Гюнтер Бломертц - Откровения пилота люфтваффе. Немецкая эскадрилья на Западном фронте. 1939-1945
Георг залез в самолет и сжался в кабине. Мы держали за него кулаки.
– Увеличиваю давление и выравниваю, – доложил он.
Самолет оторвался от земли и начал подниматься над лесом. Все выше и выше.
– Браво, Георг!
Осторожно накренившись, пилот повернул обратно к летному полю и помчался прямо на нас. Машина летела очень быстро, но бесшумно. Она пронеслась в нескольких сотнях метров над нами и снова взмыла ввысь под небольшим углом. Только тогда до наших ушей донесся тонкий приглушенный гул турбин. Мы стали просить Георга сесть.
– Нет, раз уж я поднялся в воздух, теперь хочу выяснить, какой у этого чудовища дефект.
Очевидно, он хотел испытать машину при максимальных нагрузках. Это не могло закончиться добром, поскольку тест «при максимальных нагрузках» означал испытание пределов ее возможностей. На таких скоростях едва ли удастся выпрыгнуть с парашютом.
Кандидат в покойники за несколько секунд поднялся на высоту три тысячи метров, наклонил нос самолета и, словно падающая звезда, устремился к земле. Из громкоговорителя донесся радостный вопль.
– Осталась всего тысяча метров!
Мы затаили дыхание, потом закричали:
– Прыгай, идиот!
Постепенно, очень медленно нос машины снова стал подниматься и, наконец, достиг нормального положения. Должно быть, Георг тянул на себя штурвал обеими руками. Теперь он поднялся перпендикулярно вверх, оставляя за собой в небе белые следы газа. Через несколько мгновений в воздухе раздался металлический скрежет.
– Заклепки не держат, – задыхаясь после выхода из пике, сообщил Георг. – Целый ряд заклепок и пластин с задних кромок крыльев оторвался.
Инженеры радостно взглянули друг на друга – так вот в чем было дело! – и с благодарностью посмотрели вверх, где Георг уже перевел свой самолет в горизонтальное положение. Мы надеялись, что он заглушит мотор и прыгнет, но пилот хотел спасти машину, потому что только свежие следы неисправности могли стать очевидным доказательством дефекта, который так долго искали.
Итак, Георг стал садиться.
– Надеюсь, я смогу удержать ее, – хрипло проговорил он, снижаясь и направляясь к летному полю, где мы с большим волнением наблюдали за происходящим. – Четыреста, триста восемьдесят, триста пятьдесят, триста двадцать, двести семьдесят, она теряет мощность.
Прекрасно очерченный на фоне неба силуэт машины появился над горизонтом.
– Снижается слишком быстро. Добавляю газ. Она собирается нырнуть носом вниз уже на двухстах пятидесяти. Чертова корова!
После этого Георг умолк. Он должен был сосредоточиться на сложной посадке. Ему предстояло коснуться земли на скорости в двести пятьдесят километров в час!
Самолет просвистел, как стрела, над нашими головами метрах в двух или трех. Теперь наступил самый тяжелый момент всего полета, очень опасный. Когда колеса шасси коснутся бетонной дорожки, стрелка спидометра должна показывать двести пятьдесят километров в час – не больше и не меньше. Тысяча глаз следила за исходом этой отчаянной авантюры.
Вот сейчас! Левое крыло накренилось, когда шасси коснулось земли.
Когда мы прибежали с поздравлениями, Георг сидел на траве в нескольких футах от ограждения на другом конце летного поля.
– Каждая посадка аварийная, – с улыбкой заметил он, – если ее совершаешь с высоты пятьдесят, тридцать или двадцать сантиметров.
В тот же вечер, когда мы с Вернером и Георгом сидели вместе, Вернер с энтузиазмом говорил о новом истребителе с турбинными двигателями.
– Пятьсот таких машин, и Геринга больше не надо будет называть обманщиком.
Георг покачал головой:
– На юге Германии я видел почти столько же автобанов… только они не действовали. И где ты собираешься найти в этих машинах место под орудия? Они рассыпаются в воздухе и с трудом отрываются от земли. Безнадежно! И кроме того, все это глупости, не так ли? Мне лично уже надоело всякое оружие.
При этом замечании Вернер бросил на нас недоверчивый взгляд. Георг ответил ему ироничным взглядом и наклонился к нему:
– Послушай, старина, ты же не с луны свалился. Ты прекрасно видишь, куда изо дня в день дует ветер. Не думаешь же ты на самом деле, будто мы еще можем выиграть войну?
– Да, я знаю, никто из вас больше не верит в это, – отозвался Вернер. – Но я вам говорю, что мы победим быстрее, чем вы можете себе это представить. «Пять минут после того, как часы пробьют двенадцать!» Вот что сказал фюрер, разве вы не помните? Он не допустит, чтобы мы воевали без цели.
