Федор Абрамов - О войне и победе
Почему это так?
Почему рука одних людей стоит больше, а других меньше?
Кто выдумал такие законы? Ведь это же просто узаконивание неравенства.
Или семьи, потерявшие своих кормильцев на войне, получают разную пенсию. Одно дело, если твой отец рядовой солдат, другое дело – если он офицер. Черт побери, да ведь это в Советском Союзе. Почему же должны страдать дети? Жрать-то они одинаково хотят – что дети рядового, что дети офицера? И потом – учитывается ли, что рядовой мог бы со временем стать и офицером, вырасти до начальника и т. д. Разве все это гуманно? Как это можно оправдать?
Или как можно допускать такие вещи: на днях факультет попросил выделить человека для поездки на длительное время за границу. Кого и посылать как не Германа? Специалист, заслуженный человек. Так нет же! Оказывается, нельзя. Он ненадежен как человек, может неожиданно умереть и не оправдать тех средств, которые будут затрачены на его командировку. Это ужасно!
Герман с этим, видимо, уже давно свыкся и стал собирать в командировку своего первого друга Петра. Как он будет обходиться без него, с кем будет ходить в баню, кто его ободрит и поддержит – все это не существует сейчас для него. Главное – послать в Югославию своего парня.
– Много дает эта командировка, – сказал мне Герман. – Годика через два-три Петька и докторскую маханет. Каково, а? Федор? – подмигнул он мне. Да, никакой зависти (не в пример мне). А как он радовался, когда защитил диссертацию Петька! Другой бы, во всяком случае, переживал: вот, мол, вместе учились, вместе в аспирантуру поступали. Он кандидат, а я что…
Но у Германа не было этого чувства. Это меня так поразило, что я готов был даже подумать, что это у него идет от излишней простоты, простодушия.
Но это не так. Герман – добряк из добряков. Это самая характерная у него черта.
Много пережил этот человек на своем веку. Получается так, что его жизнь не имеет никакой ценности. Ему, например, отказано в праве застраховать свою жизнь. Почему? Да потому, что нет уверенности, что он не загнется завтра. А дети? Для них-то можно застраховаться? Нет!
Происходит нечто чудовищное: жизнь настоящего героя начисто обесценивается.
И что удивительного, что Герман кое в чем разочаровался. Раньше горел на партийной работе, а теперь остывает. Теряет веру в Житченко, в Александрова и т. д.
Он часто сожалеет о том, что пошел по ученой стезе. Жить бы ему в Сибири, работать бы каким-нибудь председателем райисполкома, иметь садик, огород, настоящую семью. И к черту всех этих Мейлахов.
– Иной раз страшно становится, Федор, как посмотришь, что делается кругом. Говорит Житченко: поставьте вопрос перед Обкомом об изъятии лишней площади у людей. Знаете, вы будете самым популярным человеком в городе.
Струсил.
– Нет, пусть кто-нибудь другой.
А почему? Потому что у него самого излишки.
Странно иногда обходятся с Германом. На последней районной конференции Герман решил выступить с резкой критикой райкома. Попросил записать в прения. Но о его выступлении стало известно Житченко.
«Вас Софронов громить собирается», – шепнул Ал. Ал. Никитин.
И что же? Слова не дали! Больше того, вывели из пленума райкома. Вернее, не ввели, хотя как член райкома он зарекомендовал себя прекрасно. Четыре раза участвовал в комиссиях.
Подумать только: Герман стал неугоден. Герман – герой Отечественной войны и честнейший человек!
Мне на днях говорит: возьми меня летом к себе на Север. Хочу пожить среди людей.
Какая наивность! А где деньги? А как он преодолеет все трудности пути?
9. V.1969
Чуть ли не первый праздник, в который я работаю. И работал успешно – придумал концовку «Несмышленышей».
Но главная моя победа – новый рассказ «На курорте».
Родился он прелюбопытно. Мы с Люсей поехали на Каменный остров проветриться (у нее болела голова), было жарко, непривычно после холодов, и я начал нервничать. А тут еще новый правительственный особняк, обнесенный глухим железобетонным забором (новое чудо строительной техники. Какой-то инженер наверняка получил премию). Я начал по обыкновению клясть бюрократов и не только шепотом, а во весь голос. Люся стала нервничать, умолять прекратить это. И вдруг, спускаясь в садик, там, где, по рассказам, была дача Шаляпина, меня осенило: в одно мгновение родился рассказ.
