Петр Михин - «Артиллеристы, Сталин дал приказ!» Мы умирали, чтобы победить
Мы уже и ждать перестали немецких поваров, как вдруг наверху дзинькнули пустые канистры. И радость: идут! И тревога: как-то все получится?! — рассчитывали-то брать на рассвете, когда все еще спят, а тут конец дня, все на ногах, да и наши на том берегу не ждут нас, считают, что дело на ночь откладывается. Взглянули наверх: у колючей проволоки стоят два немца. Молодые блондины в черных кителях, без головных уборов, с автоматами на шеях и канистрами в руках. Это не повара, а танкисты. Они очарованы красотой нашего луга: освещенный заходящим солнцем, он изумрудно сиял… Но время-то идет! Немцы любуются, а нам не терпится, так и хочется крикнуть: ну, чего стоите, бегите скорей к реке! Наконец немцы пробежали мимо нас. Вошли в воду, нагнулись, вдавили пустые канистры в реку и, вытянув шеи, стали пристально смотреть на наш берег. Булькая и брызгаясь, канистры медленно наполнялись, я молча поднял и резко опустил правую руку. Это был сигнал к действию. В два прыжка оказался у левого немца и уже занес для удара финку, как он резко шагнул дальше в воду, бросил канистры, схватился за автомат и повернулся ко мне лицом. Наши прыжки по песку были бесшумны, немец едва ли что уловил, скорее сработал какой-то инстинкт или интуиция. Используя инерцию, я завалил его на спину и ухватился левой рукой за автомат, правой же стал наносить удары финкой в грудь. Перемещая автомат перед грудью, немец парировал мои удары, одновременно пытаясь развернуть оружие. Все же я нанес решающий удар, немец обмяк. В этот миг, как резаный, а он и в самом деле был резаным, заорал правый немец. Я поручил своего немца напарнику, который до этого бездействовал у меня за спиной, чтобы тот добил немца и обшарил его карманы, а сам бросился к Захаренко — не зарезал бы он «языка»! Свернув блином пилотку, я сунул ее в рот фашисту, он замолчал. Оказалось, завалив немца, Захаренко хотел затолкнуть ему в рот кляп, но запутался в прорези маскхалата, не нашел приготовленный в кармане брюк кляп, схватил горсть гальки с песком и всыпал немцу в рот, а немец схватил большой палец разведчика зубами и ударил его сапогом в лоб, от пальца осталась косточка, и под действием дикой боли разведчик всадил немцу в бок финку — вот тут-то немец и заорал.
Сразу же послышались тревожные крики наверху. Стреляя на ходу, к нам по лесу уже бежали немцы. Наш лодочный никак не мог найти в воде конец кабеля, чтобы притянуть к себе лодку, со страху бросился в воду и поплыл к нашему берегу, хотя после говорил, что поплыл за лодкой. Сколько промашек совершили мы из-за своей профессиональной неподготовленности! Я вбежал поглубже в воду, наткнулся на кабель и подтянул к себе лодку, раненого немца бросили на спину в лодку, я оседлал его, и ребята с того берега потянули нас за свой конец. Пятеро разведчиков, находясь в воде, ухватились за борта лодки. Кабель натянулся как струна! Вот-вот лопнет! Пятерка державшихся за лодку оказывала ей в воде громадное сопротивление. С неимоверным страхом всматривался я в вибрирующий трос, ежесекундно ожидая разрыва, уже представляя, как понесет нас по течению под пули дзотов… Но кабель выдержал. А разведчики, как только ощутили дно реки, стали толкать лодку к берегу. Наконец, торопя «языка», мы перебежали в готовую траншею. Я успокаивал ребят, перевязывал немца, а сам тревожно думал: сейчас немцы переплывут реку, захватят брошенную нами лодку, переправятся с подмогой на этот берег, завяжут бой, и останемся мы навечно на этом острове вместе с «языком».
Немцы открыли огонь по нашему берегу из всех видов оружия. Этот яростный обстрел мы переждали в траншее. Снаряды и мины рвались близко, но никто из нас не пострадал: спасал глубокий окоп. А вскоре немцы медленно покатили огневой вал к болоту, предполагая, что как раз там мы и ползем по высокой траве. Мы же отсиделись в траншее, а потом поползли по высокой траве вслед за огневым валом. Ползли мы снова зигзагами, долго и трудно. Но одолели и болото.
В свою траншею мы ввалились еле живыми, уже было темно. О нашем успехе по телефонам сразу же узнала вся дивизия. И вся дивизия неимоверно ликовала, ведь все знали, как дорого обошлись нам все ранее произведенные попытки. И вот он, долгожданный пленный! На нашей передовой! Удаче радовалось и все начальство, вплоть до штаба армии. Заранее присланный комдивом переводчик уже ждал нас в блиндаже, он сразу же приступил к допросу пленного: все боялись, как бы раненый немец не умер. Фашист, в надежде на сохранение жизни и медицинскую помощь, сказал правду: он из танковой дивизии «Великая Германия», прибыла она из Франции.
