Владимир Тюрин - Слушать в отсеках
Время не изменило Николая Филипповича. Он по-прежнему был подтянутым и «новеньким», как свежеиспеченный выпускник училища. Но только с адмиральскими погонами да с поседевшей головой.
Оркестр начал выстраиваться. Из-за сопки, обрывающейся прямо в воду, выползли буксиры, ведя за собой атомоход. Они вытянули его на середину обрамленной со всех сторон гранитом бухты. Лодка произвела впечатление. Огромная, она не выглядела громоздкой, даже наоборот, казалась изящной. Округлый правильной формы нос, маленькая рубка. Сзади, отделенная от корпуса водой, точно хвостовой плавник акулы, из глуби вздымалась на несколько метров острая лопасть стабилизатора.
Атомоход, помогая буксирам, подрабатывал винтами и вскоре приблизился к причалу. Матросы лихо перекинули на бетон трап, командир лодки, высокий капитан первого ранга, легко сбежал на причал, широко размахивая руками, подошел к Логинову.
— Товарищ адмирал, атомная ракетная подводная лодка прибыла в ваше распоряжение. По личному составу, работе механизмов замечаний нет. Командир лодки капитан первого ранга Березин!
Адмирал крепко пожал ему руку, посмотрел на Березина счастливыми глазами и не удержался, обнял его.
— Ну здравствуйте, Геннадий Васильевич. Вот и снова вместе. — И вдруг весело рассмеялся. — Но проливом ходить на этом красавце не разрешу.
Чуть попозже, когда несколько улеглись суета и волнение и когда они смогли остаться наедине, Логинов, заметно смутившись, спросил:
— Как там мой-то?
— Павлик? Хорошо служит. За освоение новой техники медаль за бэзэ[8] получил и досрочно капитан-лейтенанта. В общем, толковый парень — математик!
РАССКАЗЫ
ЕСТЬ У МОРЯ СВОИ ЗАКОНЫ
С севера их не шибко большой остров круто обрывался в море. День и ночь с тихим шорохом волны облизывали нагромождения здоровенных окатистых булыжников. А с другой стороны, с южной, в островок воткнулась бухточка. В ней среди лохматых водорослей густо хороводилась мелочишка трески и пикши. Тут же в затишье паслись длинноногие крабы, подстерегая зазевавшуюся рыбью молодь.
В эту бухточку и ходил Костя на рыбалку. «За свежачком», как говорил старшина первой статьи Дородный. Костя ставил две удочки, нанизывал на них кусочки соленой до жути селедки и за час-полтора набрасывал ведерко некрупной рыбы на ужин. Больше не требовалось: сколько могут съесть четыре человека? А кроме них, матросов, на острове больше никого не было.
Окончив рыбалку, Костя не спешил на камбуз. Ему нравилось, забравшись на плоскую, как столешница, макушку острова, лежать в мягкой пепельно-белой перине ягельника и подолгу глядеть на стылое свинцовое море. Иногда ему везло: мимо острова, глухо гудя дизелями, проходили подводные лодки. Они шли настолько близко, что Костя даже мог рассмотреть лица людей, стоявших на верху рубки.
Не было в эти минуты человека на свете несчастнее его. Сосущая зависть к подводникам и горечь обиды на то, что он не с ними, не на лодках, делали настолько ненавистным этот остров с его отмеренной по минутам спокойной службой, что на первых порах Костя, бывало, даже плакал злыми тоскливыми слезами.
Он со стыдом вспоминал, как прошлым летом на выпускных экзаменах в школе выбрал тему сочинения «И сейчас есть место подвигу». Даже умудрился что-то нагородить о своей будущей героической профессии подводника. А потом засыпался на конкурсе и не попал в военно-морское училище. Зато вот уже третью неделю трубит на усилительном пункте кабельной связи. Третью неделю не уходит с неба солнце, третью неделю он перед ужином ловит рыбу и третью неделю с тоской выискивает в море пеньки рубок подводных лодок.
Смотав удочки и бросив их на берегу — кто их возьмет? — он вскарабкался наверх. Ветра не было совсем, и поэтому солнце, скуповатое на тепло даже сейчас, в июле, слегка припекало. Макушка сопки окрасилась неярким разноцветьем светло-сиреневых, белых и зеленых мхов. Среди лохматых узоров то тут, то там попадались островки хрупких и совсем мелких бледно-розовых цветов. Аккуратно переступая через них, Костя дошагал до обрыва и лег. Пришел и лег просто так, по привычке. Ждать было нечего: уже два дня шли флотские учения, и все лодки были далеко в море.
Командир части, отправляя Костю на остров, предупредил:
— Имейте в виду, служба там суровая, трудная. Если не чувствуете в себе достаточно мужества, скажите сразу. Оставим вас на материке, а туда пошлем другого.
