Леонид Ленч - Из рода Караевых
Однако прежде чем сказать Сюзанне свое «да» или свое «нет», капитану Караеву нужно было самому себе ответить на самый главный вопрос: может ли он, русский военный человек, оставить родину, и, по всей видимости, навсегда?
Врангель в своем обращении к белым офицерам и солдатам, ко всем, кто так или иначе был связан с его крымским режимом, предоставлял каждому решать этот мучительный вопрос согласно внутренней убежденности. Если ты уверен, что большевики тебя не тронут, лучше оставайся — таков был, в подтексте, смысл обращения барона, обусловленный не так его либерализмом, как, скорее, нехваткой эвакуационного тоннажа, находившегося в его распоряжении.
Шагая в ночной тьме — фонари на улицах не горели, — капитан Караев нашел ответ на этот вопрос всех вопросов. Никуда он не поедет, родину не оставит. Баста! Пусть будет что будет! Расстрел так расстрел! Значит, такая судьба. Капитан давно уже стал фаталистом, даже четки — подношение настоятеля белогородского мужского монастыря — носил на запястье левой руки. А вдруг выпадет «чет», как не раз уже выпадал в боевых переделках! Авось вывезет кривая! Куда? Там видно будет!
Сразу стало легче на душе, когда решение было принято. Зашагал быстрее. Вот и поворот на его улицу. На углу подле аптеки горел уличный фонарь, единственный источник жидкого света на всю округу. Дальше черной стеной возвышались деревья городского парка. И вдруг ночное безмолвие гулко разорвал винтовочный выстрел. Еще один! И еще! Мгновенно сработал фронтовой рефлекс — капитан шагнул в сторону, в темноту, вытащил из кобуры наган.
Из лесного мрака на свет аптечного фонаря выбежал человек в кепке, на ногах — солдатские сапоги. Он зажимал правой рукой предплечье левой, видимо, был ранен. Дышал тяжело, прерывисто.
Капитан вышел из темноты на свет, направил револьвер на человека в кепке.
— Стоять на месте!
Человек остановился и сказал тихо:
— Сергей Петрович, господин поручик, здравствуйте! Вот ведь где привелось встретиться!
Силы небесные! Да это же Андрей Прохоров, солдат его роты — с Кавказского фронта. Он спас ему жизнь в одном из скоротечных поисковых боев под Эрзерумом. Поручик по дурной привычке (он не раз получал за нее нагоняй от полковника Закладова), когда водил в атаки свою роту, сам винтовку не брал — обходился одним наганом. Иногда прихватывал стек, что было уже чистым пижонством. В том памятном бою наган как раз и подвел, дал осечку. Турецкий аскер, оскалившись, уже делал выпад, собираясь воткнуть свой штык в живот русского офицера, но вдруг захрипел и грузно повалился на спину. Прохоров, подоспевший на помощь, вовремя расправился с турком своим штыком.
Солдат Андрей Прохоров получил тогда Георгиевский крест за спасение жизни командира роты из рук полковника Закладова и золотой десятирублевик от поручика Караева.
— По вас стреляли? — спросил капитан.
Прохоров молча кивнул.
— Ранение тяжелое?
— Не знаю… Крови много потерял.
— Идемте со мной скорее! — не раздумывая, сказал капитан.
Он взял Прохорова под здоровую руку и подвел к запертой двери аптеки. Нажал кнопку наружного звонка один раз, два, три. Наконец окна в аптеке засветились, и уличная дверь приоткрылась. Заспанный провизор в несвежем мятом халате, почесывая седую курчавую шевелюру, недовольно пробурчал:
— И ночью нет покоя! Вместо того чтобы спокойно спать-ночевать… — Увидел офицера с револьвером в руке и осекся. — Ой, извиняюсь! Входите, господин… полковник, если не ошибаюсь?!
— Ошибаетесь, но это не важно! — сказал капитан и по-военному коротко распорядился, показав провизору глазами на мертвенно бледного Прохорова: — Сделать срочно перевязку. В аптеке есть задняя комната?
— Есть.
— Там сделаете все, что нужно. Здесь свет погасить, наружную дверь — на замок. Понятно?
— Понятно, господин… офицер… хотя и не очень. Идите со мной, раненый человек!
Свет в аптечных окнах снова погас. И как раз вовремя — из парка выбежали трое: два солдата с винтовками и офицер-подпоручик. Капитан его узнал. Из контрразведки!
Подпоручик подошел, отдал честь.
— Тут никто не появлялся, господин капитан?
— Никто! Я шел домой, слышу выстрелы. Ваши стреляли?
— Да! Один опасный типчик сбежал. Ну ничего, далеко не уйдет! — Обернулся к своим солдатам, махнул рукой: — За мной!
— Ни пуха ни пера! — крикнул им вслед капитан.
