Владимир Шатов - Ни шагу назад!
- Ты сдурел, что ли?
- Молчи, дура! – сиплым голосом прошептал Николай и начал целовать лицо пленницы.
- Пусти, – жалобно попросила Тоня и попыталась ударить насильника.
- Мне больно…
Симагин перехватил её руку и легко подняв, понёс на кровать. Он одним движением разорвал до пояса смутно белевшую ночную рубашку и сладостно замычал. Затем нашёл ладонями опавшие груди Антонины и начал исступлённо их мацать.
- Не хочу! – закричала женщина. – Не могу…
- Сможешь. – Ухмыльнувшись, пообещал Николай и, навалившись, силой развёл её ноги.
Теряя последние силы, она отчаянно вцепилась в волосы насильника, словно боясь, что он куда-то денется. Тот, вскрикнув от боли, выпростал из-под тёплого тела правую руку и ударил Антонину в глаз.
- Сука!
После удара женщина больше не сопротивлялась. Она безвольно затихла и позволила Николаю войти в себя, громко охнув при этом. Через минуту Симагин отпустил жертву и шумно дыша, упал рядом на скрипнувшую кровать.
- А ты говорила, что не сможешь! – удовлетворённо произнёс он. - Куда ты милая денешься…
Совершенно раздавленная Антонина молчала и даже не плакала...С этого дня между ними установились дивные отношения. Николай периодически приходил в дом Шелеховых и иногда оставался ночевать. Хозяйка больше не противилась его домогательствам, но ничего ему не говорила принципиально.
- Да скажи ты хоть что-нибудь, – возмущался тот почти при каждой встрече.
Молча она ложилась на супружескую кровать, молча терпела любовные старания бывшего сослуживца мужа.
- Лежишь как бревно…
Обострённым женским чутьём Антонина чувствовала, что стала надоедать Николаю. Добившись давно желаемого, он постепенно охладевал к ней.
- Слава Богу! – думала она, лёжа рядом с храпящим мужчиной. - Скорее бы он отвалил от меня.
Молчание женщины нервировало полицейского. Всё чаще он заявлялся к ней вдрызг пьяным, возможно для такого поведения существовали и другие причины. До Антонины доходили слухи, будто невольный любовник часто участвовал в массовых казнях евреев и советских военнопленных.
- Хотя бы тебя застрелили скорее, - Антонина жадно желала его смерти и одновременно сгорала от стыда перед знакомыми. - Сил моих больше нету терпеть косые взгляды людей…
В первых числах июня Николай ввалился к ней ближе к рассвету. Дыша в лицо самогонным перегаром он, не раздеваясь, надругался над ней и громко икая, сказал:
- Завтра вечером приду к тебе с дорогим гостем из Киева.
- Не стыдно меня перед людьми позорить? – не выдержала Антонины.
- О, заговорила. - Обрадовался гость.
- Зарекалась молчать, но ты ирод такой кого угодно доведёшь до отчаянья!
- Я такой! – самодовольно протянул Николай. – Так что сопротивляться не рекомендую.
Антонина повернула к нему увядающее, но красивое лицо и выкрикнула:
- Ни тебя, ни гостя не пущу!
- Пустишь как миленькая, - угрожающе прошептал бывший шахтёр. – Мало того и обслужишь его по полной программе…
- Не дождёшься!
- Сделаешь всё, что он захочет, - предупредил Симагин. – Если конечно у него на такую потасканную бабу встанет.
Антонина застыла, медленно переваривая услышанное.
- Нет!
- Иначе я тебя застрелю как собаку. – Просто сказал полицай и вытащил парабеллум.
- Ты сдурел?
- Поняла меня немецкая блядь?
Не дождавшись ответа, он грохнул дверью и отправился спать в участок. Антонина больше часа стояла как вкопанная посредине скромно обставленной гостиной и о чём-то мучительно раздумывала:
- Как быть? Ведь он обязательно припрётся…
Когда утром соседка забежала к ней одолжить соли, окоченевшая Тоня давно висела на верёвке, продетой через кольцо вбитое Григорием для детской колыбели. Вероятно, женщина заранее переоделась, встала на стул, чтобы дотянуться до деревянной балки на потолке и спрыгнула вниз…
Глава 14
После сдачи города Сталино 383-я стрелковая дивизия отступала, отчаянно огрызаясь, в направлении на северо-восток. Осенью 1941 года фронт стабилизировался по луганскому краю Донбасса.
- Неужели немец выдохся?
«Шахтёрская» дивизия заняла оборону у города Красный Луч и вгрызлась намертво в родную землю. Всю зиму шли оборонительные сражения, не приводящие к заметным изменениям линии фронта.
