Григорий Бакланов - Меньший среди братьев
— Подумать, этот алкоголик так и не пришел исправить свет. Но ничего, я вернусь, я поговорю с ним как следует.
Повернув голову, Кира закалывала волосы, худая шея собралась морщинами. Сколько нам осталось, если подумать? И много ли нам нужно? А если даже добьюсь, стоит ли того? Книга не закончена, часть рукописи дома, часть у Лели.
«Нет, ты трус, ты просто трус», — скажет Кира. Я даже эти ее интонации слышу, как она скажет.
Мы выпили по стакану чая перед дорогой. У меня все время сохло во рту.
— Ты опять набрал вес. — Кира неодобрительно оглядывала меня глазами того должност-ного лица, к которому предстояло являться. — В Крыму, пока ты ходил по горам, ты все же держал форму.
Я открыл ворота. Стоя рядом с машиной, Кира натягивала перчатки, светлые, замшевые, для одних пальцев и ладоней. Такие перчатки водителя, с вырезом с тыльной стороны, она видела на ком-то, давно хотела и вот купила наконец.
— За рулем буду я, а ты продумай еще раз весь разговор. Важно не только сказать, важно, как сказать.
И я опять услышал, как бы она сказала на моем месте. Я пропустил машину, закрыл ворота, закрыл калитку на ключ. Сидя за рулем, Кира прогревала мотор, из-под машины с треском, со стрельбой вырывались выхлопные газы.
Мы пристегнулись ремнями, будто предстояло взлетать. За два участка впереди нас выплыла в туман «Волга» Кузьмищевых, растаяла, помигав красными стоп-сигналами. Дома, сады — все казалось сгустками тумана. И пока мы медленно ехали по поселку, с участков — с правой, с левой стороны улицы выезжали машины, такие же смутно различимые, за ними закрывали ворота.
С утра пристали ко мне слова «аутогемотерапия» и «вазомоторная ремиссия». Даже в словарь хотел заглянуть: что за такая ремиссия вазомоторная? И отвязаться не мог.
Допустим, все так сойдется, что Шарохин на месте, сразу примет меня, я же знаю, это пустые хлопоты. Все будет очень доброжелательно — чем необязательней, тем любезней, — «извините» всякий раз, когда на маленьком столике звонят телефоны: психотерапия своего рода. И в трубку: «У меня тут небольшое совещание с товарищами… Минуток через пятнадцать…» Это те пятнадцать минут, которые отведены мне, которые прилично и еще можно сидеть. И конечно, ничего не сделает, потому что вопрос решен, и решен, должно быть, не на его уровне.
У выезда на шоссе мы чуть не столкнулись с автобусом. Кира посмотрела влево, путь был свободен, посмотрела вправо, оттуда мощно шел грузовик с прицепом, разрежая за собой туман. Мы пережидали, носком туфли она придерживала газ. И тут автофургон, с ходу делая левый поворот, закрыл нам видимость. Инстинктивно мы устремились следом, в этот момент близко возник рейсовый автобус, сверкнул на нас фарами.
— Кира!
Она успела затормозить, сидела бледная.
— Что ты кричишь? Что ты кричал, я видела!
Мы выехали на шоссе, стали на обочину справа. Она вышла протереть стекло — ей надо было успокоиться. Конечно, не следовало кричать так, надо было скомандовать «стоп!», но у меня, как это бывает, слово зацепилось на языке и сорвалось в последний момент то, что сорвалось.
Чья-то машина из поселка прошла мимо, что-то показали нам сквозь стекло или спросили, я не понял. Плохо, когда вот так начинают путь. Людей несуеверных нет, и все-таки я могу сказать, что практически я не суеверен. Дело не в плохой примете, дело в том, что нервы у обоих напряже-ны, внимание ослаблено, именно при таких обстоятельствах и попадают в аварию. А тут еще туман.
— Успокойся, — сказал я Кире максимально мягко. — Дорога скользкая, видимость плохая.
Она молча пристегнулась ремнем.
Встречные машины все шли с ближним светом. Но самый густой туман будет впереди, в районе кольцевой дороги. Однажды мы тоже вот так ехали на такси осенью, сын наш был еще грудной, он оставался на даче с моей мамой, Кира спешила кормить. Ничего не было видно впереди, она держала дверцу открытой, высовывалась то и дело. «Не выпади!» — говорил я. «Представляю, как он там сейчас орет!» — и оборачивалась ко мне, веселая и гордая. С ней так бывает в моменты риска.
По вздрагиванию, появившемуся в моторе, я чувствую, как в ней опять накипает, как она проговаривает в себе вновь и вновь.
— Спокойно, Кира.
— Он должен понять, это не твой личный вопрос! Тут не о тебе речь. Ты идешь говорить не за себя.
— Зачем ты обгоняешь?
