Идиллия Дедусенко - В «игру» вступает дублер
— Допьёте свой коньяк после. Итак?
Гук сделал вид, будто с трудом выжимает из памяти имена людей, попавших в тюрьму или в поле зрения карателей. Он называл уголовников, спекулянтов… Для большей достоверности назвал нескольких патриотов и при этом внимательно наблюдал за лицом Зигфрида, силясь уловить, в какой степени он заинтересован в том или ином человеке. Замкнутость и спокойствие Зигфрида раздражали его, и вскоре он не выдержал:
— Какого чёрта вы не говорите, о ком конкретно печётесь?
— Хотите, чтобы я ткнул пальцем? — усмехнулся Зигфрид.
— Ну всё же…
— Скажите, как попадают люди в руки полиции или гестапо?
— Странный вопрос!
Гук встал, пьяно покачиваясь, и торжественно процитировал параграф полицейской инструкции: «Лица, приютившие советских военнослужащих или других лиц, работающих по поручению Советской власти, согласно приказу германского командования, расстреливаются». Чуть помолчав, добавил:
— И там не спрашивают, насколько сведения о человеке соответствуют действительности.
— Значит, чтобы подвести кого-нибудь под действие этой инструкции, достаточно заявления провокатора, вымогателя или просто сумасшедшего?
— Как видите, — Гук плюхнулся на стул, рассмеялся. — Если их много, не расстреливают, а засовывают в душегубку. Ну-у, эт-то зна-а-ете… Французская гильотина и американский электрический стул сущие пустяки по сравнению с немецкой душегубкой. Французы за один раз отсекают только одну голову. Американцы на один стул тоже не сажают двоих. А вот не-емцы… Представьте себе герметически закупоренный кузов автофургона, в который набито с полсотни человек. Фургон спокойненько мчится по улицам, и никто не подозревает, что в нём творится. А в кузове настоящий ад! Люди задыхаются от газа, направленного туда. Они корчатся, кричат! Считанные минуты — и пятидесяти человек нет! Вот какая штука! Ну, к чёрту душегубку… Давайте лучше выпьем. За… за встречу… Хотите за встречу? Ну, скажем, лет через десять?
Гук был явно пьян, но старался не терять нити разговора, и Зигфрид спокойно сказал:
— Если к тому времени тебя не задушат.
Гуку стало жарко. Он ослабил галстук, снял форменный пиджак, бросил его на диван. В сорочке, с открытой шеей он показался Зигфриду худым и измученным.
— Нелегко?
— Что нелегко?
— Служить в гестапо? — усмехнулся Зигфрид. — Ну, уж если назвался груздем — полезай в кузов. Ведь так?
— До чего же вы вредный человек, — как-то примирительно сказал Гук. — Думаете, я не понял намёка? Легко, не легко… Зато погуляю, пока жив. А когда хорошо живётся, то ничего не страшно!
— Напрасная бравада. Вы всё равно трус, это сразу видно.
— Это я трус?
— Именно. Вы теперь всего боитесь… Возьмите ваш пистолет.
Зигфрид положил «вальтер» на стол и вышел. Петровича, как и условились, уже не было, а Василий стоял на посту. Зигфрид подал знак, чтобы уходил, и сам поспешил к театру. Немногого он пока добился от Гука, всего только список, да и то неполный. Фамилии Морозова там не было. Впрочем, он мог и не назваться. Зигфрид не был уверен, что этот подонок Гук не выкинет какую-нибудь штуку в пьяном виде, когда он настолько наглеет, что даже теряет осторожность.
Шестеро в степи
Старшина Алёшин, скакавший впереди казачьего наряда, приостановил коня и поднял руку:
— Стой, ребята! А ну, давайте вон к тому кургану!
Наряд конной разведки спешился около небольшой возвышенности.
— Гладкий — как облизанный, — подивился Матвей Криволапов.
— Небось, какая-нибудь царица там лежит, — сказал Андрюшка, самый молодой казак в наряде, тоже с любопытством оглядывая пирамидку земли правильной формы.
— Ну, ты загнул! — засмеялся Криволапов. — Откуда в степи царица?
— Книжки читать надо, — обиделся Андрюшка. — Скифы здесь в древности жили. Они, когда царей хоронили или ещё каких знатных людей, то на могилах такие холмы насыпали, чтобы золото не растащили. У них этого золота было! Я в музее видел.
— А я вот слыхал, ногайцы здесь жили, — решил показать свою учёность и Криволапов.
— Так это уже потом, — терпеливо объяснял Андрюшка. — И калмыки потом. А сначала скифы.
— Цыц вы, грамотеи! — прикрикнул старшина. — А ну прижмитесь к кургану! Что-то впереди виднеется — не разберу. Криволапов!
— Есть!
— Ждите моей команды, а я проеду вперёд, посмотрю, что там.
