Степан Злобин - Пропавшие без вести
— Ну что ты! Никакой моей перед тобою заслуги! Тебе же ведь генерала сразу присвоили! — сказал Рокотов и на мгновение задумался, замолчал. — Да, непонятного так много случилось, Петр Николаич… Так это всех нас тогда в академии придавило, такой гнет навалило на наши сердца! — добавил он глухо и сдержанно. — Я понимаю, что об этом не говорят, и молчу… Очень рад, что в отношении тебя все оказалось чьей-то ошибкой. Жаль, что так долго она выяснялась. Если бы выяснилось все раньше, то, может быть, и воевать нам кое-где было бы легче. А сейчас я рад, что смог все мое искреннее уважение и доверие доказать тебе, как коммунист и солдат. Уверен, что ты выйдешь с честью из испытания боем. Ермишин — чистейший артиллерист и, конечно, в поддержке нуждается. С этим расчетом тебя и оставили тут, как я полагаю. Вот потому Ивакин в общем по-своему прав. И я, несмотря на мою приверженность к дисциплине, поспорил бы с фронтом, если бы тут не ты… Ивакин тебя тоже ценит. С Острогоровым что-то у вас… но я думаю, что в трудный момент он поймет… А я на тебя полагаюсь.
Вошел адъютант Рокотова. Доложил, что к КП подошла машина с бойцами охраны для сопровождения командарма в штаб фронта.
Балашов и Рокотов обнялись на прощание.
— До свидания, товарищ майор! — громко произнес Рокотов, обратясь к Бурнину, подчеркнув, что он не забыл о его присутствии и все, что тут было сказано, мог повторить при ком угодно так же твердо и убежденно.
— Счастливой дороги, всего хорошего, товарищ генерал-лейтенант! — вскочив с места, от души ответил Бурнин, взволнованный только что происшедшей сценой.
В этот миг раздался телефонный вызов. Рокотов и Балашов задержались.
— «Волга», слушаю, — отозвался связист. — Левый сосед вызывает, — доложил он.
Бурнин взял трубку.
— Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант! «Волга», двенадцатый у телефона… Слушаюсь… Здесь! — Бурнин обратился к вопросительно смотревшим присутствующим. — Генерал Ильин зовет вас, товарищ командующий, — пояснил он.
Рокотов с едва заметной грустной усмешкой возвратился к телефону.
— Здравствуйте, Константин Федотович!.. Был налет, был… Нет, все живы, — ответил он. — А вот справа от нас получилось хуже: Малышев ранен… Да, ждем атак… Стрелковый полк? Не могу. Даже батальоном выручить не могу… Нет, вы послушайте, у меня никого больше нет. Я — командарм без армии: отозвали. Машина готова, сейчас уезжаю… Вместо меня Ермишин, а третий по-прежнему Балашов Петр Николаевич, передаю ему трубку.
Передавая в левую руку начальника штаба трубку, Рокотов еще раз молча пожал его правую и пошел к выходу.
Бурнин вышел его проводить. У входа уже ожидал полковник из штаба, которого Рокотов увозил с собою, тут же были личный адъютант Рокотова и старший лейтенант, командир охраны.
— Желаю победы, — сказал Бурнину Рокотов, поднимаясь в машину.
— И вам побед! — отозвался Бурнин, но слова его уже заглушило скрежетание стартера.
Непрерывно постукивал телеграф. Непрерывно работали провода. От точности связи зависело взаимодействие громадной машины, рычаги, трансмиссии и колеса которой раскинулись на многих десятках квадратных километров. Конец ночи ушел на рапорты о прибытии транспортов боепитания, об окончании минных и окопных работ. Из передового КП сообщили о прибытии туда командования.
Начинался рассвет. И вдруг вдалеке разом грохнуло, будто громом, ударило множество орудий. Началась боевая гроза и покатилась тяжелым, рыкающим гулом…
— Артподготовка, — отметил Бурнин.
— Запишите: пять часов пятнадцать минут, — сказал Балашов.
Тотчас же начались донесения о начале вражеской артподготовки. Бурнин отмечал по порядку. Так, как нарочно, справа налево, и сообщали одно и то же: «Днепр» — Мушегянц, дивизия, расположенная как раз дальше всех от Днепра, «Десна» — Лопатин, «Дунай» — Дубрава, «Дон» — Старюк; потом сообщил крайний левофланговый наштадив, с «Урала» — из дивизии Волынского, потом его правый сосед, «Иртыш» — почему-то носивший еще старое звание комбриг Щукин, наконец, «Припять» — Дуров… Сообщения были однообразны. Пока еще ничего нельзя было сказать, фриц продолжал «темнить»: артподготовка шла на всем фронте, и где пойдут в серьезное наступление, предсказать еще было нельзя.
