Михаил Крикуненко - Планета Райад. Минута ненависти или 60 секунд счастья
В то, что Зула застрелился, верить не хочет никто. Не верю в эту нелепицу и я. Но все равно пью за него. За то, чтобы земля была ему пухом и чтобы в том, другом мире, о котором все здесь часто говорят или, уж точно, думают, ему было бы лучше. В этом мире он так и не прижился. Сегодня вечером Зула закончил свою страшную «коллекцию», нанизав на леску два последних, высушенных вражеских уха. Всего сто ушей от пятидесяти врагов, как и обещал, за убитого друга. Вымоченные в специальном растворе, неестественно маленькие, усохшие раза в два, но сохранившие все черты, человеческие ушные раковины. Издалека их можно было бы принять за ожерелья из бледно-желтых цветов, которые в Индии надевают на шеи во время праздников. Но, приглядевшись поближе, становится ясно, что подойдет это ожерелье, скорее, для праздника у Сатаны в Аду.
Зула повесил связки ушей на гвоздь, вбитый в деревянную балку рядом со своей кроватью. Потом вышел во двор казармы, достал из кобуры «стечкин» и выстрелил себе в голову.
Никто не может понять, как вечно улыбающийся, неунывающий Зула, прошедший без единой царапины две чеченские кампании и повидавший на войне все, что только можно было повидать, мог убить себя сам. Кто-то вспомнил, что вот и из отпуска он приехал досрочно, сказал тогда: «Чужое там все. Люди только про деньги говорят. Ненавидят друг друга». Будто здесь, на войне, они друг друга любят. Почему-то я вспомнил, как Зула сказал, что боится драться. Воевать не боится, а драться боится. Больно, говорил, когда по морде бьют.
За столом еще выпили. Постепенно разговорились. Каждый пытается сказать что-то хорошее про Зулу. Но получается как-то коряво. Вроде как и сказать нечего. Отчаянный, улыбчивый парень. Калмык. Потомственный охотник. Из эсвэдэшки «духу» в глаз мог попасть. Воевал треть своей короткой жизни. А потом застрелился, не оставив после себя ничего, кроме страшной коллекции высушенных человеческих ушей.
Как водится, стали проклинать войну.
— У него душа была вся изранена, — мрачно глядя в пол, говорит Лема. — На войне не только тело могут убить, но и душу. Болело там у него так, что устал он от этой боли.
Чтобы не устраивать бесполезных дознаний, командование списало все на снайпера. Тело Зулы отвезли в госпитальный морг, чтобы запаять в цинковый гроб перед отправкой в Калмыкию родственникам. Завтра Стас повезет тело своего друга и названного брата.
— Он же на сестре моей обещал жениться, сука! — говорит Стас и плачет.
Своих врагов Зула отправлял на тот свет легко. Нажимая на курок, он словно «выключал» их из жизни, как выключают электрическую лампочку, которая горит зря. Так же легко он выключил и себя. Я вспомнил, как он резался в «стрелялки» на трофейном ноутбуке и сравнивал нашу жизнь с компьютерной игрой, где мы на самом деле — лишь виртуальные персонажи, стремящиеся к лучшей жизни, накапливающие всеми способами бонусы и убивающие друг друга только для того, чтобы выжить самим и перейти на новый уровень. Зула считал людей аватарами в компьютерной игре высших существ, которые сами по себе могут быть кем угодно — мудрыми осьминогами, облаками или сгустками энергии. Кем ты увидел себя в другом мире, Зула? И увидел ли? Зула был крепким и твердым, как камень. Но даже камни иногда не выдерживают.
Мы прогуливаемся с Ольгой вдоль нашего избитого свинцом бетонного забора. Сто метров туда, сто обратно. Я рассказал про Зулу. Она расстроилась, хоть и не знала его.
— Как ты думаешь, там есть что-нибудь? — задала она вопрос, который так часто мне приходилось слышать в Чечне, и посмотрела на звезды. На Кавказе они кажутся всегда ближе, чем, например, в центральной части России.
— Думаю, есть. Не может не быть, — ответил я.
— Ты веришь в переселение душ и прошлые жизни? — снова спросила она. — Было бы хорошо, если бы мы жили не одну жизнь.
— А чем это хорошо? — спросил я.
— Тогда было бы не так страшно умирать. Ты часто думаешь о смерти?
— Мы все думаем о смерти слишком часто. Гораздо чаще, чем хотелось бы. Из-за этого многие не успевают жить.
— Люди часто думают о смерти, потому что не знают точно, что следует за ней. Они не могут поверить, что их «я» не будет существовать больше никогда. Представить это также сложно, как бесконечность Вселенной, — сказала Ольга. — Если бы люди точно знали, что после этой жизни будет другая, им было бы гораздо легче.
