Антон Якименко - Прикрой, атакую! В атаке — «Меч»
Передаю Чувилеву: «Сорок третий»! Выйти из боя, набрать высоту, помочь Иванову».
— Не надо! — отвечает мне Иванов. — Не требуется. Трех уже завалили, остальные сейчас уйдут, не выдержат. Да и нам надо заканчивать, горючка уже на исходе.
Спокойно так говорит, будто он не в бою а в классе, будто решает вводную по тактике боя. Приятно такое слышать: в этом спокойствии — сила, уверенность.
На горизонте появляется группа наших Пе-2. Развернулись где-то около Харькова, а теперь возвращаются, будут бомбить, расчищать дорогу пехоте и танкам.
— Бомбардировщиков видишь? — предупреждаю Иванова, — наши. Смотри не ударь по ошибке.
— Сзади группы Пе-2 и несколько справа идет «почетный» эскорт — пара Ме-109. Не ради любопытства идут, подбирают момент для атаки.
— Смотрите! — кричит Шеменков. — Атакуют.
Атакуют, но неудачно. Помешал Иванов. «Мессершмитты» уносятся вниз, под строй «Петляковых». «Сорвалось», — комментирует Лева. Но немцы не уходят совсем, идут несколько ниже и справа, надеясь, что на фоне земли экипажи Пе-2 их потеряют и они повторят атаку. Предупредить бы бомбардировщиков, но не могу — они на другой волне радиосвязи. Ну ничего, надеюсь, догадаются сами, сейчас ведь не сорок первый, не начальный период войны, научились и видеть, и драться. Будто в унисон моим мыслям и мысль Шеменкова, спрашивает:
— Песчаник помните? Пе-2 к нам садился…
Это было в сорок втором году. К нам, на полевую площадку, приземлился Пе-2. Он зашел по пути, чтобы наполнить баки горючим. Летчик, штурман, стрелок — ребята как на подбор: волевые, энергичные, смелые. Перед вылетом я им сказал: «Поосторожнее, хлопцы, „мессера“ шныряют на каждом шагу». Летчик лишь усмехнулся: «Плевал я на них». «Все ясно, — подумалось мне, — с ними ты еще не встречался».
Высокий, самоуверенный, летчик широко зашагал к своему самолету, запустил моторы, порулил. Он только взлетел, а пара Ме-109 уже у него в хвосте, уже заходит в атаку. Прогремела короткая очередь, самолет вспыхнул и тут же упал.
Да, немцы гуляли тогда по нашим тылам, где хотели и как хотели. Долго гуляли. Даже месяц назад. А теперь вот уже не то: осторожничают, атакуют с оглядкой, уходят, как только заметят опасность. Но это не значит, что за ними не надо смотреть, не надо больше остерегаться. Обязательно надо. Удар из-за угла опасен так же, как и прямой удар. Опасность на каждом шагу подстерегает того, кто плохо видит вокруг, кто не умеет читать обстановку, разгадывать вражеский замысел.
Тактика требует постоянной учебы, серьезного к ней отношения. Осмотрительность — это для летчика самое главное. Первым увидел врага — выиграл время. Минута в запасе есть — есть возможность подумать, всесторонне оценить обстановку, принять правильное решение. А в этом — половина победы. Остается только одно — сильный, молниеносный удар.
На войне есть один непреложный закон: после взлета не крутись над своей площадкой, уходи от нее бреющим. Даже если ты ее прикрываешь, находись в стороне, предварительно набрав высоту, на значительном от нее удалении. Для чего это нужно? Во-первых — для маскировки аэродрома. Во-вторых — для безопасности. Если ты уходишь на бреющем, твой самолет сливается с местностью и с высоты его трудно заметить. Пользуясь этим, ты набираешь скорость, а скорость — это свобода маневра, это возможность вести наступательный бой. И наоборот, если ты после взлета, не успев запастись достаточной скоростью, сразу полез в высоту — ты небоеспособен, твой самолет — мишень. Все, что ты можешь, когда тебя атакуют — встать в оборонительный вираж.
Бомбардировщик, которого сбили над нашей площадкой, после взлета сразу пошел в высоту, чего абсолютно не требовалось: аэродром, на который он должен был сесть, находился в двадцати километрах от нашего. Летчик мог лететь туда бреющим.
Нередко этот непреложный закон забывают даже мои пилоты, а им, истребителям, скорость нужна как воздух, как жизнь, потому что они ведут в основном оборонительный бой. Если бомбардировщик может обороняться, даже не успев набрать нужной скорости — у него есть турельная огневая установка и стрелок, ведущий огонь назад, — то истребитель не может. Чтобы встретить врага огнем своих пушек и пулеметов, ему надо развернуть весь самолет.
— Сейчас будут бомбить, — говорит Воскресенский.
Бомбардировщики пикируют звеньями. Под уда— рами бомб, кажется, стонет земля. Представляю, как там несладко гитлеровцам. А звенья повторяют заход, и снова воют, падая, бомбы, вверх поднимаются клубы огня, дыма, земли.
Так мы помогаем нашей пехоте, расчищаем для нее дорогу вперед.
