Сергей Смирнов - Девушки в погонах
И Ляпина пошла к Ковпаку…
— Сидор Артемьевич, переведите меня в оперативную группу.
Командир зажал в кулак острую седенькую бородку.
Нахмурился.
— Сиди в лазарете. И без того каждый день хороним товарищей. Не пущу.
Нина не уступала:
— Я пришла к партизанам, Сидор Артемьевич, не отсиживаться в землянке. Я не просто фельдшер, а военфельдшер. Понимаете? Военный фельдшер…
Она добилась своего. Ее назначили в 4-ю оперативную группу, которой командовал Павел Пятышкин. Это было одно из самых лихих и заслуженных подразделений.
Нина Ляпина.
Уходили партизаны от своей базы на многие десятки и сотни километров. И всюду рядом с мужественными патриотами шла маленькая храбрая волжанка с санитарной сумкой и пистолетом на боку. Надо было стрелять — она стреляла. Надо было идти в разведку — шла. Надо было вытаскивать из-под огня раненых и перевязывать их — вытаскивала и перевязывала. Особенно отличилась Нина Ляпина в боях за Старую Шарповку, Новую Слободу и Старую Гуту. Командование соединения несколько раз представляло ее к правительственным наградам.
Здесь, в отряде, нашла Нина Ляпина и свою любовь. Голубоглазый лейтенант Саша Тураев, отчаянно смелый в бою командир, страшно робел перед круглолицей красавицей. И как знать: не забудь он в Нининой землянке тетради со стихами, посвященными ей, любимой, может быть, и не сыграли бы веселой партизанской свадьбы в сумском лесу.
Они воевали вместе. В одной оперативной группе. И погибли вместе. В одном бою.
2 октября 1942 года в Брянских лесах, в день, когда Ковпак отдал приказ о подготовке к большому рейду по Киевщине и Житомирщине, Нина стала членом Коммунистической партии.
А через два дня был бой за Голубовку, где засел большой, хорошо укрепившийся вражеский гарнизон.
Александр вел свой взвод к позиции немецких легких минометов. Оставалось каких-нибудь несколько десятков метров. И вдруг из тщательно замаскированного, не засеченного разведкой дзота хлестнула огненная струя свинца. Она сразила молодого командира.
На этом же участке наступления, буквально под носом у противника, в неглубокой лощине жена Тураева военфельдшер Нина Ляпина развернула перевязочный пункт.
Фашисты сопротивлялись отчаянно. Раненых было много. Нина не раз ползком подбиралась к самому краю вражеской обороны и выносила из-под огня истекавших кровью партизан.
…Мина взорвалась около раненых. Несколько человек было убито, Нина — смертельно ранена. Она не теряла сознания до самого конца. А он наступил все-таки раньше, чем успели довезти ее до лесного лазарета.
Так погибла Нина. Ее короткая боевая жизнь была у меня перед глазами. Неизвестным оставалось одно: где она находилась, что делала с конца сентября 1941 по март 1942 года?
И тут я вспомнил одно письмо, хранившееся в деревянной шкатулке Любови Васильевны Ляпиной. Написано оно было неокрепшим, мальчишеским почерком:
«Пишет вам партизан Николай Федорович Хабоко, Нина была для меня все равно что родная сестра. Она бежала от фашистов и спряталась в нашем доме. За это они расстреляли моего отца. Мы с Ниной дождались Ковпака и пошли к нему. Нина у вас настоящая героиня. Если бы вы знали, какой подвиг она совершила! Если разрешите, я приеду к вам после войны и буду считать вас отцом и матерью. Буду за вами ухаживать. Вот тогда все и расскажу…»
Однако Николай Хабоко так и не смог приехать после окончания войны в Куйбышев. И я решил разыскать его или других людей, знавших о том, что делала Нина в тылу врага долгих пять месяцев.
И снова поиски, встречи с бывшими партизанами, жителями Ямполя. Наш народ умеет хранить память о героях и героинях, об их подвигах. А то, что сделала Нина Ляпина, и ее украинские друзья и подруги, иначе и не назовешь, как подвигом.
В конце сентября 1941 года в районе Ямполя, на Сумщине, немцы отрезали 275-й полк от соседних частей дивизии и начали изматывать его непрерывными атаками с воздуха и земли. Кольцо окружения становилось все плотнее. Командир полка принял решение прорываться к своим разрозненными группами одновременно в разных направлениях. Легкораненых можно взять с собой. Но как быть с двадцатью ранеными, которые не могут двигаться?
