Андрей Орлов - Черный штрафбат
Пообщаться не дали. Подошел офицер в звании капитана с тлеющим окурком. Высокий, статный, с залихватски закрученным казачьим чубом под козырьком сдвинутой на затылок фуражки. Подозрительно оглядел солдата в штрафном облачении, насупился.
— Это мой сокурсник, Сережа… — быстро затараторила Иринка. — Я рассказывала тебе, что училась в Новосибирске… Он тоже со мной учился… Не виделись три года, и вот…
Офицер недоверчиво хмыкнул. Не понравился ему этот рваный угрюмый солдат. Хотя и не конкурент тот ему был — такому элегантному красавцу, одетому по «последней» военной моде.
— Ну-ну, — усмехнулся капитан. — Наговорились уже, Ирина Владимировна? Догоняйте свою часть, солдат, — и приобнял смертельно бледную Иринку, не расставаясь с окурком, — как свою собственность, развернул, повел к машине.
А Зорин стоял на обочине — оплеванный, разбитый, подавленный, трясущийся от обиды и разочарования. Иринка выглядывала из-за плеча офицера, а тот заслонял ее своей широкой грудью, начал что-то говорить — нарочито громко, неестественно — вроде как по делу. Сообразил ведь, что неладное происходит, долбаный военно-полевой муж…
Он не помнил, как догнал своих ребят, его о чем-то спрашивали, хихикал Фикус, а он не говорил ни слова, просто не мог говорить. Мир померк, и даже те немногие краски, что еще оставались, стали окончательно размытыми, бледными. Единственное, что помнил он явственно, как мимо промчался «газик» на запасном колесе, обдав колонну штрафников столбом пыли. Офицер заслонил спиной Иринку, он толком ее и не увидел. А ведь даже адрес полевой почты не спросил…
«Впрочем, какой еще адрес? — сообразил он немного позднее. И почувствовал, как ревнивая злоба вытесняет тоску. В одном соединении служим — по крайней мере, пока. Неужели не найдет в не таком уж обширном контингенте нужного человека? Или не разведчик он уже? Ладно, посмотрим, кто кого, — думал Зорин. — Не впервые квасить морды офицерские, разберемся, что за фрукт такой…»
*Приближение самолетов конечно же проморгали. Два «хенкеля» стремительно вынырнули из-за леса и устремились, теряя высоту, навстречу колонне. Как снег на голову! Казалось, летели прямо на штрафников. Совсем близко — он видел неподвижное лицо пилота в огромных очках.
— Воздух! — сорванным голосом крикнул кто-то, когда уже и без слов все было понятно.
— Рота, в поле!!! — заорал Тучков.
Солдаты разлетались как голуби, кубарем катились с откоса, бежали в высокую траву, падали, отползали, вставали на корточки, бежали дальше. Когда трассиры понеслись навстречу дороге, штрафников там уже практически не осталось — только грузовики, пара танков, полевая кухня… Пули вспахивали проезжую часть, пыль вставала до небес! Момент для налета был выбран идеально — чистое поле, до ближайшего леса, синеющего где-то впереди, не менее километра. Снаряд из подкрыльной пушки взорвался рядом с полевой кухней. Возница успел «десантироваться» в водоотводную канаву, а лошадям не повезло, взорвались вместе с кухней (а ведь обед кому-то везли, — машинально подумал Зорин, закрывая голову руками). Разорванный фрагмент стального бака ударился о броню танка, свернул гусеницу — автоматчиков на броне уже не было, успели попрыгать. Танк завертелся посреди дороги, как подбитая муха. Две тени пробежали по полю — самолеты с крестами на фюзеляжах с ревом пронеслись низко над дорогой. Казалось, остановись они на мгновение, и можно камнем добросить…
— Рассыпаться в поле! — кричал ротный. — Всем рассредоточиться, лежать! Сейчас обратно пойдут!
Взводные дублировали приказ — в меру понимания и страха. Орали что-то слезное и призывное. Штурмовики развернулись по широкой дуге километрах в трех от места налета и понеслись обратно — практически рядом, как на параде, издевательски покачивая крыльями.
— Эх, два брата-акробата, мать их… — давясь травой, хрипел Игумнов. — Ну, держись, мужики…
Одного не учли фашистские летчики — в кузове грузовика, попавшего под обстрел, имеется спаренный зенитный пулемет. От паники первых мгновений налета уже оправились, подготовились к стрельбе, и когда штурмовики с пронзительным ревом пронеслись над головой, открыли огонь. Сноровка у стрелка была — долбил уверенно. Данный участок местности фашисты уже не обрабатывали — подались в голову колонны, где добыча представлялась интереснее — грузовики, набитые солдатами, мотоциклисты на М-72. И теперь уже на другом конце поля пыль вставала столбом, ухали взрывы, летела земля, и снаряды превращали проезжую часть в рваную стиральную доску.
