Марчелло Вентури - Белый флаг над Кефаллинией
Тропинка была неровная; она вилась по известняковым уступам то вверх, то вниз, мимо гладких стволов артиллерийских орудий и корявых стволов олив. Кое-где на ровных местах еще торчали виноградные кусты, чудом не тронутые лопатами бравых артиллеристов, бывших крестьян из Эмилии и Калабрии.
Вдалеке, освещаемые светом звезд, белели Ликсури и чуть дальше — Аргостолион. Где-то за заливом простиралось почти скрытое от глаз море. Возможно, там, внизу, Катерина думает о нем, удивляется, почему он не приходит. Они не виделись всего несколько дней, но эти несколько дней казались вечностью.
Альдо Пульизи невольно улыбнулся. «Посмотрела бы она сейчас на своего капитана-победителя, непрошеным гостем вторгшегося в ее дом, на своего «брата», — как он торопится к бывшему «товарищу по оружию» Карлу Риттеру, чтобы отчитаться за свои поступки!»
От палатки до выхода из лагеря было недалеко, но этот путь показался ему бесконечно долгим. Капитану чудилось порой, будто он движется назад, а не вперед, будто он снова проходит по знакомым канцеляриям штаба дивизии, через комнату Катерины Париотис, через кухоньку дома, затерявшегося в горах Албании, или через ту, побольше, на ферме в Ломбардии. Пока он шел к границе лагеря, он вновь мысленно проделал путь от момента перемирия до сегодняшнего дня, внутренне подвел итог всему тому, что было сказано и сделано. «Видимо, — подумал он, — поступки, приказы и контрприказы этих дней сейчас получат свое логическое завершение».
Карл Риттер стоял на краю поля: за его спиной зияла пустота ночи; на некотором расстоянии смутно вырисовывались фигуры немецких солдат с автоматами наготове. Капитан видел, как белели в темноте их руки, сжимавшие черное железо оружия.
Обер-лейтенант посмотрел на него равнодушно, без всякого интереса, словно они встретились впервые в жизни. Капитан, хотя и старался принять столь же невозмутимый вид, не мог не вспомнить об их последней встрече, у моря, с девицами из Виллы. Дело было незадолго до перемирия: капитан и обер-лейтенант случайно повстречались на пляже с итальянками. Карл Риттер и Триестинка быстро подружились и, уплыв далеко в море, гонялись друг за другом, как заигравшиеся молодые дельфины. Капитан остался на пляже с Адрианой. Сентябрьское солнце еще припекало. Джераче сидел поодаль на камне и, глядя вдаль, ругал офицеров — всех подряд — и итальянцев, и немцев.
Капитан слышал, как он — то ли в шутку, то ли всерьез — ворчал:
— Все вы, офицеры, одинаковы: лучших баб себе забираете.
Потом они видели, как Карл и Триестинка подплыли к берегу, вышли из воды и скрылись за кустом вереска — в этом месте лес подступал почти к самому морю.
Капитан сказал тогда Адриане слова, которых та не поняла:
— Когда мужчина снимает военную форму, прости-прощай политические убеждения. Посмотри на Карла: перед нами уже не солдат вермахта, а просто хороший парень.
Он поделился с Адрианой своими странными теориями, объяснил ей, что хотя со стороны Карл — вполне нормальный человек, изнутри его разъедает ужасный недуг. Но Адриана посмотрела на него, как всегда, с отсутствующим, скучающим видом, чуть не с досадой, и сказала:
— Я вижу одно: что он красивый парень.
— Да, — продолжал Альдо Пульизи, — обращаясь больше к самому себе, нежели к Адриане, — людям следовало бы всегда ходить в купальных костюмах. Не было бы на свете ни диктатуры, ни войны. Можешь ты себе представить нашего дуче, произносящим речь на площади Венеции в плавках? Или армию солдат под водительством полковников с круглыми животиками, кривыми ножками и волосатой грудью, марширующих в купальных трусиках?
Адриана расхохоталась.
— Воображаю! — протянула она.
Вслед за ней расхохотался и он сам, и Джераче. Денщик швырнул в море камешек; по-видимому, мысль о начальниках, расхаживающих в трусиках, показалась ему забавной. При этом он не спускал глаз с того места, где за кустом вереска скрылись Карл и Триестинка.
— Если бы отменили военную форму, синьор капитан, — ухмыльнулся он, — то и баб делили бы поровну.
«Если бы отменили военную форму!» — вздохнул про себя капитан, глядя на снятую Карлом походную форму.
Сейчас он стоял перед ним в полном боевом облачении, словно приготовился выполнять боевое задание. На шее у него тоже висел автомат: он крепко сжимал его обеими руками, а сам в это время смотрел через голову капитана на сопровождавших его людей, на весь лагерь, как бы оценивая заключенные в нем возможности.