Вечером, за несколько часов до сигнала к прорыву, командиры собрались на совещание. На него пригласили военфельдшера Нину Ляпину и никому не известного худого высокого человека в штатском. Командир полка представил его: бывший агроном колхоза имени Ленина Никита Иванович Дарико. Больной туберкулезом, с наполовину сгоревшими легкими, он не смог уйти из Гремячки. Дарико предложил командованию полка план размещения раненых по окрестным селам и хуторам.
Особых подозрений у фашистов вызвать Дарико не мог, так как в последние годы из-за болезни отошел от активной работы. Нина Ляпина была оставлена с ним для лечения раненых.
Дарико, худой, с лихорадочным румянцем на щеках, покашливал в костлявый кулак, ласково смотрел на фельдшера большими синими глазами и говорил:
— Ничего, Нина Дмитриевна! Все будет в порядке. Запомните, вы моя племянница из города… Приехали за больным дядей поухаживать, да и в торговлишке ему помочь… Ясно?
В ночь перед прорывом Дарико привел на свой двор саперов. Несколько часов работы, и две ямы, вырытые для укрытия от бомбежек, превратились в удобные, вместительные землянки. Сюда поместили тех, кого нельзя было перевозить. Таких набралось человек двенадцать. Саперы, прежде чем уйти, позаботились о том, чтобы не оставить никаких следов своего пребывания на усадьбе Дарико. Она стала главной базой подпольного народного госпиталя, развернутого вблизи Ямполя. Часть раненых развезли по хуторам. В Турановке приняла раненых старая колхозница Акулина Авдеевна Осенко. В Окопе раненых прятала Федора Григорьевна Кравченко. В Олине — Василий Никитич Пушко.
Несколько дней и ночей не смыкала глаз Нина. Измучилась. Извелась. Медикаментов мало. Бинтов не хватает. Из имущества полковой медсанчасти почти ничего спасти не удалось. Вместо йода раны приходилось заливать соком, выжатым из стеблей чистотела. На бинты шли прокипяченные старые женские платья и юбки.
Помощниц у Нины поначалу не было. Раненые метались в жару, просили пить, скрежетали зубами от боли. Делала перевязки, кормила красноармейцев, поила их лекарствами и… дрожала. Дрожала не столько за свою судьбу, сколько за них, своих больных.
Дарико и те, кто были связаны с ним, изумлялись: как переменилась Нина за несколько дней. Из робкого и застенчивого военфельдшера, стеснявшегося даже своего воинского звания, она превратилась в строгого, требовательного и даже придирчивого начальника подпольного госпиталя.
Однажды, протянув внушительный список, голосом, не допускающим возражения, она сказала Дарико:
— Никита Иванович, какой угодно ценой надо достать вот эти лекарства и инструменты.
Аптек, в которых можно было купить медикаменты, не существовало. И все-таки Никита Иванович достал необходимое. Он съездил в Ямполь. Связался со знакомым аптекарем. Каким-то образом купил у гитлеровских санитарных чиновников несколько банок йода и консервированной крови. Кое-что дало и аккуратное ночное «обследование» гремяченского медицинского пункта, в котором по приказанию старосты лечились только полицейские и члены их семей.
О питании раненых заботились вместе — Дарико и Ляпина. Никита Иванович отобрал у Нины ее военную форму и дал ей аккуратное зимнее пальто, достал валенки, ушанку. В этом облачении Нина выглядела совсем как девочка-подросток и не привлекала ничьего внимания.
С утра Дарико запрягал в кошевку лошадь, брал с собой «племянницу» и трогался в путь. В глазах гремяченского старосты и полицаев это была безобидная операция натурального обмена. Торговец выменивал у населения на мыло и гвозди яйца, шерсть, пух, некрашеный холст. Потом все это отвозил в город. Оттуда снова вез в село промтовары, а для «господ полицаев» порой прихватывал у знакомого аптекаря баночку-другую спирта.
Только двоих раненых не удалось спасти. Умерли от гангрены. Остальных Нина выходила, поставила на ноги. Нет, не одна, конечно! Если бы на помощь не пришли колхозники, если бы они не дежурили у постелей раненых, если бы не кормили их с ложечки, не давали бы по часам прописанные «маленьким доктором Ниной» лекарства, кто знает, каким бы был счет спасенных. Особенно заботилась о восстановлении здоровья советских воинов звеньевая колхоза имени Ленина Вера Волк, перед самой войной награжденная орденом «Знак Почета», и секретарь комсомольской организации Марина Штанюк. Они не только целыми днями просиживали у постелей раненых. В избе Веры был замурован в русскую печь приемник. По ночам подруги слушали Москву, запоминали сводки Информбюро, а на следующий день пересказывали их воинам, для которых услышать голос столицы даже в пересказе было целительнее всякого лекарства.
