Богдан Сушинский - На острие меча
– Отдай его мне, князь! – крикнул подоспевший Корзач, метнувшись наперерез татарину. – Не княжеское это дело – вылавливать в реке кайсаков!
– Бери, – негромко проговорил полковник, тоже спешиваясь, и, бросив поводья, устало, еле шевеля несгибающимися ногами, направился к опустившейся на траву девушке.
– Вы спасены, госпожа, – произнес он слишком тихо для того, чтобы девушка вынуждена была реагировать на его слова. – На сей раз вы, гнев Перуна, каким-то чудом спасены.
37
Крик Амелии, в самом деле, оказался услышан. Первой поднялась леди Стеймен. Она-то и встретила взбунтовавшуюся, перепуганную пансионессу в коридоре первого этажа, на котором размещались только ее комната да холостяцкое лежбище Кристиана. Перехватила, попыталась завести в свой будуар. Однако Амелия вырвалась, выскочила во двор и помчалась к зданию пансионата, первый этаж которого тоже занимали три воспитательницы-француженки и кучер-охранник Гафиз.
Леди не погналась за ней. Какое-то время растерянно стояла посреди коридора, не зная, то ли спешить к пансионату, чтобы хоть там, в его стенах, утихомирить неразумную дочь казненного шевалье-артиллериста, то ли подняться наверх и попытаться выяснить, не произошло ли чего недоброго с маман Эжен.
Сама маркиза очень четко представляла себе, что последует, когда Амелия разнесет весть о случившемся по комнатам пансионесс. Сколько разговоров и сплетен породит ее рассказ. Тем более что, после весеннего выпуска, среди воспитанниц осталось всего пять девушек, успевших побывать в ее «усыпальнице». И все же Эжен не подхватилась, не запаниковала. Зло, по-мужски, выругалась, сплюнула от досады и, утонув в перинах в том самом месте, где только что лежала Амелия, уставилась в мутную серость потолка.
Никакого угрызения совести она не ощущала. Чувство неудовлетворенности – да, было. Своей дикой выходкой Амелия Мюно развеяла тот глубинный экстаз маман, с которым та предавалась любовным утехам, и оставила на берегу серого неуютного утра.
– Маркиза Дельпомас! Вы слышите меня?! – тяжелые, шлепающие шаги по старинной, скрипучей лестнице не заставили ее ни встрепенуться, ни насторожиться. В конце концов, она полновластная хозяйка всего того, что расположено от скалистого берега до болот. Это ее, а не чье-то там, пусть маленькое, но герцогство, ее королевство, в пределах которого действовали только те законы, те порядки и нравы, которые определены или, по крайней мере, признаны ею.
– Маркиза Дельпомас! Вы слышите меня, Эжен?! – звала ее леди Стеймен, все еще стоя на лестнице и не решаясь отворять дверь будуара.
Маркиза не ответила. Она пребывала в том сомнамбулическом состоянии, в которое поверг ее бунт Амелии: где-то между крайней досадой, вызванной поступком пансионессы, и высшей степенью наслаждения, подаренного все той же паршивкой-пансионессой, и не желала, чтобы кто-либо смел врываться в это ее состояние с вопросами и расспросами.
– Вы уж простите меня, мадам Эжен, – возникла леди Стеймен теперь уже на пороге. – Я подумала было…
– Пошла вон, старая шлюха, – устало, с полным презрением проговорила Эжен. – И впредь – без звона колокольчика не смей подниматься сюда.
– Тысяча нижайших извинений, госпожа маркиза. Я всего лишь хотела удостовериться, что с вами ничего не случилось, – растерянно пробормотала англичанка. – Выходка пансионессы Амелии крайне удручила меня, крайне.
– А меня, как видишь, возрадовала.
– Будь на то ваша воля, я могла бы привести другую пансионессу. Из тех, что уже побывали здесь, – вкрадчиво подсказывала Стеймен.
– Немедленно отправляйся в пансионат, угомони эту оборванку. Проследи, чтобы сегодня все спали до десяти утра. Два часа лишних. На завтрак их позовут к десяти, если только вообще позовут, – добавила Эжен в сердцах.
– Готова исполнить все, что прикажете.
– С чего это вдруг?
Леди Стеймен усердно соображала, как бы ответить поделикатнее. Маман Эжен обладала удивительной способностью задаваться вопросами в тех счастливых случаях, когда у других никаких вопросов не возникало.
– Меня одолевает предчувствие, что вскоре наш пансионат превратится во всемирный центр заговоров. Ни один заговор в мире не будет происходить без участия пансионесс. Со временем Мария Магдалина превратится в тайный орден женщин, правящих миром, – неслыханно дерзила леди Стеймен.
