Андрей Ефремов - Кавказ в воде
— Посмотри в оптику: что там у них на руках. — Филиппов удалился, командир спросил уже самого себя, — какой дебил повязку будет таскать?
Первым делом сержант перед выходом из рощи оценил обстановку: параллельно реке — каменистая дорога, между ней и рекой огромные валуны — это очень хорошо: за камнями можно незаметно подойти поближе к берегу. Вода в реке шумливая, бурная, так-что можно не беспокоиться о том, что передвижение группы разведчиков кто-то услышит. Главное — визуальная скрытность. Показав автоматчикам рукой влево-вправо, мол, прикрывайте, сам выдвинулся вперёд.
Пройдя мимо пары больших камней, осмотрел в оптику берег, двинулся дальше. Покуда никого не видно — и это настораживает. Куда все подевались? Ну не могли же они так быстро переправиться!
На полусогнутых, и низко пригнувшись, мягко, по-кошачьи скользнул к следующему камню, высунул ствол из-за укрытия, приложился глазом к оптике…
— Брось оружие! — хоть и шумно у реки, но эта спокойно произнесённая фраза за спиной прозвучала как гром среди ясного неба! Пальцы разжались, бесшумка сама-собой выпала из рук, руки остались в том же положении — на уровне груди; душа чугунной чушкой ухнула в пятки, в животе похолодело.
По некоторым западным источникам душа у человека находится в животе, и когда с ней, с душой, всё в порядке, то и в животе тепло, но за обыденностью явления этого не замечается. Если же душа, не приведи Господи, покидает организм, то тело начинает коченеть. При возникновении внезапных стрессовых, пугающих человека, ситуаций, душа может временно перемещаться по организму, чаще всего — в пятки, но иной раз по пути, между делом, может и вытиснуть что-нибудь из организма: твёрдое, жидкое, или газообразное — такое тоже часто случается.
Так как процесс происходит очень быстро, то и реактивное состояние в животе начинает ощущаться сразу-же. Автору про эту теорию как-то под Рождество рассказал сам Юра Филиппов, а вычитал он эту муть из дешёвой жёлтой прозападной газетёнки — названия точного не помню, звучит примерно как «Mustangs Igogs». Замечу: автор с этой теорией категорически не согласен: как это душа может что-то выдавить из организма? Она же — нематериальная!
Стоит, значит, разведчик с холодным животом в полусогнутом состоянии, да и немудрено — полный цинк патронов на спину давит — от долгой дороги ещё тяжелее стал; не шевелится, только глаза на побледневшем лице сами-собой влево-вправо запрыгали, и поджилки, естественно, затряслись. К чести российского воина следует отметить — из организма ничего не выдавилось.
— Кто такие?
— Пехота, — ответил сержант механически, как учили на курсах (вот`те, бабка, и Юрьев день!), — за водой пошёл.
— Хм… пехота… а поворотись-ка, сынку!
Филиппов развернулся совершенно другим человеком: не бравым, знающим себе цену дембель-сержантом, а обыкновенным испуганным мальчиком-подростком в потёртой спортивной одежде и по роковой случайности нацепившем на себя войсковой разгрузочный жилет.
Его, нагло ухмыляясь, разглядывали два омоновца — это по внешним признакам определяется безошибочно, причём без всяких нарукавных повязок: один — большой, усатый, в возрасте — явно не русский, но и не кавказец. Судя по всему из-за своих габаритов не привыкший попусту тратить энергию зря, стоял расслабленно, давая возможность, по случаю, отдохнуть всем мышцам; второй — гораздо моложе и рыжий, нервно-вертлявый, энергично-возбуждённый, и тоже со снайперской винтовкой в руках.
От надёжного большого мира с автоматчиками и группой в роще всю компанию отгородили три огромных валуна; как этого толстого обстоятельства бывалый разведчик не учёл? Да, если бы не эти непростреливаемые камни, омоновцы так развязно перед ним не стояли.
— Сколько там ваших? — прямо, без обиняков, спросил молодой.
— Двадцать, — Юра не хотел лукавить, просто от неожиданности и страха то ли язык не смог выговорить «двенадцать», то ли запутался.
— Слышь, Герасимыч[23]: два-адцать, говорит, — ехидно улыбаясь, сообщил жизнерадостный рыжий Герасимычу.
— Ну, Серёженька, где двадцать там и… — совершенно серьёзно начал было усатый, но докончить свою мысль явно не захотел: жара, даже близость воды не помогает.
— Да руки то — опусти! Значь так — вы все трое — убиты, и там, — Серёженька махнул рукой в сторону рощи, — тоже. Так и передай командиру!
— Ага, понял. — похвальная сговорчивость.
