Виктор Муратов - Перевал
— Весьма сожалею, — вставая, проговорил Рудольф фон Штауфендорф. — Но я обещаю доложить объективно генералу Кестрингу. А что касается меня лично, — сделал ударение на последнем слове Штауфендорф, — то скажу вам откровенно, все эти картины, скульптуры, книги меня мало волнуют. На Кавказе есть ценности поважнее. Надеюсь, в Майкопе к моей форме не отнесутся так пренебрежительно, как к вашей. — Рудольф фон Штауфендорф фамильярно похлопал доктора Берка по плечу.
— Возможно, — отстраняясь, проговорил доктор Берк. — Но поторапливайтесь. Большевики, отступая, взрывают все.
— И не помогает ваше воззвание к населению сохранять объекты? Мы постараемся обойтись без уговоров. Ведь для чего-то нужны нам такие господа, как этот Кутипов. — И, подмигнув доктору Берку, спросил: — Так что передать Клаусу?
3
Сев в машину Кутипова, Тоня с трудом скрыла свое удивление. Она была обескуражена, узнав в шофере того самого ефрейтора Шалву Платоновича, который вез их с Дарьей Михайловной и Ванюшкой к Мелиховской переправе.
— Курите? — спросил Кутипов, протягивая Тоне раскрытый портсигар.
Она отрицательно покачала головой.
— А вы не очень разговорчивы, милая девушка. — Кутипов долго чиркал зажигалкой. — Надо же, бензин кончился. Шалва, дай огня.
Водитель остановил машину, порылся в кармане и, чиркнув спичкой, обернулся:
— Пожалуйста.
Нет, она не ошиблась. Это шофер генерала Севидова Шалва. Да, Шалва Платонович. Как он оказался здесь? Почему возит этого фашистского прихвостня? Неужели продался Шалва? Возил генерала и вот служит выродку. И форма на нем какая-то странная…
Тоня смотрела в окно. Кутипов что-то ей говорил. Она не слушала.
Тоня вспомнила страшный вой и грохот у Мелиховской переправы. Когда лейтенант Осокин затерялся в тесной толпе беженцев, пытаясь расчистить дорогу эмке, и налетели немецкие самолеты, Тоня с Ванюшей и Дарьей Михайловной чудом успели выскочить из машины, отбежать от дороги и спрятаться под крутым бугром. Шофера ранило. Тоня видела, как окровавленного Шалву немецкий солдат прогнал мимо и прикладом втолкнул в колонну пленных красноармейцев. Шалва что-то ей кричал, но Тоня не разбирала слов. А потом потеряла его из виду, потому что совсем рядом снова разорвался снаряд. Она не сразу поняла, что Дарья Михайловна мертва. Немцы начали сгонять беженцев к дороге. Мертвых зарыли в большой воронке на самом берегу Дона. Ванюшка плакал и все тянул Тоню к воронке. Он не понимал, почему бабушку Дашу положили в яму, а его нет. Ведь он спал всегда с бабушкой.
Беженцев погнали обратно в Ростов. Тоня вернулась в дом деда с Ванюшкой.
— Вот и хорошо, — сказал Сергей Иванович. — Будет у тебя сын, а у меня правнук Иван. Будем растить малыша, пока вернутся родители.
— Вернутся ли? Да я их и не знаю. Вот только шофер генеральский жив остался. В плену он.
— Всех разыщем, и генерала разыщем, — успокаивал Сергей Иванович. — А пока, внучка, делом займемся. Устрою тебя в музей. Будем спасать народное богатство.
И им кое-что удалось: в надежном месте они припрятали наиболее ценные экспонаты, которые не успели эвакуировать.
Явившийся в музей доктор Берк заставил Тоню составить опись оставшихся экспонатов. Когда Берк предложил Тоне стать его референтом, она по совету Сергея Ивановича согласилась.
— Этот ястреб нацелился не только на ростовские музеи и библиотеки, а на весь Кавказ. Уполномоченные Розенберга рыскают по музеям. Доктор Берк руководит зондеркомандой «Кавказ». Войдешь в доверие к Берну — сможем многое сделать.
…Тоня очнулась от толчка — остановилась машина.
— Вы совсем не желаете со мной разговаривать, Тоня, — проговорил Кутипов и, кивнув в сторону водителя, улыбнулся: — Я понимаю, понимаю… Может быть, заглянем в мою холостяцкую берлогу?
— Боюсь берлог и их обитателей, спасибо, — попробовала отшутиться Тоня. — К тому же меня ждет сынишка.
— Я вас не задержу. Надо поговорить. Возможно, нам придется вместе работать.
— Спасибо, Борис Михайлович, в следующий раз.
— Шаль. А то могли бы заглянуть в «Глобус». Там неплохая донская кухня и музыка. Что ж, неволить не стану. Но ловлю вас на слове — в следующий раз. Шалва, отвезешь Тоню домой. Да, вот еще. Я отлучусь из Ростова на несколько дней. Будешь возить своего земляка князя Николадзе, пока подберем ему надежного водителя. Да смотри не продайся ему. Знаю я вас, земляков, Пропуск не просрочен?