— Ты должен объяснить, чтоб это было понятно: это вопрос всего уровня преподавания на факультете одной из главных дисциплин. Центральной дисциплины!
Инстинктивно я уперся ногами — мы обгоняли автобус, навстречу из тумана, светя фарами, шел МАЗ с прицепом, его мотало из стороны в сторону. И наша крошечная машина между прицепом и автобусом. Мы нырнули в ряд. Я только покачал головой. Теперь впереди нас шел трейлер. Какой-то остроумец написал мелом на заднем его борту: «Не гони 100, живи 100».
— Как такому Вавакину можно доверить факультет?
Я ждал следующего тезиса.
— Как вообще можно ему доверять?
Каждый раз, когда в ней накипало, меня начинал захлестывать пульс, это ведь передается мгновенно. И все же в чем-то она права. Поставить себя надо. Как можно позволить, чтобы тебе явно плевали в лицо? Но стоило подумать об этом и вспомнить, как сразу начинались перебои. Я сдерживал себя.
Опять мы высунулись из ряда, блеснули встречные фары.
— Сбрось газ!
Я следил за дорогой, готовый, если надо, взять руль. Она ведь тоже не виновата, это характер. Сколько ни отставляй назад заведенную детскую машинку, она вновь и вновь поползет вперед неуклонно. Вот и Кира не может остановиться, она должна достичь своего. Такой тип человека. И напряжение в ней будет расти, пока не кончится завод.
— Если они заинтересованы в подготовке полноценных специалистов…
— Они заинтересованы.
Наивность святая! Как будто можно поучать. Самое главное, чего нельзя делать, — учить. В какой-то мере еще проходят советы в форме вопроса, не более того.
— Они обязаны думать о будущем. Специалисты — наше будущее.
В другое время я бы удивился, откуда у нее берутся все эти слова. Она ведь не читает газет. Но сейчас я следил за дорогой, прислушивался к тому, что происходит в моем моторе. Он явно не тянул — я не мог вдохнуть до конца.
Туман сгустился, мы приближались к кольцевой. Движение замедлилось. Впереди, насколь-ко можно было разглядеть, долгой очередью стояли машины. Должно быть, авария под мостом. Года два назад именно здесь, у кольцевой дороги, я видел аварию. Как раз постелили жирный свежий асфальт, а утром по нему прошел дождь. Это был автофургон пионерлагеря, вез продукты. Его размазало по шоссе: валялись какие-то листы крашеной фанеры, цинковые ящики от продук-тов, батоны белого хлеба, откатившиеся колбасы. И среди всего этого расхаживали орудовцы, направляли движение. Раму, шасси, то, что осталось от машины, оттащили уже на обочину.
Мы подвигались шажочками: двинулись — стали, двинулись — стали. Уже различим был впереди бетонный мост в тумане. По нему высоко над шоссе смутно мелькали машины.
Мне все хотелось сесть поудобней. Наверное, это ремень не дает глубоко вдохнуть, теснит сердце. Я ослабил его, пересел повыше; проедем кольцевую отстегнусь.
Как можно было ожидать, авария. Две машины столкнулись и стояли под мостом, загородив движение; у красных «Жигулей» сплющен и открыт багажник, у «Волги» смят перед. Помахивая полосатыми жезлами, ходили по битому стеклу орудовцы в шинелях, в белых поясах, направляли движение в узкое русло. И желто-синяя «канарейка» — машина ОРУДа с мигалкой наверху — ждала на обочине. Все почтительно притормаживали в пределах ее видимости, дальше вырыва-лись на свободу.
Оттого ли, что я отстегнулся, оттого ли, что выехали из-под моста, как из ущелья, дышать стало просторней. Появились светофоры, знакомые транспаранты с лозунгами — мы въезжали в город. Впереди по сторонам шоссе высились огромные дома, верхние этажи их были закрыты дымкой тумана.
— Кира, это напряженное шоссе, — сказал я.
— Мы и так опаздываем!
И в тот же момент мелькнул со свистком у рта, с жезлом, вытянутым в нашу сторону, регулировщик, мелькнул и исчез, я даже не слышал свистка. Мы как раз обгоняли такси, оно, в свою очередь, начало обходить троллейбус. Кира не остановилась.
— Это бессмысленно, — сказал я. — Он уже передал по рации.
Молча она перестраивалась из четвертого ряда. Мысль понятна: хочет свернуть в переулок, в арку и там дворами, переулками выйти на другую трассу. Главное, ведь предупреждал.
Крошечная наша машинка ныряла между автобусами, грузовиками, «Волгами», устремля-лась в малейший просвет, пересекая поток, визг тормозов сопровождал нас. Как гонщик на поворотах, просто артистически вела она машину. Мы были уже во втором ряду, нацелились в арку, но тут троллейбус оттеснил нас. Я оглянулся: автобус, троллейбус, еще автобус, сплошной очередью они подвигались к остановке.
