прямо зверю в пасть.
И кто знает, чем все это кончится?..
— Рыбу удить? — робко переспросила Мария Кузьминична. — То-то Вася удочку взял…
Василий и Людмила появились в дверях внезапно.
— Боже ж мий! Да ось воны наши рыболовы! — всплеснув руками, радостно воскликнула Мария Кузьминична, как всегда в минуты волнения переходя на украинский язык.
— Ну, что же, поймали? — так и подался вперед отец.
— Да, не сорвалось! — сказал запыленный, усталый, но сияющий Василий.
Хотя беглый взгляд Марии Кузьминичны не обнаружил в «авоське» ничего, даже приблизительно подходящего для доброй наваристой ухи, она воздержалась от ненужных вопросов. Но зато, уединившись с отцом в кабинете, Василий рассказал обо всех сегодняшних событиях с того момента, как он с женой вышел из поезда на станции Глебовка, до встречи на шоссе с «ремонтными рабочими».
А за этой внешней канвой было нечто самое для него сокровенное, чему он еще не нашел достаточно полновесных слов.
Антон Матвеевич слушал.
— От, здорово! Говорил, что те собаки ще узнают, хто такие Сенченки! — изредка перебивал он рассказ сына.
Особенно восхитил его один эпизод.
— И Людмила! С пистолетом!
Весь облик старика преобразился — даже рыжеватые усы, казалось, приобрели былую лихую воинственность.
— Так я ж всегда говорил, что она герой, что она себя еще покажет, — прощая невестке все грехи — прошлые, настоящие и даже будущие, — восклицал старик.
А по поводу неожиданного поступка водителя машины только глубоко вздохнул:
— Видать, тоже запутали человека… Но вину искупил.
И все же он заметил, что сыну хочется остаться одному.
Василию Антоновичу действительно этого хотелось. Он раздумывал.
Странно: виски уже начали седеть, а он снова, как при вступлении в комсомол, точно проверил себя еще раз.
Только непоколебимая вера в силу правды помогла ему разорвать тенета, опутавшие его со-всех сторон. Он не усомнился в том, что найдет себе могучую поддержку — и он нашел ее.
Беседуя сначала с подполковником Сумцовым, а затем с генералом Важенцевым, Василий Антонович еще и еще раз почувствовал, что родной стране дорога судьба каждого ее сына, каждой ее дочери.
Василий Антонович вспомнил, с какой кровной заинтересованностью генерал Важенцев выслушивал позавчера взволнованную исповедь его отца, какой теплой человеческой радостью светились глаза генерала, когда сквозь непререкаемость тяжких фактов постепенно вырисовывалось лицо обманутого, но до конца советского человека.
В трудные минуты проверил Василий Сенченко себя. И понял, что ни угрозы, ни подкупы — никакие силы в мире не оторвут его от родной страны!..
Но до конца ли разорваны черные тенета?
В комнату вошла жена. Подойдя к креслу, в котором он сидел, Людмила тихо положила руку ему на плечо.
— Отдыхаешь? — с виноватой улыбкой спросила она.
— Думаю, — ответил он просто.
Ему хотелось рассеять все то, что он угадывал за виноватой улыбкой, за несмелым прикосновением руки.
— Ты совсем молодцом! — ласково задержал он руку жены. — Даже батя тебя назвал знаешь как? Героиней!
— Ну уж, героиня, — грустно улыбнулась Людмила. — Я просто глупая, ничтожная женщина…
— Не ничтожная, а излишне доверчивая… Как твой покойный отец… До сих пор не могу понять! Как ты могла ради того, чтобы привезти мне вот эту блямбу, — он показал на свои золотые часы, — завязать денежные отношения с совершенно незнакомой женщиной. Ведь я же взял с тебя слово, что не будешь там на меня тратиться…
— Я нарушила слово… И мне стыдно было признаться…
— А по правде говоря, твоя версия о том, что тебя премировали за хорошую работу часами, а к тому же мужскими, сразу же показалась мне странной… — Василий вздохнул. — И подумать, что из-за этого ты попалась в лапы какой-то авантюристки…
— Но почему же «авантюристки»? Я ведь уже тебе говорила, что Лора Капдевилья известная антифашистка, член братской компартии… Она повсюду сопровождала нашу делегацию… А мне так захотелось… — Людмила замялась. — Мне так захотелось порадовать тебя!
— Порадовать!.. — с горечью повторил он. — А потом переслать деньги бог весть кому…
