Виктор Бычков - Вишенки в огне
– Командир, что это? Как это понимать? – Агафон Куцый по – прежнему с недоумением и ужасом в глазах переводил взгляд то на пленных, то на Кузьму, ждал ответа, тормошил командира за рукав. – Что делать? Как это понимать?
Кузьма повернулся к подчинённым. Их – трое, с ним вместе – четверо, четыре активных штыка.
Вон, под кустом сидит с отрешённым выражением лица отличный наводчик, но немножко замкнутый в себя, «сам себе на уме» говорят о таких, Фёдор Кирюшин. Его все в экипаже называют Кирюшей. Хороший парень, только над ним постоянно нужен начальник, нужен контроль над ним. Сделает всё, сделает на совесть, добросовестно, но без видимой инициативы, без рвения служебного, не по своей воле. Если знает, что спросят за его работу, спросят жёстко, будет делать. Но и не преминет увильнуть, уклониться, если есть, если подвернулась такая возможность.
Таким надо управлять, направлять, даже подстёгивать, подгонять, а так – надёжный товарищ. Не стесняется и не скрывает веры в Бога, что по теперешним временам уже подвиг. Один у матери, отец и остальные дети умерли в голодные тридцатые годы. Говорил как-то Кузьме, что в детстве нищенствовал, просил подаяние с мамой вместе. С Украины дошли до Белоруссии, пристроились на хуторе в Брестской области. Мама нанялась в работники, а маленький Федька был в подпасках, пас сельский скот. Наверное, поэтому и выжил. Потом опять вернулись в Херсон. Когда Пашку Назарова немцы взяли в кольцо, Кирюша не выдержал, уткнулся лицом в траву, закрыл уши руками и рыдал, прямо выл. Жалостливый.
Стиснув зубы, прижавшись к берёзе, застыл меха ни к-водитель от бога Андрей Суздальцев. Это именно он управлял танком, когда закончились патроны и снаряды, направляя боевую машину на врага, давил гусеницами и технику, и живую силу противника. Командир танка хорошо слышал в наушниках во время того страшного, смертельного броска, как матерился механик-водитель: страшно матерился! От этих матов у командира экипажа мурашки по коже шли, так красиво и страшно матерился механик-водитель танка рядовой Суздальцев Андрей Миронович! Мурашки по телу не от хруста немецкой техники под гусеницами танка, не от вида убегающих, обезумевших врагов, а от матов сослуживца, подчинённого, настолько виртуозно и смачно он матерился. Он и воевал также, как и матерился: самозабвенно, искренне, отдавая всего себя делу, которому служит. Кузьма уверен, что коснись Андрею воевать и без оружия, он и с голыми руками кинется в драку. Весельчак, балагур, свой в доску, тракторист из Сталинградской области. За видимым балагурством, шутками, скрывается очень ответственный, надёжный товарищ. Преданный, дисциплинированный и исполнительный солдат, настоящий воин, боец в самом прямом, самом высоком понимании этого слова. Такой не подведёт никогда. Он очень гордился, что являлся механиком-водителем такой грозной машины, как тяжёлый танк КВ-1. Свою воинскую специальность любил, относился к ней в высшей степени ответственно и добросовестно. Обращался к танку как к живому существу, разговаривал с ним. Сейчас не похож на себя. Нет, не испуган: он всё плохое внутри себя перемелет, но виду не подаст, что ему плохо. О таких говорят: «Умеет держать удар». Всё выдержит, всё вынесет, любую трудность, ни одно горе-беда не подкосит, не выбьет из колеи. В первый день войны, когда немцы бомбили танковый полигон, именно он, Андрей Суздальцев не потерял самообладание, не растерялся. Надёжный? Скала! Гранит! Кремень! Правда, когда покинули танк, Кузьма видел, как Андрей плакал. Это он впервые не сдержал себя. Впрочем, никто не видел и слёз у Кузьмы, хотя они и были. Ведь танк для экипажа был не просто сорокатрёхтонным куском металла и оружием, а живым существом, живым организмом с душой и сердцем. Даже больше – боевым товарищем, сослуживцем, однополчанином, бросавшимся в гущу боя вместе с экипажем, выручавшим своих друзей, прикрывавший их своим железным телом до последнего. Притом, был товарищем надёжным, верным, преданным. Тут не только уронишь слезу при прощании, а в пору волком завыть, не то что…
Новичок в экипаже Агафон Куцый. Сколько суток знаком с ним Кузьма? Трое? Четверо? Или неделю? Нет, кажется, что вечность знаком. Спокойный, рассудительный, уверенный в себя здоровяк и немножко увалень с предгорий Алтая. Говорил, что до армии охотником был. Уходил на охотничьи промыслы в тайгу и там промышлял месяцами с отцом и старшим братом. Правильно. Вишь, как метко он стрелял в немцев, что вокруг Павлика Назарова сгрудились. Продуманный. Прежде чем что-то сделать или сказать – подумает, взвесит, оценит. Не бросается сломя голову. Практичный, прозорливый. Умудрён жизненным опытом. Его трудно удивить чем-либо. Смотрит вперёд намного дальше своих товарищей. Кто бы мог додуматься ещё там, на переправе, что им, танкистам, надо вооружиться как пехотинцам? А вот Агафон сообразил. Надёжный? Сможет сдаться в плен, поднять руки? Эти слова и действия, даже мысли об этом не для него, не для Агафона, они ему не подходят, не к лицу. Такие люди надёжны сами по себе, надёжны по определению. Ни тени сомнения! А вот сегодня растерялся чуток, глядя на пленных. Впрочем, и он, Кузьма, тоже не безгрешен. Такое зрелище кого хочешь выведет из себя, расстроит, выбьет из привычной колеи.