– Ох, – насмешливо вздохнул Георг, – ты еще грезишь Санта-Клаусом, который принесет милое оружие возмездия – прекрасные атомные бомбочки!
Напряженной походкой Вернер подошел к окну. Он явно старался скрыть от нас свои чувства.
– Они бегут с фронта миллионами, – пробормотал он скорее себе, чем нам. – Глупцы, у которых сердце ушло в пятки. Просто бегут с фронта. Герои становятся дезертирами и идеалистами, предатели! Большинство из них забыли великую идею, но я скажу вам кое-что. – Вернер повернулся к нам. – Если идея погибла, она всех потянет за собой в пропасть, нашу страну и наш народ. Тогда идея фюрера будет осквернена, а его рейх превратится в гигантский рынок рабов.
Георг наполнил бокалы.
– Ты хороший парень, Вернер, но не говори так много. Успокойся и выпей немного бренди! Прозит! За дезертиров! – Он поднял свой бокал, затем снова опустил. – Ты хочешь поймать меня на том, что никто больше не хочет воевать? Но у меня тоже есть своя идея, и очень неплохая. Более того, новая! Мне хотелось бы объяснить ее тебе; возможно, ты поймешь.
Слегка смущенный и оттого, вероятно, торжественный, Георг вытащил маленький иллюстрированный буклет и положил его перед Вернером. На обложке большими красными буквами было написано: «Битва за Британию – август – октябрь, 1940. Издано министерством авиации, Лондон».
– Где ты взял это? Вражеская пропаганда!
– Но она заслуживает внимания! Где я достал ее? Мой последний противник – последний, которого я сбил в своей жизни, прислал мне эту книжицу на память. Взгляни! – Георг перевернул первую страницу и показал нам большую фотографию.
Девять молодых пилотов Военно-воздушных сил Великобритании с улыбками шли перед камерой, о чем-то болтая. Возможно, они только что осматривали широко раскинувший крылья «Спитфайр», который стоял за их спинами.
– Внимательно вглядись в эти лица! – попросил Георг. – Они могут быть похожи на наши.
И действительно, черты некоторых летчиков напомнили нам наших товарищей.
– Теперь ты понимаешь, к чему я клоню? – сказал Георг.
Глава 21
Вернер молча стоял рядом со мной под звездным майским небом. Гитлер покончил с собой. Мой друг был одним из миллионов, чьи надежды ушли в могилу за фюрером. Он еще не мог до конца понять это, потому что не знал ничего, кроме глубокой и твердой веры в идола, который теперь был повержен. Германия, за которую Вернер честно воевал, умерла вместе с Гитлером.
– Я ничему не научился, только верить в него, – монотонным голосом произнес мой друг. – Теперь я теряю силы. У меня больше нет никаких целей.
Бесчисленные звезды сияли над двумя человеческими существами – над нами. Каких огромных размеров достигают наши страдания, подумал я, какой огромный запас боли должен быть в этой Вселенной.
Часы на башне маленького немецкого городка пробили полночь. Я протянул руку Вернеру. Сегодня был его двадцатый день рождения. На этом мы расстались, не сказав друг другу ни слова.
Я только улегся в кровать, когда вошел Хинтершаллерс.
– Там внизу девушка. Угадай, кто?
– Я уже лег спать.
– Даниэль, приятель, это Даниэль!
Хинтершаллерс втолкнул ее в мою комнату. Она пристально посмотрела на меня.
– Я так рад, что ты нанесла нам визит!
– Не хочу наносить никаких визитов, – ответила Даниэль.
Несколько секунд я пытался понять, что девушка хотела этим сказать, потом догадался: она собиралась остаться.
– Я могла бы скоро вернуться во Францию, но больше не хочу.
– Но будет очень тяжело, дорогая. Через несколько дней Германию заставят капитулировать. Германия проиграла войну.
– Ты уже говорил это однажды. Но дело не в этом.
– Что же ты собираешься делать?
– Ничего. Только останусь здесь, около самолета, на котором летал Ульрих; около людей, с которыми служил и которые любили его. Я хочу, чтобы он снова был рядом, хочу слышать гул мотора его машины, закрывать глаза и видеть его, идущего от ангара. Я хочу остаться рядом с ним.
– Вместо этих фантазий тебе лучше все забыть. Через несколько дней мы перестанем летать и лишимся своей формы.
Глядя в пол, Даниэль тихо произнесла в ответ:
– Тогда я начну искать человека, похожего на Ульриха.
– Но он не сможет быть Ульрихом.
– Почему бы ему не быть таким Ульрихом, каким я представляю его себе! По пальцам обеих рук я могу сосчитать часы, проведенные с ним. Я любила его гораздо больше, чем знала.