– Да, ты тоже стала задумываться над этим? – обрадовалась Эжен возможности поговорить о чем-то не связанном с утренним происшествием. – И как давно эта мысль посетила тебя впервые?
– Каюсь, относительно недавно. Важно, что все-таки посетила. Работая в таком заведении, просто невозможно не задумываться над подобным ходом событий. Скажу больше: был бы наш пансионат чуточку богаче, нам следовало бы выстроить замок в старинном английском стиле, таинственный и недоступный, да нанять вооруженных слуг, проложить подземные ходы, соорудить подъемный мост. Девицы из самых аристократических семей почитали бы за честь попасть в «Марию Магдалину», а монархи всего мира содрогались бы от одного упоминания о пансионате маркизы Дельпомас.
– Замок в староанглийском стиле, говоришь? – Эжен закрыла глаза и попыталась представить некое подобие замка на месте ее «Лесной обители», но ничего не получилось. Вместо замка в ее воображении возродилось налитое тугое тело этой паршивки Амелии.
«За любую телесную усладу приходится платить унижением, – вздохнула Эжен, – и ничего с этим не поделаешь. Главное, не привязывайся к ней. Эта юная дрянь не стоит твоей привязанности. – Но, немного поколебавшись, осадила свой пыл: – Да будет тебе! Эта дрянь просто-напросто испугалась. Если бы ты сначала разбудила ее, все сложилось бы по-иному».
– Да, старинный замок… – мечтательно проговорила она вслух. – Это романтично. Всемирный орден пансионесс-заговорщиц. Распределив воспитанниц по монаршим дворам Европы, мы держали бы в руках все нити власти. Возможно, хоть тогда наконец прекратились бы эти бессмысленные, проклятые войны и воцарился бы мир, – и, чуточку засомневавшись, добавила: – Или же, наоборот, наступил бы полнейший хаос.
– Так вы действительно ставите перед собой такую цель? – ужаснулась леди Стеймен. – Я-то считала, что д'Оранж, де Ляфер, де Мюне, словом, все они – только случайность.
Эжен поняла, что проболталась. Об истинных причинах перемен, произошедших после появления герцогини д'Анжу, воспитательницы могли лишь догадываться.
– Когда вы уже, наконец, научитесь понимать французов, миледи? Все, что вы только что услышали в этих стенах, следует воспринимать как шутку. Или такого понятия для вас вообще не существует?
– Просто мне всегда хотелось, чтобы мы стали чуточку богаче, маркиза Эжен, – мгновенно сменила тему леди Стеймен. – Только-то и всего. Что ни говорите, а в последнее время герцогиня д'Анжу не слишком щедра, поскольку…
– Не вам судить об этом, – холодно прервала ее Эжен. – Ступайте в пансионат, утихомирьте Мюно и всех остальных.
– Только у меня к вам просьба. Скорее даже не просьба, а всего лишь совет…
– Вы ведь знаете, леди Стеймен, что я не люблю получать советы от воспитательниц. Все, кто хоть однажды попытался давать мне советы, уже уволены.
– Знаю. Вы предупреждаете об этом каждую, кого принимаете на работу. Но мой совет не касается ни нравов, ни, простите, вашего… как бы это получше сказать, способа жизни.
– И на том спасибо, – сухо проговорила Эжен. – Чего же он касается?
– Нам следует сменить название пансионата. Мария Магдалина – уже не для нашего заведения.
Эжен приподнялась на локтях, удивленно посмотрела на англичанку и вдруг рассмеялась.
– Нет уж, леди Стеймен. Только Мария Магдалина. И дело вовсе не в пансионессах. Если кто-то здесь и чувствует себя Марией Магдалиной, так это я сама. Ладно, ступайте, ступайте, вам этого не понять.
* * *Приезд герцогини д'Анжу – вот что в корне изменило тогда не только полумонашескую жизнь пансионесс Марии Магдалины, но и все ее, Эжен, личное бытие. Маркиза Дельпомас редко вспоминала о тех, первых днях. Она вообще не любила предаваться воспоминаниям. Но сегодняшнее происшествие все же заставило ее вернуться к событиям, связанным с первым приездом герцогини…
– Как вы посмели войти сюда? – ворвался в ее воспоминания шотландец Кристиан. Из стройного юноши он давно превратился в медведеподобного мужика с железными бицепсами и вечно сонными, полупьяными глазами.
Этот обленившийся, ожиревший воин сто раз должен был бы погибнуть в бессмысленных сражениях во имя его величества, предварительно отправив на тот свет десятки врагов короны. Но вместо этого он погибельно прокисал в «Лесной обители», в женском царстве, в обществе семнадцати блудных сирот-пансионесс.
– Но меня прислала леди Стеймен, – будоражил ее слух своим отвратительным французским произношением шотландец.