- Как же есть хочется! – думал Петя Шелехов почти всё время.
Питание становилось всё хуже, снабженцы в тылу обнаглели и воровали в открытую. Обовшивевший, опухший, грязный дистрофик, он не мог как следует работать, не имел ни бодрости, ни выправки. Горькая правда войны надломила его. Собратья по оружию либо молча неодобрительно сопели и отворачивались от него, либо выражали свои чувства крепким матом:
- Вот навязался недоносок на нашу шею!
Однажды высокое начальство застало его за прекрасным занятием: откопав в снегу дохлого мерина, он вырубал бифштексы из его мёрзлой ляжки. Взмах тяжёлым топором, слабый удар.
- Ух! - с придыханием, а потом минута отдыха.
Рот открыт, глаза выпучены, изо рта и ноздрей — пар. Петька поднял глаза, а на него с омерзением смотрел сытый, румяный, в белоснежном полушубке, комиссар полка.
- Фамилия?
Он даже не снизошёл до разговора с доходягой, не ругался, не кричал, а вернувшись в штаб, по телефону взгрел непосредственного начальника Шелехова за развал в подразделении и низкий морально-политический уровень.
- Наказать мерзавца, – негодовал комиссар. – Позорит понимаешь Красную Армию!
- Будет исполнено!
Непосредственный командир Петьки сидел в то время в километрах в двух-трёх от советских позиций. У него был свой метод воспитания подчинённых.
- Так лучше запомнят…
Провинившихся он вызывал к себе, и делал это ночью, чтобы лучше почувствовали свою вину, пробежавшись по морозцу, часто под обстрелом, к нему на наблюдательный пункт.
- Вставай, комбат вызывает.
Шелехова разбудили часа в три утра и передали приказ отправляться за получением «овцы», то есть головомойки.
- А как туда идти? - спросил он, ещё не совсем проснувшись.
- Метров триста вперёд, там будет раздвоенная береза со сбитой макушкой, потом большая воронка, свернёшь налево, потом прямо и через полчаса увидишь холм.
- Это там где наш дот?
- А лучше иди по телефонному проводу. Не заблудишься. Да смотри осторожней, не напорись на немцев!
- Откуда им здесь взяться?
Береза оказалась значительно дальше и ствол её почему-то разделялся вверху не на два, а на три больших сука. Воронок было повсюду множество, а телефонный провод куда-то исчез. Петя сразу заблудился и потерял все ориентиры. Решил все же идти вперёд в надежде наткнуться на дот.
- Хорошо хоть тропинку видно…
Ночь выдалась не очень тёмная, то и дело из-за туч выглядывала луна. Изредка бледным светом вспыхивали немецкие осветительные ракеты. Он шёл через редкие кустарники по целине, то проваливаясь в снег почти по пояс, то по голым полянам, где гулял ветер, качая торчавшие из сугробов высохшие стебельки травы.
- Назад вернусь по своим следам.
Дорожка следов тянулась неровной нитью. Откуда-то периодически бил немецкий пулемёт, и разноцветные трассирующие пули летели, словно стайки птиц, одна за другой.
- Зачем немцы палят в пустоту? – в мозгу всплыл глупый вопрос.
Пули свистели совсем рядом, задевая за травинку и с треском разрывались, вспыхивая, как бенгальские огни. Это было бы очень красиво, если бы сердце не сжималось от лютого страха. Петька шёл уже больше часа, сам не зная куда. Немецкие ракеты и выстрелы остались позади.
- Где я?
Сплошной линии фронта не было, немцы сидели в опорных пунктах, а промежутки между ними контролировались подвижными отрядами — патрулями.
- Пройду метров сто, - решил он, - и буду возвращаться, пусть лучше накажут, чем попадать в плен…
На пути возникли густые кусты, продираться через них стало трудно, пришлось снять с плеча винтовку, чтобы не цеплялась за ветви. Держа её штыком вперёд, Петя вылез, наконец, на возвышенность, где оказалась протоптанная тропинка.
- Вид у меня со стороны чудовищный: прожжённая шинель, грязная ушанка, туго завязанная под подбородком, разнокалиберные, штопаные-перештопанные валенки. – Некстати подумал он. - Я похож на чучело, запорошенное снегом.
Вдруг при вспышке ракеты солдат обнаружил перед собою на тропинке другое чучело, ещё более диковинное. То был немец, перевязанный поверх каски бабьим шерстяным платком.
- Ни фига себе!
За плечами у того висел термос, в руках он тащил мешок и несколько фляг. Автомат висел на шее, но, чтобы его снять, понадобилось бы немало времени.
- Откуда он здесь?