— Мне приказано сотрудничать с вами, синьор капитан, — сказал Карл Риттер, как всегда отчетливо выговаривая итальянские слова.
— Почему же вы не заходите в лагерь? — спросил Альдо Пульизи.
Карл Риттер улыбнулся, по крайней мере так показалось капитану. Да, да: в полутьме — ведь светили только звезды — ему показалось, что губы обер-лейтенанта растянулись в улыбке.
— Видите ли, синьор капитан, — продолжал Карл Риттер, — наше сотрудничество приняло несколько неожиданный характер. Не правда ли? Поэтому, прежде чем переступить порог, я должен принять некоторые меры предосторожности.
В ожидании ответа он переступал с ноги на ногу. Автомат неподвижно висел на груди. На сей раз обер-лейтенант посмотрел капитану прямо в лицо, встретил его взгляд, впился в его зрачки.
— Я знаю, почему вы затрудняетесь мне ответить, синьор капитан, — медленно проговорил Карл Риттер, не сводя с него глаз.
Альдо Пульизи швырнул окурок на пыльную дорожку, которая переходила здесь в широкую площадку. Рядом и позади себя он чувствовал присутствие своих людей. Капеллан и Джераче, точно два угрюмых ангела-хранителя, стояли по бокам от него. Обер-лейтенант бросил взгляд и на них. Казалось, их присутствие его забавляло.
Капитан решил уточнить:
— О каком сотрудничестве вы говорите, синьор обер-лейтенант?
Карл Риттер, чуть раскачиваясь на месте, слегка повернул голову в сторону своих солдат. В ночной тьме обступившие ворота лагеря фигуры стали еще темнее, чернее неба.
— Синьор капитан, — сказал Карл, снова вперив взгляд в лицо капитана, — вы можете быть спокойны, драки не будет. Я выполняю приказ своего командования, вы — своего. Не так ли?
Капитан кивнул в знак согласия, мысленно спрашивая себя: «К чему понадобилось разыгрывать эту дешевую сцену из любительского спектакля. Или здесь действительно сцена захолустного самодеятельного театра и оба они разыгрывают эту комедию, чтобы сохранить свой престиж в глазах солдат, в своих собственных глазах? Ведь мы оба, — подумал капитан, — отлично знаем, что произойдет через несколько минут. Или Карл тоже смущен, несмотря на то что он считает нас изменниками? Вопреки болезни, разъедающей его тело и мозг? Иди же где-то в забытом уголке его неуязвимого организма все-таки сохранилась капля здравого смысла?»
— Мне приказано обеспечить сдачу оружия, синьор капитан, вами лично и всей вашей батареей. А вами получен приказ командования не оказывать сопротивления.
— Какого командования? — спросил Альдо Пульизи, заранее зная, угадывая, что тот ответит.
— Вам это известно лучше, чем мне, — уверенно проговорил Карл Риттер. — Речь идет о штабе армии.
И, как бы невзначай, приподнял дуло автомата и направил в сторону капитана, склонив голову набок и окинув его беглым взглядом.
— Будьте любезны, сдайте пистолет, синьор капитан, и доведите приказ рейха до своих солдат, — сказал он.
— Послушайте, — начал было капеллан дон Марио. Карл Риттер направил дуло автомата на капеллана и описал им полукруг, в который вошли Джераче и все, кто стоял за спиной капитана. Одновременно он что-то крикнул в темноту — тени немецких солдат в выемке неба тотчас пришли в движение. Послышалось бряцание затворов, снимаемых с предохранителей.
— Разыграно как по нотам, — заметил Альдо Пульизи.
— Уверяю вас, мы вовсе не намерены разыгрывать спектакль, — улыбнулся обер-лейтенант.
— Понимаю, — устало ответил капитан. — Меня расстреляют, как полковника Отталеви?
— Я с ним не знаком, — сказал Карл Риттер.
Альдо Пульизи было все равно, что с ним будет. Собственная судьба его не тревожила: ему казалось, что все это происходит не с ним, а с кем-то другим, как будто его судьба была уже решена и он наблюдает за происходящим со стороны. Он отстегнул кобуру с пистолетом и бросил ее к ногам Карла Риттера; в его жесте не было презрения, была только усталость. Капитан обернулся: надо было послать кого-нибудь из офицеров, чтобы тот приказал сделать то же самое всему батальону — пусть сдают пушки, винтовки. Он увидел вокруг себя унылые, растерянные лица.
«Убиваетесь из-за этой нашей проклятой воинской чести? — хотелось ему крикнуть. — Но о какой чести может идти речь, если драпанул даже маршал Италии? Если удрал темной ночью, точно вор, укравший курицу, сам король?!»