Обождав немного, снова позвонил в аптеку. На этот раз дверь открылась быстро. Провизор сказал шепотом:
— У вашего… знакомого, господин подполковник, слава богу, все в порядке. Кость не задета!
…Прохоров без пиджака, в нижней бязевой рубашке, с забинтованной рукой сидел на табурете. В каморке провизора крепко пахло эфиром и спиртом, на полу стоял таз с водой, в нем плавали окровавленные куски ваты.
— Ну как ваша рука? — спросил капитан.
— Засохнет как на собаке! — слабо улыбаясь, сказал Прохоров. — У меня мясо солдатское, привычное, не впервой!.. Надо бы нам с вами по душам поговорить, ваше благородие, да времени нет! — прибавил он, согнав улыбку со скуластого, усатого доброго лица. — Мне надо спешить, да и вас, наверное, ваши дела торопят… Спасибо, Сергей Петрович!
— Не за что! Считаю, что мы с вами теперь квиты, Прохоров!
Капитан приложил руку к козырьку фуражки с зеленым околышем и, сопровождаемый совершенно ошеломленным провизором, вышел из заднего помещения аптеки в переднюю, торговую ее часть.
— Обо всем, что здесь произошло, советую забыть, — сказал он суетившемуся подле выходной двери провизору. — Это прежде всего в ваших интересах.
— Ой, я же все понимаю, я даже собственной жене ни слова не скажу ни о том, что видел, ни тем более о том, что слышал. — Отворил дверь в ночь, озаренную одним сиротским фонарем, и перешел на шепот: — Идите, господин… военный человек. Его я выпущу через полчаса.
4Посадка на корабли покидавших Крым врангелевцев проходила спокойно, без паники и особой суеты. Охрану портовых причалов несли юнкерские патрули.
Офицерские жены, уезжавшие вместе с мужьями, кутались в теплые платки. Заплаканные и неприбранные, они нервно покрикивали на своих таких же зареванных ребят. На Сюзанну поглядывали с нескрываемой завистью, в особенности на ее в крупную клетку, пушистое дорожное пальто, на парижскую шляпку с фиалочками и уж конечно на ее туфельки — прочные, удобные и изящные. Чудо, а не туфли!
Капитан и Сюзанна поднялись на борт парохода Русского добровольного флота «Рюрик», спустились в трюм, в большую общую дамскую каюту, где для Сюзанны было закреплено место.
— А где ты будешь спать, Серж? — спросила Сюзанна, когда капитан кое-как распихал ее чемоданы по всем углам вонючей каюты.
— У знакомого помощника капитана, в его каюте.
Всю ночь накануне эвакуации капитан не спал, думал — сказать Сюзанне заранее, что он остается в Крыму, или не говорить? Утром решил: скажет, когда устроит ее на пароходе. И не сказал!
Вышли снова на палубу, оставив чемоданы Сюзанны на попечение какой-то расторопной полковничихи, уже успевшей захватить власть в дамской каюте. На ветру носик у Сюзанны чуть покраснел, в глазах стояла нетающая тревога, сникли озябшие шелковые фиалочки на ее парижской шляпке. На палубе соседнего транспорта казаки-кубанцы генерала Фостикова запели свою песню-гимн о родной Кубани, с которой они прощались навеки:
Шлем тебе, Кубань родимая,
До сырой земли поклон!
Сюзанна зябко повела плечами, прижалась к капитану.
— Как это страшно оставлять la patrie… родину… Я их понимаю!..
— Сюзанна, я на минутку сойду на берег! — сказал капитан.
— Зачем, Серж?
— Надо отдать одно последнее распоряжение.
— О да! Ты же у меня месье le commandant… Только, пожалюста, скорее… en arrière… назад.
Он принудил себя беспечно улыбнуться ей, и она ответила ему улыбкой, жалкой и милой. Сердце его отозвалось на нее тупой болью. Сбежал по трапу, не оглядываясь. Портупей-юнкер, старший по караулу на причале, предупредил:
— Сейчас объявят отплытие, господин капитан!
— Я иду на «Святославе»!
Зашел за угол кольцеобразного каменного здания — угольного склада, стал ждать. Взревел гудок. Вот и трап убрали. Маленькая женская фигурка на палубе «Рюрика» заметалась, потом неподвижно застыла у поручней. Казаки на своем транспорте запели молитву: «Спаси, господи, люди твои!»
«Вот и все! Прощай, Сюзанна. Bonne nuit!..»
…Когда капитан Караев вернулся из порта к себе домой, его мрачная хозяйка, отворив ему дверь, попятилась от него в испуге, словно от призрака.
— Вы не уехали со всеми, Сергей Петрович?
— Как видите!
— Что же теперь будет с вами, бог ты мой?
