Алексей Горяйнов - Исповедь дезертира
Вдруг сзади послышался гул мотора.
— Стой! — замахал я руками, увидев приближающийся старый, потрепанный «москвич». Потом выскочил на дорогу, перекрыв ему движение.
Машина затормозила, обдав меня пылью. В окно высунулся худой старик в огромной кепке, гладко выбритый, но при огромных усах. Он недовольно посмотрел на меня, но дверцу автомобиля открыл. Я с радостью прыгнул на сиденье, боясь лишний раз взглянуть на водителя.
Вскоре выехали на основную дорогу. Здесь то и дело сновали машины. И вдруг впереди замаячил хвост военной автоколонны. Мы быстро приближались к ней.
— Наши! — пролепетал я, потрясенный увиденным.
Старик странно посмотрел на меня и принялся обгонять колонну. Солдаты и сержанты, может быть, мои одногодки, сидели на броне БТР, идущих во главе и в конце колонны. Другие солдаты с автоматами в руках тряслись в крытых тентами кузовах. Перед глазами снова, как живые, встали Фирсов и Валера. Они ушли, но их место займу я. А Настя… Сколько таких девчонок еще живет в Чечне, Грузии, других районах Кавказа? Любой негодяй, подобный Павлу, может их безнаказанно обижать. И если не я, кто другой защитит этих девчонок!? Об этом, похоже, и говорил монах, но тогда его слова для меня звучали слишком абстрактно. Пока в голове прокручивались эти мысли, мы уже далеко обогнали колонну.
— Стой! — неожиданно выкрикнул я. — Стой! Тормози!
Старик посмотрел на меня с испугом, но ничего не сказал, остановился. Я выскочил на дорогу и, дождавшись приближения головной машины, стал размахивать изо всех сил руками. Однако и БТР, и грузовики проезжали мимо друг за другом в том же темпе, как и прежде. Лишь замыкающий БТР притормозил, с его брони спрыгнул молодой лейтенант.
— Что размахался? — спросил он недовольно.
— Я свой, в плену был.
— Как это в плену?
— Так…
— Ладно, разберемся, — лейтенант махнул рукой сидевшему на броне связисту с радиостанцией, тот подбежал, и лейтенант сказал в микрофон: — Двадцать первый, прием. Тут парнишка русский, говорит, сидел в плену… Есть, товарищ подполковник.
Хвостовой ЗИЛ остановился.
— Давай беги к той машине, — сказал лейтенант.
Я со всех ног пустился вперед. Два солдата втянули меня в крытый кузов, усадили на скамейку. Ко мне сразу подсел молодой майор, стал спрашивать, кто я такой и откуда. На радостях чуть было не сказал правду, но вовремя спохватился, вспомнив, что мне грозит дисбат и что толку от этого никому не будет.
Сосредоточившись, сказал, что из Москвы, что был призван в Грозный и сразу попал в «котел». Был контужен. Очнулся уже у чеченцев. А они продали меня в рабство. Дальше пошло проще: бежал, попал в крепость к Таисии Андреевне, где был пленен боевиками, попал к Зелимхану, а тот меня сдал в тюрьму на временное хранение. Да вот только еще бы малость — и расстреляли бы там меня в числе других пленных. Рассказал о вертолете, о том, что бежал с нашими офицерами, и что они геройски погибли.
Оказалось, что они уже знают о перестрелке на блокпосту, но о побеге информации у майора не было.
— Здесь все куда-то бегут, — сказал он как-то неопределенно. — У них тут сейчас полный развал. Суверенитет. Делай что хочешь. Домой приезжают — всей родне подарки, деньги. Конечно, весь аул гордится: дескать, наш Махмуд в люди вышел. А Махмуд этот разбоем да грабежом промышляет, наркотой торгует. С того у него и бабки, и машины, и квартиры везде… Эх!..
Наконец мы приехали в пункт назначения — воинскую часть за бетонным забором, обнесенным поверху колючей проволокой. Невольно подумалось: «Снова как в тюрьму попал, только теперь в нашу». Нет, оказалась строевая часть. Меня сразу определили в санитарное отделение — майор лично проследил, чтобы мной занялись как следует. А часа через два ко мне пришел следователь. Простой с виду мужик, и не скажешь, что он из ФСБ или ГРУ. Въедливый, правда, ужасно. Все удивлялся, как я номер части мог забыть. А что я, все помнить должен? Один раз и слышал номер этот.
— Поподробнее можешь рассказать, как в плен попал? — спросил следователь.
— Чего говорить, вы все равно не поверите.
А он мне:
— Я не трибунал, это их дело приговоры выносить. Ты мне расскажи, как дело было, может, и поверю.