Мы сели на скамейку, я рассказал Люсе. Ей понравилось. Вот так рождаются рассказы. А идея его во мне зрела давно. Меня еще лет 9–10 назад, когда мы были в Ялте с Люсей, поразила социальная пропасть между тем, кто отдыхал на общем пляже, и на пляже для слуг народа – рядом, за огромной железной, специально выкованной оградой («срочный заказ»), с подъемником, с закрытой купальней. И всего на этом пляже была только одна толстозадая баба. С победой, писатель! На этот раз с двойной!
10. V.1969
Что больше всего меня поразило в день Победы в этом году? Горячие, раскаленные батареи на лестнице в доме Ивана Кривенко (Гаванская, 17), лето, духота страшная, в тени 25°, а тут во всю калят батареи.
В чем дело? Может быть, кочегары с ума сошли или запьянствовали? Ничего подобного. Отопительная организация Василеостровского района выполняет план.
Оказывается, зарплата, прогрессивки и все прочее в этом роде начисляется в зависимости от нагретого тепла. А так как зима была сухая, то решили нагнать это сейчас.
– А чего? План, – сказал Федор Мельников, бывший администратор. – Не сделал планового количества калорий – не получишь зарплаты.
И так по всей России. Из года в год. Да что же это такое?
Да, немцы нас не разбили, а бюрократизм, может быть, и разобьет.
6. II.1975
Наконец-то четко вырисовываются 4 вещи о войне: 1. «Белая лошадь» (посвящение: «студентам-филологам – тем, кто не вернулся»). 2. «Разговор с самим собой». 3. О следователе («Кто он?» – Л. К.) и 4. О роли случайности, Провидения в войне (о себе). Это все – новый подход к военной теме… Главная мысль: какие уроки мы сделали из войны? Достойны ли памяти погибших? И потому это не только рассказ о войне, сколько о мире, о нас, выживших в войне. Вот это будет по-новому. Так к войне никто еще не подходил.
5. XI.1975
С утра работа: заметки к «Белой лошади». Главная мысль: какие уроки сделали мы из войны? Достойны ли памяти погибших? И потому это не столько рассказ о войне, сколько о мире, о нас, выживших в войне.
Вот это будет по-новому. Так к войне еще никто не подходил.
9. V.1975
Празднуя день Победы, вот что надо запомнить на всю жизнь:
1. Мы, вышедшие из ада войны, – великие счастливцы, ибо судьба нам подарила 30 лет лишних жизни. А потому – радуйся, радуйся и с высоты этой радости смотри на все свои неудачи, огорчения. Иди победителем по жизни.
2. Будь мужествен, будь человеком, будь солдатом всю свою жизнь, и это лучшая твоя память о погибших.
27. IX.1975
И вдруг голос из 30-х годов – мягкий, украинский говорок. Семен Палабута. Все отбросил в сторону: приходите вечером в гости.
И вот посидели за столом, вспомнили 30-е годы, молодость…
У Палабуты раза три вскипали слезы на глазах, да и у меня, признаться, подступал комок к горлу.
Он все такой же добряк, этот Семен Палабута. Просто божий человек.
Разные были ребята в Карпогорах в 30-е годы. Но такого чистого, такого честного и незлобивого, такого по-хорошему услужливого не помню.
А уж его ли не катали, не молотили в 30-е годы! Лишенец, раскулаченный с юга, по всем спецпоселкам прошел, работа – где хуже, туда и его. А сколько унижений и оскорблений всяких претерпел!.. Гоняли, мытарили Палабуту, морозили на морозе, в Пинеге до самого ледостава заставляли с багром бродить, голодом, само собой, морили, на каждом шагу: гад, враг, не человек. А началась война – кого первым на фронт погнали? Семена Палабуту.
Воевал, пролил кровь за родину, после войны – половину жизни провел в госпиталях, на операционных столах. Казалось бы, зачерстветь, озвереть должен, возненавидеть всех и вся, а он – по-прежнему сама доброта, по-прежнему сердце его переполнено любовью к людям. И к советской власти – никакого счета.
Что это? Индивидуальная особенность или славянская доброта и всепрощение?
Семен Палабута – сила наша и сама красота, но он же и наше проклятие. Потому что они, Семены Палабуты, та питательная почва, на которой произрастают все злодеяния, совершавшиеся и совершающиеся на русской земле.
12. II.1978
Проблема из проблем: выполняем ли мы свой долг перед павшими? Они отдали жизнь, стояли насмерть, а мы? Не разжирели ли? Не переродились ли? Что делаем? Как себя ведем?
Увековечить ребят в мраморной доске надо. Но достаточно ли этого? Самый ли это главный памятник павшим?
Главный памятник павшим – это наши дела сегодня, наше поведение. Выдержали ли мы экзамен? И не тяжелее ли выдержать проверку жизнью (долгой), чем проверку войной?
9. V.1978
