Марк Твен - Янки в мундирах
— Вы куда хотите меня вести? — спросил он. Слова сходили у него с языка медленно. Распухший рот болел. — Я ничего не сделал.
— Вы же слышали, что говорит сержант, — сказал полицейский все еще дружелюбным тоном.
Дондоло сказал: — Дурачком прикидывается.
— Знаю, знаю, — сказал полицейский. — Все они так. Думают, что это им поможет. Но это не надолго. Мы им живо вправляем мозги.
Торп тряхнул головой, пытаясь собрать мысли.
— Повторите, — попросил он.
— Что повторить? — сказал полицейский и подумал: Видно, парню и вправду досталось.
— Что вам Дондоло сказал… про меня.
— Я повторю! — выскочил Дондоло. — Я поймал его с поличным: он продавал продукты этому французу — вон полный мешок набрали! Мука, окорок, яичный порошок, сахар, консервы. Я его поймал и говорю: ага, наконец ты мне попался! А он на меня бросился — взгляните на мою руку — придется к врачу итти.
— Ну вот, — сказал полицейский. — И нечего больше рассуждать. Пошли.
Торп вырвался у него из рук.
— Стойте, — сказал он, — это он врет. Врет, чорт его возьми. Он сам все сделал, а на меня сказал. Это я его поймал, когда он продавал продукты.
Полицейский взглянул на Дондоло. — Ну?
— Да что я, о двух головах? — сказал Дондоло, — Если бы я продавал имущество армии Соединенных Штатов, думаете, я бы попался такому олуху?
Торп почувствовал, как приближается страх. Голые, ослепительно белые стены кухни качнулись, стали сдвигаться. — Это ложь! — выговорил он.
— Спросите француза, — сказал Дондоло. — Он говорит по-английски.
Полицейский вопросительно взглянул на Сурира.
Сурир и Дондоло успели сговориться за несколько секунд, когда Торп замертво свалился на пол, а полицейские, заслышавшие шум потасовки, еще не добежали до кухни.
— С кем торговали? — грубо спросил полицейский. Сурир указал на Торпа: — Вот!
— Это ложь! — прошептал Торп.
Полицейский даже не расслышал. Он опять взял Торпа за локоть.
Теперь стены кухни не только надвигались на Торпа: они стали прозрачными. Он видел, как целые армии Суриров и Дондоло маршируют взад и вперед, скалят зубы, берут на караул. Их колонны окружили его, зажали, не оставили ни лазейки. Впрочем, если бы и была лазейка, он не мог бы убежать — ноги отказывались ему служить. И он подумал: все это сон. Свернуться, сжаться в комок — и проснешься в теплых, ласковых объятиях матери. G тех пор как не стало материнской ласки, все было только сном, — как вырос, пошел воевать, был ранен. Но в то же время он знал, что это не сон. Враги одолевали его, устоять против них нехватало сил.
Он покорно двинулся к дверям, устало волоча ноги.
* * *Дондоло пошел к Люмису. Ему не хотелось итти. В Штатах, в Десятом городском районе, их босс Марчелли всегда внушал ему, что чем меньше народу знает о каждой сделке, тем лучше для всех участников и тем больше барыши. Но у Дондоло хватило ума сообразить, что после вмешательства полиции и ареста Торпа вся история уже вышла за пределы его, сержантской, компетенции.
К тому же вполне возможно, что Сурир пойдет на попятный, когда убедится, что не так-то легко перекочевать из американской военной полиции в уютную французскую тюрьму.
Люмису Дондоло рассказал в общих чертах то же, что военной полиции.
Люмис не поверил ни единому слову. Он знал Торпа, и он достаточно знал Дондоло, чтобы представить себе, как было дело.
— А где Торп сейчас? — спросил он.
Дондоло пожал плечами. — Наверно, в военной полиции.
Больше Люмис ничего не спросил. Его тревожило другое: чего добивается от него Дондоло?
Дондоло занимал в отделе особое положение. В своей узкой сфере он с самой Англии действовал как опытный политик. Он создал себе небольшой, но крепко слаженный аппарат: завел друзей и подкреплял эту дружбу подачками по своему ведомству. Первая забота военного человека — еда, а еду выдавал Дондоло. Люмис и сам участвовал в ночных угощениях; он хорошо помнил вкусные мясные сэндвичи с прокладкой из нарезанных ломтиками соленых огурцов, которые Дондоло так ловко готовил для офицеров. Все это урывалось от солдатских пайков. Кто знает, как далеко это зашло, со сколькими солдатами и офицерами Дондоло связал себя невидимыми нитями.
— Очень скверная история, — сказал наконец Люмис. — Очень тяжкое преступление.
— Да, сэр.
— Продажа государственного имущества, нападение на младшего командира при исполнении им служебных обязанностей — воинский устав, статьи 94 и 95… Ну-ка, посмотрим… в случае осуждения пять с половиной лет как минимум.