Почтовая квитанцияК утру мы вместе с немцем были у полковника Фадеева. Комдив обнял каждого и обещал наградить. Мы радовались, как дети, — гуляй, ребята! Расположились на полянке вблизи блиндажа комдива, все наше мокрое обмундирование сохло на кустах, а мы согревались пробежками. И вдруг полковник снова вызвал меня к себе. Ну, думаю, снова хвалить будет. Радостный, в одних трусах вбегаю в блиндаж комдива. Сразу насторожило озабоченное лицо полковника.
— У пленного не оказалось документов, — печально сказал Фадеев, — штаб армии потребовал добыть контрольного пленного. Кроме вас, никто с этой задачей не справится, поэтому даю тебе двое суток, и чтобы новый «язык» был у меня.
Как громом поразили меня эти слова! Ну, где его найдешь, второго пленного?! По старому следу не пойдешь, а больше подходящего места не сыщешь! Как я скажу об этом ребятам?! Это равносильно смертному приговору! Но делать нечего. Иду к разведчикам.
Ошеломляющую новость и они встретили с великой печалью. Сначала у всех моих ребят отнялись языки, наступила мертвая тишина. Но деваться нам было некуда. Такова наша участь.
— Ну что раньше времени умирать, — обратился я к своим друзьям, — будем думать, как выполнить приказ.
— А у второго немца, которого прирезали, неужели в карманах не оказалось никакой бумажки? — осведомился Коренной у моего напарника: все знали, что ему было приказано все забрать из карманов убитого.
Сначала напарник клялся, что ничего у второго немца в карманах не было, а когда друзья по-настоящему прижали его, признался:
— Да была одна маленькая, да, наверное, ее из брюк водой вымыло, когда через реку и болото переправлялись, резинка-то на концах брюк ослабла.
— А может, вытряс при сушке? — не унимались товарищи.
Выстроились в шеренгу, сели все на колени и поползли по поляне искать в траве заветную бумажку. Прочесали каждую травинку на поляне — и ничего не нашли. Вдруг под кустом, где сохли маскхалаты, кто-то заметил: торчит сморщенная полоска бумаги, уже подсохшая в лучах солнца. Ребята осторожно положили ее ко мне в раскрытые ладони, и я, не дыша, как великую святыню, понес бумажку к полковнику.
Переводчик бережно разгладил бумажку и начал внимательно всматриваться в нее. Мне показалось, что рассматривал он ее целую вечность. Сам я смотрел не на бумажку, а на лицо переводчика: что-то сейчас на нем высветится — десять жизней или десять смертей?.. И вдруг лицо переводчика стало медленно просветляться, глаза расширились, и он медленно проговорил:
— Это почтовая квитанция, немец посылку отослал, на ней можно разобрать номер полевой почты.
— Да разбирай же! — почти в один голос вскрикнули мы с полковником.
Наконец переводчик назвал номер полевой почты. Его тут же сообщили в штаб армии. Теперь с замиранием сердца я начал ждать ответного звонка из штаба.
Трубку взял комдив:
— «Полевая почта «Великой Германии»? — переспросил он, лицо полковника расползлось в улыбке, и мы с переводчиком поняли, что наш пленный правильно назвал свою часть.
Ну, а когда полковник сказал мне, что контрольный пленный не нужен, я чуть не подпрыгнул до потолка и помчался к своим разведчикам. Наверное, я сообщил им самую радостную весть, какую каждый из них когда-либо слышал за всю свою жизнь. Все мы пережили второе рождение и боготворили бумажку, спасшую наши жизни.
Да, повезло нам несказанно. Маленькая бумажка спасла не менее десятка жизней.
Кочелаба-спасительВ июне сорок третьего я командовал гаубичной батареей, поддерживал огнем стрелковый батальон. Мой наблюдательный пункт на опушке рощицы располагался рядом с КП комбата. Впереди, двадцатью метрами ниже, проходила наша первая траншея, дальше нейтралка, Донец и, за рекой, на высокой лесистой горе правого берега — немцы.
На мой наблюдательный пункт пришел капитан Кочелаба, помначштаба нашего артполка, пришел проверить, на самом ли деле я сижу там, где показал на схеме. Для меня такое недоверие штаба было оскорбительным. Но такие проверки были необходимы. К стыду нашему, некоторые трусливые службисты из числа кадровых офицеров в целях собственной безопасности устраивали свои наблюдательные пункты где-нибудь на задворках, откуда и противника-то толком не видно, а то и в погребах располагались. А докладывали, что сидят на самой передовой. Именно эти щеголеватые лжецы преувеличивали силы немцев, чтобы получить от начальства побольше подкреплений, называли завышенные цифры уничтоженных ими сил противника. Штабы заранее не верили им и вносили нужные коррективы в сообщения лжецов, потому что и сами грешили подобным образом в своих донесениях наверх, особенно в наградных документах. А страдали от этой заскорузлой армейской болезни честные офицеры. В основном из числа запасников, бывших студентов и десятиклассников, которые не прошли вредную школу очковтирательства. Начальство сомневалось в правдивости их донесений, а потому автоматически раза в три изменяло полученные от них данные. А главное, страдало от таких махинаций дело, страдали честные офицеры.