— Разогнись, боец, — лениво подбодрил снайпера явно страдающий от жары Герасимыч, — будь мужчиной!
— Иди!.. Винтовку то — подбери! — поставил точку в беседе рыжий.
Зашипела ментовская носимая радиостанция:
— «Геркон», что там?
— Нормально всё — разведка, — лаконично ответил Герасимыч.
Вертлявый — за спиной сержанта ещё было слышно, заинтересовался у усатого:
— Бурят что-ли, этот то?
— Казах, наверное, Серёга.
— Да какой казах? Это же — заграница.
— Ну, да, значит — ногаец, из местных, — оба засмеялись.
Подходя к дороге «ногаец» боковым зрением заметил отделившиеся от камней две фигуры — автоматчики — прикрытие хреново! Парень тут же преобразился в молодого, сильного, уверенного в себе, мужчину и, даже не соизволив посмотреть в их сторону, процедил сквозь зубы:
— Вы где шар-рахаетесь, с-сынки?
— Здеся мы, — «молодые» не возмутились, привыкли, — ну, что там, товарищ старший сержант, видно кого-нибудь?
— «Здеся», — недовольно проворчал сержант, но ответом удостоил, — не сцыте, сал-лаги, нормально всё, — теперь уже Филиппов лукавил, — проверил, вроде свои!
— Ну, что там? — не дожидаясь официального доклада подчиненного, так же спросил и командир.
— Омоновцы, — Филиппов продрался сквозь густые заросли, повесив винтовку на шею, отряхнулся, — двадцать человек.
— Вас заметили?
— Не-ет, откуда? — даже автоматчики головами утвердительно закивали — они то уж точно никого и ничего не видели, подлецы! — для убедительности Филиппов даже добавил, — вброд переправляются тута.
— «Тута»? Повязки красные?
— Ага, красные! — по опыту зная, что отвечать на вопросы следует лаконично, коротко ответил, чтобы у командира не возникало лишних вопросов.
— А что ж их не видно? — недоверчиво прищурился ротный.
— Да они, видать, скрутились жгутиками, — на всякий случай оглядевшись по сторонам, сержант изобразил кулаками как они скрутились, — как верёвочки узенькие стали.
— А ОМОН чей, откуда?
— Ну, товарищ капитан, — улыбнулся сержант, — я же с ними не разговаривал!
— Понятно, — ответ вроде веский, — всё, выдвигаемся!
В роще, параллельно прибрежной полосе, тянется тропинка — по ней разведчики и пошли. Местами тропу пересекает тихий, чистый и ленивый ручеёк, вероятно чуть повыше бьёт из-под земли родник. Бойцы по пути выливают из фляжек противную тёплую, закинув внутрь обеззараживающие таблетки, наполняют их вкусной свежей и холодной водой. Некоторые пьют и мимоходом, черпают прямо ладонями. Воздух влажный, духота — неимоверная.
— Слышь, Филиппов, — на ходу пристёгивая фляжку к нижней лямке разгрузки, спросил капитан, — здесь же на прошлой неделе ручья не было?
— Ага, не было! — согласился сержант, — наверное, вода где-то пробилась, бывает.
— Пробилась… — ротный заметил что-то неправильное, а оттого настораживающее в поведении впереди идущих, — что это с ними, окончательно от жары опупели!? — головная группа повела себя странно: солдаты бестолково, совершенно не по правилам сбились на тропе в кучу и старший машет обеими руками, зовёт к себе не то командира, не то всех остальных, — всем прикрывать, Филиппов — со мной!
Филиппову в третий раз за прошедшие сутки стало плохо: его вырвало прямо в ручей: на тропе лежал труп!
Плохо не только ему одному: у всех солдат были бледные лица, двое уже вытирали перчатками свои мокрые рты. Протекающий лесной ручей упёрся в тело и, огибая его, равнодушно бежал дальше.
— Та-ак… — капитан дал сигнал: сделал круговые движения над головой рукой с вытянутым вверх указательным пальцем — «все ко мне, общий сбор». Непроизвольно прикоснулся к пуговице чехла своёй фляги, но тут же отдёрнул руку, — Горохов, Коломейко, осмотреть местность, остальные на прикрытие! — сверив с картой местоположение, нанёс на ней карандашом координаты, — по-человечески похоронить надо, по-христиански… фаш-шисты! — последнее относилось к чеченцам, зверски изуродовавшим пленного.
Тело воина, раскинув руки в стороны, лежало на спине, на синих кишках вспоротого живота лежала начинающая разлагаться отрезанная голова — сама Смерть. Пальцы рук тоже были отрезаны, причём некоторые — не до конца; вероятно, перед тем как убить, бандиты основательно над ним поиздевались. Чем же можно испугать человека не боящегося смерти? Только убить.