И вот эти солдаты сейчас смотрят на него, младшего сержанта Кольцова, смотрят на своего командира, начальника первой инстанции, самой нижней ступеньки армейской служебной лестницы, повелителя их воли, распорядителя их жизней, вершителя их судеб, ждут ответ на все вопросы, что поставила жизнь в последние дни, ждут решительных действий. И он обязан дать ответы! Он – командир! В него, в командира, верят его подчинённые. Вот только кто ему подскажет выход из положения, кто ему ответит на все вопросы? Ведь и он из тех же плоти и крови, что и подчинённые, и ему больно и непонятно, как и им.
А действительность такова, что хоть волком вой от неё, от осознания этой действительности. Но отчаиваться, опускать руки, тем более, поднимать их к верху перед такой бедой – уж точно не стоит такая цель. Ясно одно: надо сражаться! Другого пути Кузьма не видит, не находит. Да другое и на ум-то не идёт! Они – солдаты! Он ещё и сам толком не знает, как оно всё будет, но то, что надо сражаться, биться не на жизнь, а на смерть – это ясно, как божий день. Наконец, есть воинский устав, есть присяга, которую они принимали, клялись своему народу, своей Родине защищать их, не жалея собственных сил и жизней. А вот теперь этот час настал. Наступило время не на словах, а на деле доказать свою преданность и любовь к Родине, верность воинскому долгу, военной присяге. Их никто не отменял. И если в армии не знаешь, что делать, делай то, что велит устав, должностные обязанности, присяга. Эти документы подскажут тебе выход из любой, даже самой запутанной, страшной и смертельной ситуации.
– Вот что, товарищи солдаты, – голос Кузьмы соответствовал обстановке, внутреннему накалу, сжатому как пружина, душевному состоянию, был строг, твёрд, напорист. Уверенным в собственной правоте и уверенным в своих солдатах, в беспрекословном подчинении, исполнении его требований и приказов подчинёнными – именно таким, каким должен быть тон в голосе командира. – Я не знаю, как и при каких обстоятельствах попали в плен вот эти красноармейцы, – кивнул головой в сторону шоссе, по которому всё ещё шла колонна пленных. – И не могу судить или упрекать их. Я знаю твёрдо одно: на мою страну, на мою Родину напал враг. И мой долг, моя святая обязанность, дело моей жизни – бороться с этим врагом, уничтожать его везде, где только возможно, рвать на куски, но изгнать с родной земли. И мы будем драться!
Сам слегка побледневший, с подрагивающими крыльями носа от негодования, от ярости, от нахлынувших чувств голос младшего сержанта, младшего командира Красной армии чуть-чуть дрожал. Но в глазах, во взгляде, в выражении лица, в тоне, каким он говорил, было столько решимости, столько силы и уверенности, что подчинённые подобрались вдруг, приосанились, выправились, подравнялись, подтянулись, выстроившись перед командиром. Его уверенность тут же передалась и им. С застывшей на лицах решимостью внимали они слова командира, готовые идти за ним хоть в бой, хоть на смерть. Это уже была не несчастная группка людей, случайно попавшая в беду и не знавшая, как из неё выпутаться. А было маленькое воинское подразделение, где каждый знал свою роль и своё место не только в строю, но и в бою, как твёрдо знали они свои обязанности ещё совсем недавно, находясь в танке.
– Сейчас идём на восток, будем догонять любую воинскую часть. Пристанем к ней, встанем на котловое довольствие, довооружимся и – в бой! Только так и никак иначе! Вам ясно?
– Так точно! – прозвучало на опушке леса приглушено, но слаженно, чётко, твёрдо, уверенно, так, как и подобает быть в армии.
– В таком случае: нале-во! На восток шагом – марш!
Шли быстро, стараясь особо не шуметь, чутко вслушиваясь в лесную тишину. Впереди шёл Агафон.