— Документы в порядке.
Машина тронулась, Тоня откинулась на спинку сиденья. Шалва искоса поглядывал на нее в зеркальце водителя. Тоня старательно отворачивала лицо, смотрела в темное окно.
— А я тебя сразу узнал, Тоня, — вдруг услышала она. — Ты как вышла на крыльцо, я сразу тебя узнал.
— Вы меня с кем-то путаете.
— Зачем путаю? Вай, вай, нехорошо. Шавлухашвили я, шофер генерала Севидова. Не помнишь?
Тоня молчала.
— Почему молчишь? Вместе с женой генерала бежала от немцев, а теперь у них работаешь? Нехорошо.
— А водитель генерала у кого работает?
— Э-э, то не твое дело. Где Дарья Михайловна с мальчиком?
— Вы меня с кем-то путаете, — повторила Тоня.
— Э-э, ладно. Где Дарья Михайловна с Вано, не знаю. Вдруг погибли? Вай, горе. Генерал Севидов узнает…
— Вам-то какое горе? — озлобленно спросила Тоня.
— Зачем так? Я шофер, должен был сберечь Дарью Михайловну и внука. Придет генерал Севидов, что скажу?
— А вы верите, что он придет? И не боитесь? — прямо спросила Тоня. — Вернется Красная Армия — вас по головке не погладят.
— А тебя?
— Я женщина, какой с меня спрос. А вы — солдат. Вы же попали в плен. Как оказались у Кутипова?
— Послушай, зачем допрашиваешь? — нервно ответил Шалва. — Скажи, где Вано, где Дарья Михайловна? Я за них перед генералом отвечаю. Если ты жива, то и они живы, да?
— Как же вы променяли плен на теплое местечко? — вопросом на вопрос ответила Тоня. — Вас отпустили?
Шалва молчал. Он достал сигарету, ловко, не отрывая руки от баранки, прикурил, глубоко затянулся и проговорил нараспев дрожащим голосом:
— Пле-ен… — и опять умолк.
Машина ехала по пустынным улицам Ростова. Тусклые фары выхватывали из темноты закопченные стены, в которых зияли черные глазницы окон. Развалины домов казались вползшими и ощетинившимися фантастическими чудовищами.
Шалва все же не выдержал молчания. Он закурил вторую сигарету, рывком перевел рычаг скорости. Машину рвануло. Шалва, сжав баранку, согнулся, словно прилип к ней.
— Нам еще далеко ехать? — спросил он.
— Далеко, на Сельмаш.
— Хорошо.
Тоня не поняла, почему Шалве понравилось ехать далеко по такой проклятой дороге. Шалва глубоко вздохнул, как бы решаясь на что-то, и наконец заговорил:
— Подыхать лучше, да? Лучше? Я не знаю, почему ты работаешь у немцев. А как я попал в плен, расскажу и не буду тебя просить молчать. Как хочешь. Меня ранили у Мелиховской переправы, ты знаешь. И я попал в лазарет для раненых красноармейцев. Лазарет номер 192. Это здесь, в Ростове. Раньше там было артиллерийское училище. Нас собрали человек сто пятьдесят и пригнали туда, как скот. По дороге били. А тех, кто падал от усталости и уже не вставал, — пристреливали. Нас загнали во двор, и мы стояли там долго. Не знаю, может быть, целый день. Кто не мог стоять и падал — пристреливали. Стали искать евреев. Нашли человек десять — тут же расстреляли. Меня тоже чуть не расстреляли: сначала приняли за еврея. Потом загнали нас в бараки. Из-за тесноты спали сидя на корточках и даже стоя. Когда в лазарете начался сыпной тиф, немцы стащили тифозных в небольшой барак. Там по сто человек в день умирало. Часто вместе с мертвыми хоронили живых, которые потеряли сознание от высокой температуры. Ямы немножко засыпали землей, и земля шевелилась. Ночью оттуда были слышны стоны. Как будто земля стонет…
Шалва Платонович умолк. Молчала и Тоня, потрясенная его рассказом. Машина, выехав на Новочеркасское шоссе, пошла быстрее. До дома Сергея Ивановича было еще далеко.
Шалва покосился на Тоню. Вела она себя странно, и он не мог понять — на чьей стороне эта девушка. Вроде его осуждает, а сама работает у Берка. И вырядилась как! Там, на переправе, была измучена, глаза ввалились, а сейчас такая красивая… Но кто она теперь? Нет, с ней надо быть осторожным…
Шалва не мог рассказать Тоне, как удалось ему вырваться из лазарета. А удалось так легко, что он до сих пор не верил в случившееся. Шалва уже в первый день решил, что его расстреляют за то, что избил Петра Дерибаса.
…В тот день Дерибас явился в барак с ведром жидкой вонючей баланды. Раздав еду, он оглядел новеньких и почему-то прицепился к Шалве.
— Ну как, ефрейтор, подлечимся — и в «Штейнбауэр»? — играя черпаком, спросил он.
