Александр Одинцов - Огненная вьюга
Не найдя в лесах даже следов русского отряда и вернувшись на исходный рубеж, фашисты всю свою злость обрушили на мирных жителей деревень, до которых добрались лишь поздней ночью. Утром после ночлега каратели подожгли крестьянские избы в Теплове, Марьине, Поспелихе, расстреляли одиннадцать стариков и женщин, якобы за сочувствие и помощь партизанам.
В Поспелихе штурмбанфюрер Брегман сделал последнюю попытку установить местонахождение русского отряда. По его распоряжению был схвачен семидесятипятилетний больной старик, в запальчивости бросивший бесчинствующим оккупантам, что он обо всем расскажет советским бойцам и те воздадут фашистам сторицей за их злодеяния. «Редкая удача, — подумал Брегман. — Старик сам сознался в том, что знает, где искать отряд. А сломить его, заставить говорить — это дело техники». А такой «техникой» эсэсовец владел, как он считал, в совершенстве.
Штурмбанфюрер неплохо изучил русский язык в специальной школе гестапо и поэтому вел допрос без переводчика.
— Старый человек, — вежливо и вкрадчиво начал он. — Будем откровенны. Положение ваше тяжелое, почти безнадежное. За связь с бандитами, а вы сами признали это, мы вправе вас расстрелять.
— Никаких бандитов кроме вас я не видел, — твердо ответил старик. — А что говорил о наших бойцах, то у нас из каждой хаты по бойцу, а то и по двое, по трое… на фронте.
— Вы говорите неправду, — сдерживая гнев, продолжал Брегман. — Нам известно, что диверсанты отдыхали в вашем доме, вы их угощали…
— Зашли бы эти, как вы их называете? Я и слова такого не ведаю, то коли б нашими оказались, то накормил бы их и обогрел. А как жа, я ить русский мужик.
— Тебе быстро хочется умереть, — зло процедил Брегман, — и ты поэтому так дерзко мне отвечаешь?
— Я-то на своей земле умру, — собрав последние силы, ответил старик, — а ты сдохнешь здесь и никто на могилку твою не придет никогда. Да и самой могилы у тебя не будет, ворон твоих костей не найдет…
— О, старый бес, — яростно вскричал штурмбанфюрер, ужасаясь в душе силе духа этого старого, полуживого от болезни и только что перенесенных побоев человека. — Сочувствуя твоему возрасту, я хотел расстрелять тебя. Но ты заслуживаешь петли!
— Вешай, сволочь, — прохрипел старик. — Всех не перевешаешь. А я плюю на вас, нехристей. Тьфу!
Брегман не выполнил высказанной угрозы.
Повесить старика не удалось. Вернее, этого уже не стоило делать. Последние его слова и плевок, попавший в лицо штурмбанфюрера, вызвали у него такую вспышку ярости, что он, отбросив лежавший на столе пистолет, выхватил у солдата охраны автомат и в упор буквально исполосовал старика струями пуль.
Это была последняя жертва операции «Снежный барс». Местонахождение русского отряда для гитлеровцев так и осталось загадкой. Дальнейшие поиски прекратились. Да вскоре и искать его стало некому и некогда. Фашистские дивизии под ударами Красной Армии откатывались на запад. И охранная дивизия генерала Ценкера, так и не выполнив поставленной перед ней задачи, по тревоге была переброшена под Клин для ликвидации в этом районе прорыва русских войск.
21. В ГОСТЯХ У КОЛХОЗНИКОВ
После ужина и небольшого отдыха в лесу южнее деревни Поспелиха отряд капитана Шевченко под прикрытием пурги и ночи прошел между деревнями Вертково и Кадниково около двенадцати километров на север и остановился бивуаком юго-западнее лесной деревушки Марфино.
На многие километры раскинулись здесь первозданные дебри, расплескавшиеся зеленым морем севернее шоссе Москва — Волоколамск. Пройдешь и час, и другой, и третий, а то и целый день и не встретишь ни деревеньки, ни души. Разве появится вдруг где-то на опушке одинокая сторожка лесника да на луговинах, полянах — бревенчатый сенной сарай. Сараи неказисты, грубовато срублены, но крепки и хорошо укрыты. Сложенное в них сено всегда сухо, духмяно и может храниться долго. В лесах кроме просек и едва заметных троп дорог нет, а глубокие овраги, заросшие густым кустарником, даже в летнее время практически непроходимы для одиночного всадника, а для автомобилей и подавно. В зимнее же время эти пути и вовсе недоступны для всех видов транспорта.