И все же зенитчик добился своего! Пусть с задержкой, но достал самолет! Тяжелые пули догнали штурмовик, перебили хвост. Самолет задымил, начал болтаться из стороны в сторону. Летчик пытался удержать его от крена, но самолет без хвоста, как правило, не летает. Он качался как на качелях, отвалил в сторону, начал выделывать какие-то сложные пируэты. Выпрыгнуть с парашютом у пилота возможности не было — о землю бы разбился на такой смешной высоте. Удержать машину он тоже не мог, самолет закувыркался, рухнул на кромке леса, и густой черный дым повалил в небо.
Штрафники восторженно завыли. Второй штурмовик скрылся за лесом.
— Молодец, парень! — загалдел народ, потихоньку выбираясь из травы.
Зенитчик в кузове полуторки смущенно улыбался, прижимал руки к груди, отвешивал театральные поклоны.
— Улетел, — вынес экспертное заключение рядовой Щукин, присланный в штрафную роту с аэродромной базы, где служил в ремонтной бригаде. — Всё отстрелял, нет у него больше ни патронов, ни снарядов.
— Эй, рота, подъем, чего разлеглись?! — загрохотал старший лейтенант Тучков. — Не на пляже, чай! Выходи на дорогу, стройся в колонну по два и бегом марш — до леса! Хотите, чтобы еще прилетели?
Исполняли приказ как никогда быстро. Бежали, топая сапогами, вдыхали тяжелую пыль, обливались потом. Огибали воронки от снарядов. Задыхались «не спортсмены», а таковых здесь было подавляющее большинство. Невольно косились по сторонам на последствия авиационного удара. Пехотинцам регулярной армии и танкистам досталось больше, чем штрафникам (у штрафников — невероятно — ни одного погибшего). В кузов грузовика загружали тела убитых автоматчиков — к счастью, погибших было немного, не сорок первый год. У кабины взорванной полуторки сокрушался лишившийся своей любимой игрушки водитель — сидел на коленях, размазывал слезы. Солдатик с сумкой мед-брата перевязывал раненого пехотинца — того контузило, он качал головой, как болванчик, тупо пялился в пространство. Второй медбрат подсаживал в кузов еще одного раненого. Зорин почувствовал, как горькая желчь встала у горла. Острый еж сдавил гортань, дышать стало нечем. «Газик», покрытый слоем пыли, застыл под углом в кювете. А чуть сзади посреди дороги красовалась воронка от снаряда глубиной не меньше полуметра. Джип уже проехал, когда рвануло…
Что-то страшное, неотвратимое заползало в душу. Он вывалился из строя, сделал несколько неуверенных шагов. И побежал, задыхаясь, с колотящимся сердцем. Встал, не веря глазам, приблизился на цыпочках. Ерунда какая-то…
— Зорин, отставить! — раздраженно выкрикнул где-то за кадром Тучков. — Вот черт… Рота, стой — полминуты отдышаться!
Вихрем осколков накрыло сидящих в машине, разворотило заднюю часть «Газика». Шофер, пораженный в затылок, выпустил руль, и машина свалилась в канаву. Чубатый капитан за мгновение до смерти что-то истерично вопил — посмертная маска как нельзя лучше отображала эмоции. Иринку он собой не прикрывал… Любимая женщина сержанта Зорина сидела на заднем сиденье. Чуть сползла, запрокинула голову. Ротик приоткрылся, остекленевшие глаза смотрели в небо. Ее красивые ухоженные волосы больше не были золотистыми — красные от крови, она вытекала из-под пилотки. Осколок попал в затылок, она умерла мгновенно, не успела даже толком испугаться.
Зорин на негнущихся ногах обошел машину, погладил девушку по руке, взял ее ладонь. В груди царила пустота. Он ничего не чувствовал. Понимал, что придут прозрение и понимание, вот-вот, они уже на подходе, но еще не пришли, он смотрел ей в глаза и гадал — может, все-таки очнется…
— Зорин, отста… — начал Тучков и осекся, закашлялся. Зорин поднял голову, отыскал его глазами. Кажется, доходило — ох, лучше бы помедленнее…
— Товарищ ста… — Он не смог ни звука из себя выдавить, ноги подкосились, он оперся на борт испорченной машины, слезы хлынули из пустого организма…
*Замкнулось что-то внутри, окаменело. Опустошенный, ко всему глухой, невосприимчивый, он прекрасно понимал теперь рядового Кустаря, уставшего искать смерть. Он бежал в атаку — выжатый, пустой, стрелял из карабина, орал что-то страшное, бессвязное. Пули свистели слева, справа, он их не слышал — видел только вражеские траншеи на окраине Комаричей и о смерти даже не думал. А если не думаешь о смерти, значит, подсознательно ее ищешь. Солдаты в мышиной форме и здесь практически не сопротивлялись, пятились, отстреливались, убегали к лесу. Танки били из орудий по опушке — валили молодые дубки, взрывали ракитник. Рота строилась в походный порядок, двигалась дальше маршевой рысью, погружаясь в дебри древнего Галицко-Волынского княжества…
