Яков Михайлик - Соколиная семья
У меня был перебит нос, пробита лобовая пазуха, при падении ларингофоном разрезана правая челюсть. Лицо обожжено паром, залито кровью и бензином во время неоднократного кувыркания самолета.
Мне сделали операцию.
— Везучий ты, парень, — удивленно проговорил Георгий Исламович. — Третий раз попадаешь в переделку, из которой многие уходят к предкам. А тебе везет. Кости, что ли у тебя железные?.. Очень рад, Яша, за тебя. Очень рад. Трех смертей не миновать, а четвертой не бывать, — переиначил он поговорку. Теперь ничто тебя не возьмет до самого конца войны, до победы. Приедешь домой целым и невредимым. Женишься на самой красивой девушке, и пойдут у вас дети. А ты им будешь рассказывать, как доктор Цоцория делал тебе операцию, перевязывал и предрекал бессмертие.
Милый доктор! Он успокаивал меня, воодушевлял, но не надеялся на благополучный исход. Горлом шла кровь, и все думали, что не жилец я на белом свете. После я узнал, что Цоцория высказал свои опасения командованию полка.
— Лежи, Яша. Побудешь в госпитале с недельку и станешь как новый целковый.
— Отпусти домой, доктор, — попросил я Цоцорию. Глаза у него сделались круглыми.
— Домой? — поразился он. — Как это – домой?
— А так, к ребятам.
Хм… Что же, домой так домой, — развел он руки в стороны. — Леночка, проводи гвардии старшину домой! — приказал он медсестре.
Хотя до дома было всего метров тридцать, добрался я с трудом. Смотрел только правым глазом, да и то чуть-чуть. Левый заплыл от огромного лилового волдыря.
— Лет до ста расти нам без старости, — декламировала Леночка сквозь слезы. Бодриться ей приказал доктор, и она бодрилась.
Уже в постели я почувствовал, что болит голова. Хорошо еще, что перед вылетом привязался плечевыми ремнями, успел их застопорить. Это спасло. И хотя ремни были оборваны, при падении часть удара они самортизировали. А головой я ударился о прицел, потом об обломки яка…
Так и провалялся недели две. Но теперь хворь была позади. Когда Лимаренко ушел, я сел у окна, чтобы посмотреть на стоянку самолетов. Готовы наши яки к перелету, к новым боям. Настроение, как ртуть в термометре, поднялось. Я даже потихоньку запел:
И когда не будет
Гитлера в помине…
Пойду к Евгению Петровичу. Может быть, разрешит летать для пробы сил. В самом деле, чего ждать? Ребята вот-вот снимутся с аэродрома. Надо, и мне за ними тянуться. Только на чем лететь? Обычно после длительного перерыва летают на учебных или учебно-боевых самолетах, а у нас в полку ни тех, ни других нет. А что, если попроситься на боевом?
Радости моей не было предела. Командир полка разрешил вылет на Як-1.
— Иди на аэродром, бери свой самолет и тренируйся, — сказал он.
Машина была исправна, и спустя несколько минут я взлетел. Перевел як в угол набора высоты. Скорость заданная, стрелка высотомера быстро ползет вправо. Можно выполнять первый разворот, но у меня такое ощущение, будто скорости нет и самолет может сорваться в штопор. Черт бы побрал это ощущение! Ведь не врут же приборы? Какой штопор? Это страх, будь он неладен…
Продолжаю набирать высоту. Создаю крен для разворота всего-навсего на несколько градусов. Однако боязнь не проходит. Чего же бояться? Мессеров поблизости нет, высота достаточная. Еще месяц назад я делал такие глубокие виражи, что с земли поднимались снежные вихри. А теперь, выходит, боюсь… К дьяволу боязнь! Гитлеровцев только начали гнать на запад, до конца войны еще далеко. Впереди столько воздушных боев, а я раскис. Поддаться страху – значит потерять все, что было накоплено годами, потерять уверенность в своих силах, заживо похоронить себя. Нет, нет!
Четыре тысячи метров. Заставляю себя делать виражи. Вначале с креном 30, потом 40 и под конец 50-60 градусов. Чувствую – если сорвусь в штопор, то успею выйти из него: запас высоты большой. Даже если ошибусь, все равно успею.
Выполнив комплекс фигур, опускаюсь ниже и повторяю пилотаж. Еще ниже, и снова комплекс фигур. Ушла боязнь, прошел страх. Я победил самого себя. Ай да Яшка! Аи да молодец!
После таких пяти полетов я уже был готов выполнять любое задание, вести воздушный бой на любой высоте с любым противником.
— Добрый пилотяга, — хлопнул меня по плечу Евгений Петрович Мельников. — Я и не сомневался в тебе, потому и разрешил вылет на боевом самолете. Ну что ж, считай, что ты опять в соколином строю. Бей, Яков, фашистов смертным боем!