Костя не колебался ни мгновения.
Мужество… Для чего оно здесь? Даже вот теперь во время учения, когда люди в море воюют, на острове все так же вовремя едят и вовремя спят. Старший матрос Барышев, как будто ничего не происходит, по-прежнему режет дурацкие фигурки из корневищ полярной березы. А Карпенко, если случается свободная минута, строчит письма своим заочным корреспонденткам. Только и разница, что этих свободных минут стало поменьше, да еще старшина пункта Дородный перетащил свою койку в аппаратную и нынешнюю ночь спал, не раздеваясь. Вот и вся война… Проще апельсина и скучнее таблицы умножения.
— Ере-о-ми-ин!.. — донесся от бухточки крик Карпенко. В голосе его различимо слышались злость и нетерпение. Это было настолько непохоже на обычно медлительного увальня Карпенко, что сердце Кости екнуло сладкой надеждой — что-то случилось! — и он опрометью полетел вниз.
— Где тебя, салагу, черти носят?! Ну-ка бегом к старшине! Орешь, орешь…
Костя даже не подумал обидеться за «салагу». Он схватил ведро и бросился бежать, полный радостного ожидания чего-то наконец нового и необычного.
На крыльце дома, крепко сбитого из толстых бревен, спокойно покуривал Дородный. Он всегда был спокоен, этот малорослый и на первый взгляд чуточку нескладный старшина. Окна дома были отворены настежь, и в одном из них слышалась скороговорка телеграфного ключа.
— Товарищ старшина…
— Посиди, — прервал его Дородный и повернулся к окну: — Ну как?
— Никак. Не отвечают. У них, видно, сейчас сеанс связи с лодками. Не до нас, — ответил ему Барышев и снова застучал ключом.
— С кем это он? С базой? — спросил Костя.
— С базой.
— А чего не по телефону?
Дородный заплевал окурок и ловким, оттренированным щелчком отправил его метра за три прямо в железную бочку.
— Кабель сожгли, деятели. Вон видишь на Младшем брате костер? Какие-то новенькие на рыбалку приехали. Старые все знают, где там кабель проложен.
Над соседним островом вился еле заметный прозрачный дымок. Их два острова, перегораживавшие вход в длинную, вроде фиорда, бухту, так и назывались. Два брата. Один, где стоял пункт, — Старшим, а тот, поменьше, — Младшим. Младший стоял у самого устья шумливой реки-говоруньи, и в токе пресной воды к нему скатывалась семга. Поэтому туда частенько наведывались рыбаки. Улов, правда, не всегда был удачливым, зато подальше от глаз рыбнадзора. Через Младший же от усилительного пункта проходил кабель связи для укрывшейся в глубине бухты береговой базы.
В окне тонко зачастила морзянка.
— Старшина! Есть! — крикнул Барышев и тут же по-деловому спокойно начал переводить телеграфную дробь: торпедоловы… все… в море… катер… сможет… выйти… через… час… примите… меры… срочному… восстановлению… связи…
— Выйдет через час, да до нас час с лишним, — зло хмыкнул Дородный. — В общем, стой там, иди сюда.
— Товарищ старшина, зачем нам катер ждать? — Косте не терпелось хоть чем-то заменить тоскливое островное однообразие. — У нас же двойка есть.
— Есть… В том-то вся и беда, что есть она и нет ее. Месяца полтора назад один деятель с такого же, как у нас, пункта пошел рыбачить на двойке и утонул. Сразу приказ: запретить шлюпками пользоваться. Вот и сейчас на базе словчили: срочно примите меры, а на чем туда добираться — молчок.
Дородный достал сигарету, прикурил, посмотрел на чистое, без облачка, небо и, как будто раздумывая про себя, проговорил:
— А погода-то хороша… И до Младшего рукой подать. Проверено — четыреста сорок семь метров. А, Кость?
Костя обрадованно вскочил:
— Разрешите выполнять?
— Чего выполнять?
— Ну там… весла нести, жилеты.
…Двойку плавно раскачивало. На Баренцевом море даже в самую тихую погоду не затухает зыбь. Костя греб по всем правилам. Он плавно заносил весла для гребка и резко вынимал их из воды, подсчитывая про себя: «Два-а-а… Раз! Два-а-а… Раз!» Старшина, понаблюдав за Костей, удивленно спросил:
— Где это ты так наловчился?
— В учебном отряде. Загребным в призовой шлюпке был.
«Два-а-а… Раз! Два-а-а… Раз!» Костя чувствовал, как упругой свежестью наливается тело.
— У меня, товарищ старшина, и по самбо первый разряд.
Костя не собирался хвастаться. Он просто на всякий случай хотел предупредить старшину — на меня, мол, можно положиться. Тем более сам-то старшина силенкой не отличался.