Группа Пе-2 отбомбилась, ушла. Сейчас пообедаем и будем готовиться к вечернему бою: поговорим, подумаем, разберем недостатки. Шеменков разводит костер. Вот уже печется картошка, подогревается чай. Лева открывает тушенку. Ох, и надоела она, эта тушенка! Третий год едим. А что поделаешь? В сорок первом году, когда отступали, у крестьян было и молоко, и яйца, и сало. Угостит, бывало, хозяйка шматочком грамм на сто пятьдесят, съешь — и сыт целый день. Тушенка, конечно, не то — слабовата, а у крестьян ничего нет — ни птицы, ни хлеба. Только картошка, да и той мало. На поле бурьян: при немцах ничего не сажали. Нечего было сажать — семена все поели, и незачем было сажать — все равно бы все отобрали.
Пообедали.
— Послушать бы радио, — говорит Воскресенский, — интересно, что на фронтах делается. — Да жаль — нельзя, надо все время быть наготове. Вызвать могут в любую минуту.
Лева имеет в виду нашу командную радиостанцию. Обычно мы так и слушаем последние известия, но для этого включаем запасной приемник. Здесь же запасного нет, а имеющийся включен на фронтовую волну.
* * *Близится вечер. Появляются Илы, одна группа, вторая, третья. На Люботин пошли. Сегодня, вполне вероятно, его заберут. А как заберут, Харьков, считай, окружен, отход на запад немцам отрезан.
На подходе группа Пе-2, идут бомбить фашистов, а группа Ме-109 уже атакует «ильюшиных». На помощь спешат наши Яки. Успеют или не успеют? Не успели. Опоздали буквально на две-три секунды, и уже задымил, пошел в разворот Ил. А вслед за ним вспыхнул и упал Ме-109.
Первая группа штурмовиков переходит в пике, вторая уже наготове. Вижу, как рвутся бомбы, «эрэсы», слышу рокот моторов, но все это там, вдали. Все-таки плохо с земли воевать — не видно. Сейчас бы туда, в высоту…
Проходит десять-пятнадцать минут, и опять тишина, опять поют жаворонки, но я уже знаю: с приближением солнца к зубчатым верхушкам деревьев с запада придут «мессершмитты». Проходит двадцать минут. Вот и они: черные точки на фоне багряного неба. Все идет по науке: так же, как за перистыми облаками приходит теплый погодный фронт, так же за группой Ме-109 придут немецкие бомбардировщики.
Что у меня в запасе? Только шестерка Яков. Они сейчас надо мной, радиосвязь с ними надежная. Я направляю их на истребителей, а против бомбардировщиков вызову из группы «Меч» восьмерку. Этого будет достаточно.
— Вызывайте восьмерку Зотова.
— Есть, — говорит Воскресенский.
К нам приближаются Яки. Чьи? Пока не известно. Их, вероятно, прислал комдив, а может, Подгорный. Но дело не в том, кто прислал, важно, что это подмога и пришла она в нужный момент. Однако ведущий почему— то молчит, не вызывает меня на связь, не докладывает о прибытии. Группа проходит над нами с курсом на Сумы. Нет, это не наши, это друзья-соседи. Рядом с нашей, 5-й Воздушной армией идет 2-я, которой командует генерал Красовский. Все равно хорошо: чем больше в воздухе Яков, Илов, Пе-2, тем легче нашей пехоте и хуже, тяжелее фашистам.
— «Днепр»! Я «Тридцать первый», для связи.
Вот и Зотов пришел. Теперь мы живем. Голыми руками нас теперь не возьмете. Матвея буду держать в поле зрения, чтобы легче навести на противника, когда он появится, а группу соседней части подвину немного на запад с целью разведки. Командую:
— «Девяносто второй»! Пройдите немного вперед, посмотрите, нет ли бомбардировщиков.
Слышу в ответ: «Вас понял. Выполняю».
— «Тридцать первый»! Быть надо мною. Ходить параллельно линии фронта!
Очень удачный маневр — летать туда и обратно параллельно линии фронта. Удачен для того, чтобы вовремя обнаружить врага. Удачен для перехода в атаку — небольшой доворот, и встречай противника в лоб.
— Вас понял, — отвечает Матвей. — Выполняю. «Девяносто второй» прошел в сторону Харькова не больше минуты и уже увидел противника. Передает: «Большая группа бомбардировщиков в сопровождении истребителей». Как я предполагал, все так и сбывается: немцы крепко держатся плана-шаблона. Первая группа Яков вступает в бой с «мессерами». Связала их по рукам и ногам. «Юнкерсы» остались одни. На них бросается группа Матвея.
Атака. Сражены два самолета. Первый, перевернувшись, падает. Отчаянно взвыл мотор, будто чувствуя близкую гибель. На месте падения вспыхнул огонь, поднялся столб черного дыма. Второй развернулся, с дымом пошел к линии фронта, снижаясь все больше и больше. Любопытно, где он взорвется, на земле или в воздухе, но мне сейчас не до этого, меня беспокоит другое: восьмерке бойцов, даже если она и из группы «Меч», все равно очень трудно. Боюсь, что им не под силу заставить свернуть с линии курса такую армаду. Правда, первая группа сбросила бомбы, и, как мне видится с этого места, на свои же войска. И вторая бросает, но за ними следует третья, четвертая… я насчитал восемь девяток.