— Полученные вчера стрелковые батальоны пополнения перебросить в район запасного KП, пока нет авиации, — по телефону приказал Балашову Ермишин. — Отсюда удобнее сманеврировать.
Но тут же поступило первое донесение о танковой атаке на направлении правофланговой дивизии Мушегянца. Для начала стык армий прощупывали всего двадцать танков на том самом участке «борисовских партизан», как его называли теперь в штабе армии.
— Мушегянц стоит без вторых эшелонов. Я бы ему на усиление все три батальона из резерва отдал, — отметив эту атаку, обратился начальник штаба к Ермишину.
Но тот повторил приказ перебросить и сосредоточить резерв в районе передового КП — на направлении «Дунай», а Мушегянца обещал прикрыть заградительным огнем артиллерии.
Танковые атаки разведочного порядка и атаки немецкой пехоты прошли на направлениях «Урала», «Припяти», «Иртыша», то есть на левом фланге и в центре армии. Пока все было отбито. Сгорело несколько вражеских танков, во многих местах были отброшены атакующие автоматчики.
Резерв — два дивизиона «PC», — который только что прибыл в распоряжение армии, новый командующий потребовал сосредоточить в лесу вблизи того же села Поножовщина, позади передового КП.
Отдав этот приказ, Бурнин слушал опять сообщения с КП Мушегянца. Говорил Ивакин.
— Я на «Днепре». Большой расход гранат и бутылок. Атакуют и пехота и танки. Что же вы им гранаты такие прислали?! Посылайте противотанковых, не жалея… Командиры и бойцы молодцом, а людей у них мало. Вчера батальон им дали, а что им один батальон! Немец чует, где слабо! Мушегянц уж охрану штаба выслал на свой правый фланг во второй эшелон, писарей, музыкантов, нестроевщину сбивает в роты…
Балашов настойчиво повторил Ермишину, что необходимо дать пехотное пополнение Мушегянцу, подкрепил мнением Ивакина.
Но командарм разрешил отдать Мушегянцу только один батальон.
— Остальным поставлена будет другая задача, — сказал он.
Однако в этот момент от Мушегянца пришло сообщение о массированном налете авиации на окопы переднего края.
— Теперь повсюду пойдет авиация. Ясная видимость! — предсказал Бурнин.
А Мушегянц уже сообщал далее, что вслед за налетом началась атака на правом фланге сразу полсотнею танков с пехотой.
И несмотря на заградительный огонь артиллерии, несмотря на готовность к отражению атаки собственными силами Мушегянца, пять вражеских танков через «Днепр» на участке «борисовских» проскочили в тылы, прошли без пехоты.
— Боюсь, не наделали бы беды! — кричал сам Мушегянц.
— Как же вы танки-то пропустили?! К вам стрелковый батальон в подкрепление перебрасывается. Его же теперь к чертям передавят! — перехватив телефон в свою руку, выкрикнул Балашов. — Примите все меры, а то батальон сомнут! Да штаб свой, штаб охраняйте!..
Бурнин связался с артиллерией, затем с КПП на дороге к «Днепру», приказал предупредить продвигающийся резервный батальон о прорыве вражеских танков. Истребление их считать первой задачей батальона. Уничтожив танки, батальону двигаться дальше по направлению на «Днепр», в распоряжение Мушегянца.
Сообщили, что началась бомбежка переднего края соседней с Мушегянцем дивизии Лопатина.
— Готовьтесь к отражению танков. Танки пойдут в тот же миг, как отбомбят самолеты, — предупредил Балашов и тут же обратился к начарту: — Дать заградительный артиллерийский огонь на участке Лопатина.
Большое наступление немцев началось. Уже стало ясно, что это будет грозное и решительное сражение. О налетах авиации и артналетах на окопы переднего края и на ближние тылы уже то и дело доносили с участков разных дивизий. Всюду вслед за авиацией и артподготовкой шли в наступление пехота и танки. Несколько раз уже поступили сообщения от Чалого о смене артиллерийских позиций в связи с попытками немцев накрыть поддерживающие передний край батареи. Сообщения о танковых атаках говорили о нарастании вводимой в действие немцами танковой массы и мотопехотных частей.
— Замучила авиация всех, черт их в душу! Надо просить ВВС фронта об истребителях. Настойчиво надо просить, — говорил с передового КП Ермишин. — Соедините меня с фронтом. Я сам им скажу. Что же, над нашей землей немецкое небо, что ли!..
Фашистская авиация. Она пролетала и тут, над штабом, и шла спокойно в тылы. Было обидно и горько. Эскадрильи проходили над головами штаба армии, шли как дома и не бомбили его лишь по неведению, что в этом лесу находится мозг всей армии, ее главный центр. На пути авиации рыкали зенитки, а она себе шла да шла…