Поразительно, что в каких-то шестидесяти — семидесяти километрах от Москвы еще сохранялись такие нетронутые леса. Однако самое удивительное здесь — это деревни. Только в сказках можно встретить такое. Многие километры идешь лесами, где кажется, еще не ступала нога человека, и вдруг на крохотной, с пятачок, полянке появляется уютная деревенька домов в двадцать. Летом рядом с ней весело журчит говорливая речушка или зеркалом поблескивает дивной чистоты озеро, а зимой они закованы льдом и, как пушистым одеялом, закрыты толстой полостью снега. По их берегам — приземистые, с маленькими оконцами, баньки — где курные, а где и с печными трубами. Любят в них мыться и стар и млад. Ну, а про фронтовой народ говорить нечего.
После тяжелого лыжного перехода и, к сожалению, весьма скудного завтрака весело задымили наиболее просторные бани, затопленные радушными хозяевами. Они только этим и могли порадовать родных бойцов, не имея возможности толком покормить их после недавнего налета немецкой продовольственной «грабь-команды», подчистившей до зернышка, до последнего цыпленка крестьянские запасы.
Но бойцы не унывали. «Недоели, так попаримся всласть!» — говорили они, наслаждаясь теплом, горячей водой, которую привыкли скупо расходовать кружками да и то лишь для чая, не помышляя даже раздобыть ее для бритья. А тут благодать. Некоторые, особенно сибиряки, напаривались буквально до одури. Потом в чем мать родила выбегали на мороз, ныряли в снежные сугробы и вновь залезали в самое пекло, нещадно поддавая и поддавая крутого парку.
А в это время командир хозяйственного взвода старшина Кожевников с тревогой размышлял о том, чем ему впредь кормить личный состав. Была у него надежда на «НЗ», розданный бойцам несколько дней тому назад. Этот запас был рассчитан еще на двое суток. Но при проверке оказалось, что большинство разведчиков расправилось с ним раньше срока. Непорядок, конечно, но и понять людей можно. Лютый мороз, длительные лыжные переходы по глубоким снегам изматывали людей. Где уж тут экономию соблюдать… Делать нечего, придется об этом докладывать командованию отряда. Ведь те запасы продовольствия, которые были захвачены у немцев взводом Васильева в деревне Теплово и в немецком складе в Надеждине и которых хватило бы еще на 4—5 дней, остались спрятанными в лесу на прежней стоянке, откуда отряд был вынужден поспешно отойти.
Капитана Шевченко серьезно встревожил доклад старшины. В самом деле, голодные люди много не навоюют, да и большие физические нагрузки переносить будут тяжело. Командир отряда пригласил к себе комиссара и начальника штаба. Посоветовавшись с ними, принял решение отправить группу бойцов под командованием старшего лейтенанта Алексеева для заготовки продуктов в деревнях Власково и Захарово, где, кажется, еще не бывали оккупанты.
Тут же Алексеев с десятью разведчиками отправился на выполнение задания, но не вернулся, как предусматривалось, на место стоянки отряда, а прислал посыльного, который доложил:
— Товарищ капитан, фашистов во Власкове нет и вообще они там не появлялись. Местные жители обрадовались нашему приходу, а их бригадир — у них словно ничего и не менялось, хотя в любой момент к ним могут нагрянуть гитлеровцы — сказал, что в достатке снабдит отряд продовольствием. «В счет госпоставок», сказал он, — улыбнувшись, добавил посыльный…
Кстати, бригадир Максимов говорил это на полном серьезе. В деревне, в колхозном амбаре хранился запас муки, различных круп и других продуктов, которые предназначались для сдачи государству. Но обстановка на фронте сложилась так, что колхозники не успели этого сделать. И сейчас все от души радовались, что все это пойдет, что называется, по прямому назначению — фронтовикам. Но, взвесив старшине Кожевникову продовольствие и выделив ему на забой двух яловых коров, также подлежавших сдаче по госпоставкам, бригадир пришел к командиру отряда и попросил выдать ему «документ по полной форме» о получении продуктов Красной Армией.
— А ты, батя, бюрократ, — поддел его молоденький боец, провожавший Максимова к домику, где размещался капитан Шевченко. — Немцы, понимаешь, вокруг, а ты канцелярию разводишь.
— Теленок ты ишшо, — беззлобно ответил бригадир, жестом останавливая что-то хотевшего сказать капитана. — Воевать научился, а простой вещи не разумеешь. Немцы-то на час, не о них речь… В нашем государстве порядок должон быть. Ты ко мне в избу приди — я тебе что хошь отдам… окромя, конешно, дочки, на что ты нам такой — конопатый! А за народное добро все мы в ответе, понял, милай?
— Так точно, — гаркнул боец, как на строевом плацу, и приложил пятерню к ушанке.