Алёшин тихонько пустил коня по степи, но вскоре остановился, уловив, что крохотная тёмная точка далеко впереди всё-таки движется. Старшина поднёс к глазам бинокль: вроде человек, пеший, идёт, не разбирая дороги.
А где тут её найдёшь, дорогу-то? Куда ни глянь — ровная земля. Даже курганы здесь попадаются редко, не чаще, чем за сотни километров друг от друга. Летом тут раздолье сайгакам. Кочуют они по степи неоглядной. Но сейчас их не видно — то ли опасность вспугнула — фронт близко, то ли начавшаяся зима заставила откочевать. Снег выпал уже в середине ноября, прикрыл тонкой плёнкой выгоревшую за лето траву.
Темнота быстро наползала на землю со всех сторон, и старшина уже еле различал фигуру человека, который продолжал идти вперёд. «А, чёрт! Сейчас растворится в ночи, — подумал он. — И кто такой? Заблудился, что ли?»
— Пошёл! — Алёшин пришпорил коня и поскакал навстречу человеку.
Тот, увидев приближающегося всадника, отчаянно закричал:
— Свой! Свой! Не стреляй!
Подскакав, Алёшин остановил коня.
— Чего орёшь? Кто такой?
Человек, широкий в плечах, в полушубке и мохнатой шапке с опущенными ушами, походил на медведя. Он махал руками и всё повторял:
— Да свой я, свой! Лейтенант Иванов. Из плена бежал.
Алёшин недоверчиво оглядел его, спросил:
— Оружие есть?
— Нету, нету! Вот хоть обыщи! Браток, думал, пропадём мы в той степи…
— Ты что, не один?
— Шестеро нас.
— Где же остальные?
— Там, — Иванов неопределённо махнул рукой в сторону степи.
Алёшин свистнул. Кавалерийский наряд выскочил из-за кургана.
— Криволапов! Скачите вперёд, там люди, из плена бежали. И вообще, пошарьте тут по степи.
Наряд поскакал вперёд, а старшина соскочил с коня, продолжая расспрашивать лейтенанта:
— Немцев видел в степи?
— На трёх транспортёрах, километрах в пяти-шести отсюда.
— Они, что же, не заметили вас? — удивился Алёшин.
— Мы в бурьяне спрятались. Долго лежали, пока они не проехали.
Алёшин кинул повод под локоть, достал кисет с табаком.
— Будешь?
— Спрашиваешь!
Иванов широкой лапищей взял клочок газеты, предложенный старшиной, и подставил к кисету. Разглядев вышивку, спросил:
— Зазнобушка?
— Жена.
Они свернули цигарки. Алёшин достал спички, чиркнул, но ветер тут же погасил огонь. Против ветра прикурить не удавалось, и старшина на миг повернулся спиной к лейтенанту. В ту же секунду на его голову обрушился сильный удар. Он ахнул и свалился под ноги всхрапнувшей лошади, выпустил поводья.
Криволапов наткнулся на старшину уже почти в полной темноте. Он даже не понял вначале, кто это. Соскочил с коня, наклонился и увидел Алёшина, лежавшего без сознания. Путника и коня поблизости не было, и снежная пороша уже заметала следы.
— Та-а-ак! — Криволапов быстро повернулся к наряду казаков и тем пятерым, кого они подобрали в степи неподалёку отсюда. — Не спускайте с этих глаз, ребята!
Он живо отстегнул фляжку с водкой, смочил бинт, приложил к ране, приговаривая:
— Вот дурная башка… Ей-ей, дурная башка…
Старшина, наконец, пришёл в себя, сел, очумело осмотрелся и вдруг закричал:
— Ко-о-нь! Где мой гнедой конь?
— Тю-тю твой гнедой, — сказал Криволапов. — Теперь его не догонишь. Ну, как он тебя саданул! Моли бога, что не в висок попал. Был бы тебе полный капут.
— Дай коня, Криволапов! — шатаясь, встал старшина. — Догоню — убью!
— Разве твоего гнедого догонишь? Да и не гож ты сейчас на такое дело. Вон ребята съездят.
Скрипя зубами и мрачно глядя перед собой, Алёшин подошёл к пленным, которые жались друг к другу, окружённые казаками.
— В расход их, гадов! — изрёк старшина, всё ещё пошатываясь и придерживая голову руками.
— Очумел? Разобраться надо, — напомнил Криволапов.
Алёшин, не отрывая мрачного взгляда от пленных, заорал:
— Кто такие? Командиры есть?
Худой парнишка в ватнике сделал шаг из строя, за ним — высокий тип в полушубке гражданского покроя и суконных штанах, заправленных в валенки.
— Ты кто? — спросил старшина парня.
— Младший лейтенант Скиба.
— А ты? — старшина ткнул пальцем в сторону высокого.
— Капитан Пшеничный.
— Кто старший в команде?
— Был я, — ответил капитан.
— Та-а-ак, капитан за мной, остальным оставаться на месте.