* * *Еще до начала ранней в этом году весны 1-я гвардейская истребительная авиадивизия перелетела сначала на аэродром Кузминки, потом – в Фатеж, под Курск, где стояли также бомбардировщики и штурмовики. Теперь наша 16-я воздушная армия входила в состав Центрального фронта (бывший Донской) и обеспечивала боевые действия 65-й и 70-й общевойсковых и 2-й танковой армий.
Готовясь взять реванш за провал зимней кампании, гитлеровская клика усиленно вооружала свою армию новыми танками типа пантера и тигр, самоходными орудиями фердинанд, оружием и боеприпасами. Наши соседи по аэродрому, летчики-штурмовики и корректировщики с Су-2, говорили, что им уже приходилось встречаться с модернизированными Хе-111 и новыми фашистскими самолетами. Это были Фокке-Вульф-190 и Хеншель-129. Первый имел сильное вооружение (четыре пушки и шесть пулеметов) и большую скорость – свыше 600 километров в час. Второй предназначался для непосредственной поддержки пехоты, вроде нашего ила.
— Посмотрим, что это за птицы, — задумчиво сказал Иван Федорович Балюк. А пока надо подробно расспросить ребят об этих самолетах. Займись-ка этим ты, Яков. Что узнаешь – летчикам эскадрильи расскажи. Сгодится, особенно в первых боях. А там и сами узнаем, что к чему. Собьем парочку-тройку и узнаем.
— Дуга велика, узнаем, — согласился я с командиром. Орловско-Курский выступ и впрямь был велик. Линия фронта змеилась восточнее Орла, круто выходила на запад, пересекая железную дорогу Брянск – Львов, затем шла на юг и к юго-востоку от Сум поворачивала на Белгород. Одновременными мощными ударами с севера и юга немцы намеревались отрезать Орловско-Курский выступ, разбить наши войска и в дальнейшем двинуться к Дону и на Москву.
Группы армий Центр и Юг усиливались свежими силами, перебрасываемыми с других фронтов, из глубокого тыла – самой Германии и Франции. Разумеется, нам, рядовым летчикам, мало что было известно о численности вражеских и своих войск на этом плацдарме. Однако радио и газеты настораживали, обращали внимание бойцов и
командиров на необходимость подготовки к жесточайшим боям. Мы догадывались, что помимо живой силы, танков и артиллерии враг готовил к броску на Орловско-Курскую дугу и свою авиацию. Догадывались потому, что в тревожном небе разведчики замечали целые косяки самолетов. Но большинство воздушных стервятников укрывалось вдали от Курского выступа. Ближе к линии фронта они слетелись потом, когда грянуло великое сражение.
Нам не было известно, что южнее Орла сосредоточивался 6-й воздушный флот, усиленный пятью авиационными группами, переброшенными из Германии, Франции Норвегии. Мы не знали, что севернее Харькова концентрировал силы 4-й воздушный флот, в состав которого к началу наступления дополнительно прибыли пять бомбардировочных групп, одна истребительная и две группы пикировщиков. Воздушная армада гитлеровцев насчитывала более 2000 самолетов – три четверти всей авиации врага, действовавшей на советско-германском фронте.
Да, об этом никто из нас, рядовых летчиков, не имел представления. Мы знали, что в этом районе вражеской авиации, вероятно, не меньше, чем было под Сталинградом в ноябре – декабре прошлого года. Изо дня в день фашистские разведчики все чаще пролетали над расположением наших войск, кружили над Фатежем, появлялись над нашим аэродромом. Бывали случаи, когда на соседний полк, расположенный в противоположном конце большой поляны, падали бомбы. Не просто падали, их прицельно сбрасывали немецкие летчики. Машины нашего полка не были видны с воздуха, они стояли в кустарнике.
Курский выступ обороняли Центральный и Воронежский фронты. Никто из нас точно не знал, какие силы противостоят противнику. Знали, что сила есть, и сила грозная. Во время вылетов на барражирование мы видели расположение и подход войск. Они шли от Тулы и Липецка, от Воронежа и Лисок, шли, что называется, со всей Руси великой. Наш аэродром был забит самолетами самых различных назначений. А ведь таких аэродромов было немало. Значит, есть сила у Красной Армии, есть сила у советского народа!
Любопытный стенд оформили полковые комсомольцы, возглавляемые Иваном Петровичем Литвинюком. На большом фанерном щите был показан вклад трудящихся нашей Родины в укрепление могущества отечественной авиации. Это был довольно длинный список. Вот как он примерно выглядел:
— 14 января 1943 года железнодорожники Приморской ж. д. внесли из личных средств более 3 млн. руб. на строительство самолетов для Красной Армии.