— Сами посудите: пригнали нас, построили. Мы еще и присяги не приняли. Тут, говорят, боевые действия, надо своим помочь. Берите автоматы, и вперед. А мы автоматов и в руках никогда не держали. Еле-еле рожок нашел. Пока соображал, как этот рожок прицепить, все куда-то подевались, двор пустой, только стрельба, да взрывы где-то рядом. Смотрю — уазик едет. Я думал, наши, рванул к машине, а там чеченцы. По голове мне дали, и все. Ничего не помню. Очнулся, когда в машине везли. Глаза, руки завязаны, болтают по-своему. Так и попал неизвестно куда. Сарай помню. Там еще несколько россиян было. Общаться нам не давали. Потом продали меня в рабство к старику Аслану. Что это за аул и где находится — не знаю. Бежал оттуда наугад и попал к Таисии Андреевне.
Следователь спросил, где эта крепость находится, я сказал. Потом рассказал, как Павло продал меня Зелимхану, а тот определил в тюрьму.
— Много наших, говоришь, в тюрьме было?
— Много.
— Где тюрьма-то знаешь?
— Где-то в ущелье возле границы.
— Как тюрьма выглядит?
— Три барака действующих, еще два пустуют. Наших вначале было человек пятьдесят, а потом оставалось десятка два или около того. Человек тридцать в расход пустили, не считая абхазов.
— То есть как?
— Так. Расстреляли.
— Кто там сидел? — спросил он.
— Уголовники в основном. А еще пленные офицеры, рядовые, сержанты. Но расстреливали, естественно, только наших да абхазцев. Говорили, будто на работу уводят. Но назад никто не возвращался. Узнали мы от одного вертухая, что в расход их пускают, ну и решили с двумя офицерами драпать, пока до нас очередь не дошла.
— А те офицеры где?
— Убили их у блокпоста.
— Еще кто-нибудь бежать пытался?
— Был еще с нами Толян, уголовник. Как он про наш побег узнал, мы понятия не имели. С виду такой тихий был. Жалко его. Из-за меня он и погиб. Я колючку зацепил случайно, а охрана стрельбу начала. Вот его и… А Валеру с Валей потом, когда речку переходили. Может, живы они, а, товарищ следователь? Что если поискать? Я место покажу.
— Да, подкинул ты нам работенку. Ничего, разберемся.
— А в Чечне воюют?
— Воюют, воюют. Что, боишься, что тебя отправят?
— Нет, сам хочу. В спецназ.
Следователь, похоже, растерялся, спросил:
— Как это, сам хочешь? Большинство призывников отмазку ищут, чтобы не на войну, а ты — добровольно в пекло?
— Да, хочу, воевать! — сказал я твердо.
— Хорошо. А кого из офицеров части помнишь?
— Смайкина, — сразу выпалил я, потому что этот симпатичный капитан почему-то запал мне в душу…
Много он мне еще задавал всяких вопросов. Проверял. Но я твердо стоял на своем. Дали по башке, и ничего не помню. Пусть докажут, что дезертир.
Уже через день из санитарного отделения меня перевели в казарму к солдатам. А еще через неделю вызвали снова:
— Смайкин, говоришь? Был такой… — следователь посмотрел мне прямо в глаза и отчеканил: — Капитан Смайкин погиб смертью храбрых, посмертно представлен к ордену.
Я ждал чего-то подобного. Из той мясорубки живым выйти мудрено было… А следователь зачитал по бумажке:
— Седов Валерий Викторович, уроженец города Саратова, погиб при исполнении боевого задания. Фирсов Валентин Сергеевич, уроженец Одинцовского района Московской области, погиб при выполнении боевого задания. Оба будут представлены к правительственным наградам посмертно…
Тут я присел на стул, совсем плохо мне стало. Так отчетливо Валеру с Валей увидел, словно они живые передо мной встали. Следователь аж подскочил на стуле, воды мне принес.
— Ты чего, парень? Все нормально?..
— Теперь-то хоть мне верите?
— Да. Вас много сейчас таких. Думаю, определят тебя в часть. Ты ведь свое не отслужил?
— А вы за меня походатайствуйте, чтобы в спецназ.
— Да что ты заладил с этим спецназом! — буркнул следователь. Потом успокоился: — Ладно, учтем твои пожелания.
Наступило молчание. Следователь что-то писал.
Я очень волновался, не сводя глаз с его волосатой руки. От того, что он сейчас напишет, зависела моя судьба. Наконец следователь оторвался от бумаги и посмотрел на меня.
— Вот что, Артем Александрович, я тут письмо набросал в штаб округа. Там в ГРУ есть майор Иванюта. Он такими, как ты занимается. Ты ему про тюрьму расскажешь, а он твои данные еще раз проверит.
На следующий день меня отправили во Владикавказ в кузове крытого грузовика, набитого дембелями. Подпрыгивая на ухабах, я рассматривал их счастливые лица, кителя, украшенные пестрым неуставным рукоделием, и думал: «Если бы не дезертирство, к этому времени мог бы уже отслужить. Конечно, если бы не убили, в первом же бою…» И сердце снова заныло, вспомнились жуткие крики в пылающей арке, лица мертвых молодых солдат на блокпосту. «Я за всех отомщу», — стучало в висках.