— Если бы они это знали наверняка, половина человечества покончила бы с собой, как Зула. В мире и так каждые три секунды кто-то решает свести счеты с жизнью. И каждые тридцать секунд такая попытка заканчивается смертью. Более миллиона землян ежегодно покидают Планету добровольно. И около двадцати миллионов пытаются это сделать. Думаешь, они все верят в переселения душ?
— Зачем ты помнишь все эти ужасные цифры? Жизнь здесь не идеальна, конечно. Но другой у нас нет, — сказала Ольга.
— Я думаю, что самое ценное в человеке — его личность. Личность — это душа. А душа — это память, характер, жизненный опыт, накопленные знания, родственники, друзья, любовь. Сотри все из памяти — и будет уже совсем другая личность. Какая разница, кем ты был и чего достиг, если не помнишь того, что было дорого в прошлой жизни? Лично мне интереснее, что происходит с моей душой, моей личностью. Если она куда-то там переселяется и ничего потом не помнит — что мне с того? Клонируют меня, разморозят или переселят в новое тело — это буду уже не я. Память — вот что важно. Недаром людей, теряющих память, называют растениями. Что до переселения души — чем дети не пример переселения души или клонирования? Мы живем дальше в наших детях и в детях наших детей. Ведь это наши кровь и плоть, им передаются ДНК и внешность. Вот у Ивана, техника нашего сын — одно лицо с отцом, и такой же толстый, как он, — ну абсолютный клон! Но все-таки это не Иван. Это другая душа, в которой есть только частичка Ивана. Но это одна теория. А теперь другая, противоречащая. Так ли уж важно, чтобы там, — я посмотрел на небо, — мы чувствовали себя такими же, как сейчас здесь? Может, мы будем в чем-то лучше? Или просто другими? Ведь до нашего рождения мы ничего не знали ни об этой жизни, ни о Планете и не страдали от этого. Не будем страдать и после. Потому что «ничего» не может страдать. Или вот взять, например, сон. Пока ты спишь — вокруг происходят разные события. Но ты их не видишь и ничего о них не знаешь. Единственное, что тебя возвращает в этот мир, — твоя память о прошлом. Именно память связывает тебя с этим миром до того, как заснула, и после того, как проснулась. Без памяти нет ничего — пустота!
Ольга поежилась:
— Тогда зачем все это? Если рано или поздно мы всё… забудем?
— На этот вопрос еще никто не ответил. Мы — часть Космоса. Все здесь создано из космической пыли. В пыль все и превращается, — я снова посмотрел на звезды, — наверное, там не так важны наши физические тела и конкретная память о прошлом. Важно, как мы живем здесь. А там все записывается. И учитывается.
— Все-таки хочется верить, что ТАМ я узнаю себя. И бабушку с дедушкой. Ведь если все так, как ты говоришь, выходит, семья никогда не воссоединится, мы никогда не увидим людей, которые были нам здесь дороги? Это очень грустно, — сказала Ольга.
— Ты знаешь, Зула вообще представлял, что все мы — участники космического реалити-шоу или персонажи компьютерной игры высших существ. Представь, что игра закончилась. Ты вышла из нее, очнулась и увидела себя в виде какого-то спрута.
— Бр-р-р-р! — Ольгу передернуло.
— Ты моментально понимаешь, что вся твоя жизнь на Земле была игрой, искусственно растянутой во времени. Так ли тебе важны будут другие персонажи, которых ты там видела? Даже если они были по «игре» твоими близкими? — продолжил я.
— Ты циник, — сказала Ольга. — У тебя куча теорий, противоречащих друг другу. Мне от этого не по себе.
— А ты подумай: вернемся к снам. Представь, что снится тебе какой-то красавец. Ты испытываешь к нему непреодолимое желание, прямо до мурашек по коже и даже более того — уверена, что любишь его! У вас с ним прекрасные отношения. Вы — целый мир друг для друга, и во сне ты понимаешь, что знаешь его вечность. Бывает такое?
Ольга покраснела:
— Отстань!
— Вижу, бывает! — Мне ужасно нравится ее смущать и дразнить.
— А теперь вспомни, что происходит, когда ты просыпаешься? Правильно! Разочарование и тоска по этому человеку. Возможно даже, он из твоей прежней жизни или параллельного мира. В конце концов, сон — тоже параллельный мир. Первое сиюсекундное твое желание — отыскать его! Но долго ли тоскуешь по нему? Минут пять-десять? А то и меньше, забываешь, не успев проснуться, пытаешься поймать, запомнить ускользающий образ, но не можешь — он рассеивается, как утренний туман над озером. А еще через минуту этот парень уже совсем не беспокоит тебя. А еще через день ты ни за что не вспомнишь этот сон. И все потому, что, проснувшись, ты вернулась в свой мир. В этом мире действуют свои законы и свои привязанности.