Дондоло следил взглядом за пальцами Люмиса, листавшими страницы знакомой книжки. Плохо дело. Он уже представил себе, как будут жить Ларри и Саверио, когда отец их сядет в Ливенвортскую тюрьму. Потом он взял себя в руки, решив держаться своей версии, хотя бы это стоило жизни Торпу и кому угодно еще.
— Непонятно, — сказал Люмис. — Ну, хорошо, Торп — помешанный, но не в такой степени. И мне лично кажется, Дондоло, что продавать военные пайки будет не помешанный, а скорее очень расчетливый человек. Тут какое-то противоречие.
— Верно, сэр, — сказал Дондоло убитым голосом. Люмис приободрился, увидев, что Дондоло, обычно такой самоуверенный, сидит перед ним, потупив глаза, опустив голову, смущенно поглаживая руками колени.
— Придется вам меня выручать, — сказал Дондоло.
— Я всегда готов помочь моим подчиненным, — сказал Люмис. — Вы это знаете. Если у вас неприятности, скажите лучше прямо.
Дондоло сдержал улыбку. — Я от вас ничего не скрою, — сказал он. — Француз-то приходил ко мне…
— Какой француз? Где вы с ним познакомились?
— В баре, — сказал Дондоло. — Он по-хорошему со мной обошелся, угощал вином.
— Так, — сказал Люмис. Он понял, что роль злодея уготована французу.
— Сегодня он явился ко мне, — продолжал Дондоло, — и стал просить продуктов. Говорит, у него большая семья и они при немцах очень голодали. Двое детей, говорит, больны, — кажется, рахит или что-то в этом роде. А жена говорит, до того изголодалась, что молоко пропало, не может кормить ребенка. Два месяца ребенку-то, — добавил Дондоло.
— Здесь многим туго приходится, — сказал Люмис. — Но не раздавать же нам еду направо и налево.
— Сэр! — сказал Дондоло, и в голосе его прозвучала искренняя мольба, — прошу вас, как-нибудь после завтрака или обеда подойдите к окнам кухни и взгляните, как эти французы роются в помойках. Помои едят, отбросы! Просто сил нет на них смотреть.
Люмис прервал его причитания: — Значит, этот француз пришел к вам…
— У нас продуктов хватает, я ему кое-что дал. Что ж тут такого? Разве мы для того освободили этих людей, чтобы они сидели голодные?
— Вы деньги взяли?
— Немножко, — сознался Дондоло. — Француз мне их сам навязал. Я, говорит, не нищий, я зарабатываю, разве я могу взять продукты даром? Мне не хотелось спорить, если он предпочитает платить, — пожалуйста. Я ведь только сержант, сэр, ну, заработал несколько долларов, мне и о семье нужно думать.
— Да, да, конечно, — сказал Люмис. — Но как тут оказался замешанным Торп?
— Торп зашел на кухню. Нечего ему было там делать! — В Дондоло опять вспыхнула злоба. — Но у нас тут вечно во все суют нос.
Люмис сочувственно крякнул. Он понимал возмущение Дондоло. Толачьян тоже совал нос в чужие дела… Толачьян погиб.
— Торп, значит, пришел на кухню, — продолжал Дондоло, — увидел, что я даю французу продукты, и поднял крик: я, мол, обкрадываю армию! Я продаю их пайки! И жуликом меня обозвал, и по-всякому. Вы же знаете Торпа, сэр, он не в своем уме. Вы сами скажите, сэр, кто у нас не наедается досыта? Разве я не забочусь обо всех?
— Да, конечно, — сказал Люмис.
Дондоло продолжал: — Так разъярился, что мочи нет. Покраснел весь, потом побледнел, и как бросится на меня. Я, сколько мог, его удерживал, ну, а потом он меня вот сюда ногой пнул — может, на всю жизнь покалечил, сэр, — и тут уж я тоже из себя вышел. Наконец, явились полицейские.
— Это все?
— Все, сэр! — сказал Дондоло, вполне довольный своей выдумкой.
Получается складно, подумал Люмис. Но никто в отделе не поверит в филантропические наклонности Дондоло. К тому же он сам сознался, что взял деньги.
— Податься вам некуда, — сказал Люмис. — Вы торговали с французом и попались с поличным.
Дондоло кивнул.
— И едва ли Торп первый полез драться. Не такой он человек.
— А не все ли равно? — Дондоло обозлился. Что он без Люмиса не знает, кто кого бил?
— Мне не нравится ваш тон! — сказал Люмис. Мысли его приняли новое направление. Рано или поздно все эти любимчики обязательно являются к нему и затевают скандал. Дондоло зарвался. Пора его осадить.
— Мне не нравится ваш тон, сержант. И не вам указывать мне, все равно или не все равно то, что я говорю. Да, да, не вам мне указывать. Я достаточно наслушался жалоб на плохое питание, так что вы, видно, не в первый раз делали дела с этим французом, а может быть и другие французы производили впечатление на ваше сердце и ваш карман.
