Филипп Голиков - Красные орлы (Из дневников 1918–1920 г.г.)
Теперь мы знаем программу учебы. Будем изучать такие темы: капитализм, империализм, коммунизм, политическая экономия, почему мы воюем, о задачах Красной Армии, о школе, о сельском хозяйстве, о конституции, о партийности.
Военная учеба, физические упражнения, даже утренняя разминка не предусмотрены. Жаль.
День проходит так: встаем, приводим себя в порядок, завтракаем и идем на уроки. Вечером занимайся сам сколько влезет.
Постепенно знакомимся друг с другом. Откуда только не приехали товарищи! Гражданские — из Петрограда и разных уездов Петроградской губернии, из Новгородской, Псковской, Олонецкой, Вологодской, Северо-Двинской, Архангельской губерний. Военные — из гарнизонов, расположенных в окрестностях Петрограда, с Восточного, Западного, Южного, Северного и Карельского фронтов. Моряки — с Балтики.
Народу много, но размещены мы не тесно. Нар нет. Между койками — проходы. Возле каждой койки — тумбочка.
Самая шумная у нас на курсах комната № 58, где размещается что-то вроде канцелярии. Сюда каждый идет со своей нуждой, со всякими хозяйственными, финансовыми и бытовыми вопросами. Служащие к нашим просьбам подходят строго: требуют документы, подтверждения. Но стараются во всем помочь, всегда идут навстречу. Курсанты получают записки на ремонт ботинок или пимов, замену телогрейки или вконец износившейся шинели. Тут же даются направления и на прием к фельдшерице. Сюда приходят письма, телеграммы и газеты.
Короче говоря, без пятьдесят восьмой комнаты нельзя себе представить курсантскую жизнь.
В это воскресенье не занимался. Партийная ячейка предложила мне сходить в город на собрание учащихся средних школ.
В зале было человек четыреста, все — бывшие гимназисты и реалисты. Вид не такой, как у наших камышловских учеников. Одеты лучше, чище, пострижены модно — «под польку». Многие в очках.
Однако очень плохо держат себя. Шумят, ругаются. Никто не признает порядка, дисциплины. Один выступает, остальные кричат, смеются.
Надо было обсудить вопрос о задачах учащихся советской школы и выбрать школьный комитет. Но разве в такой неразберихе можно что-нибудь решить?
Когда я немного освоился, то понял: дело не только в шуме и гаме. Учащиеся вовсе не хотят признавать советской трудовой школы, не желают изучать общественные науки. В то время, когда все честное, стремящееся к справедливым идеалам человечество пришло к нам, в наши ряды, эти чистенькие молодые люди стоят особняком. Они не видят, не хотят видеть жизни. В их упорстве есть что-то тупое, мещанское, отдающее странным, по-моему, запахом.
Чего же они ждут, о чем мечтают? Или, как Обломов, рассуждают о высоких материях, а сами способны только спать, спать и спать…
Уверен, среди учащихся есть и такие, которые интересуются общественным движением, борьбой масс.
Но почему не слышен их голос, почему они отмалчиваются? Значит, эти люди не пошли дальше мелкобуржуазных идей, остановились на полпути, не доросли до сознательного участия в современных событиях.
Тон на собрании задавали маменькины сынки, белоручки. Их ничто не интересует, кроме собственной персоны. Это они все время кричали, что нужна организация «без политической подкладки».
Нет, такая организация нам не нужна. Организации «без политической подкладки» сейчас быть не может.
И еще я подумал вот о чем. Тысячи юных борцов сегодня бьются с врагами пролетарской власти, проливают свою молодую кровь на фронтах. А эти люди могут учиться, читать книги, получать образование. Так неужели они не чувствуют своего долга?
Если они не сольются с семьей трудящихся, не пойдут вместе с ней по пути борьбы за освобождение человечества, не нужны никакие их игрушечные, половинчатые организации. Никто не поверит их болтовне о «свободе личности». Волна жизни захлестнет, обгонит этих жалких кривляк. Их уделом будет духовно-нищенское прозябание.
Три часа шумели, разглагольствовали, а под конец решили не принимать никакой резолюции. Мотив: отсутствовали многие делегаты, они, видите ли, не могли явиться из-за того, что не шли трамваи.
Выискались умники, посоветовавшие «не терять непроизводительно времени на обсуждение вопросов, решение которых не будет авторитетно для более полного по составу другого собрания».
Нет, как раз наоборот. Коль пришли, назвали себя «собранием учащихся», то надо по-деловому разобрать вопросы, а не увиливать от них. Будущее собрание, узнав постановление, сможет присоединиться к нему. Во всяком случае, я считаю так: если пришел, то действуй.
Этот разброд, шумная и никчемная болтовня напоминают мне пустопорожние собрания, какие проводились иногда в нашей камышловской гимназии года полтора назад.
Но с тех пор вокруг нас и с самими нами произошли громадные перемены. Неужели же здешняя молодежь ничему не научилась за это время, не увидела своего места в классовых битвах? Неужто не появилась у этих молодых людей потребность стать наследниками тех, кто жил и умирал ради трудового народа. Встряхнитесь! Становитесь в наши ряды! Будьте нашими боевыми товарищами!
4 февраляВ комнате тихо. Все спят. Я только что пришел с заседания Петроградского Совета. Нас, человек двадцать курсантов, посылали туда партийные ячейки.
Первый раз в жизни я был на таком заседании, слушал опытных большевиков-руководителей.
Дворец Урицкого[3], где размещается Петросовет, — красивое, просторное, хотя и невысокое здание. Зал и коридоры переполнены рабочими, пожилыми и молодыми. Немало красноармейцев, матросов.
Мы попали на балкон и оказались недалеко от президиума. Все было хорошо видно и слышно. Публика прибывала. Стало душно. Но на это, конечно, никто не обращал внимания.
Первым выступил с докладом товарищ Воровский. Он вместе с членами советской миссии только что вернулся из Стокгольма. Правительства Швеции, Норвегии, Дании, которые пляшут под дудку американских, английских и французских империалистов, порвали отношения с нашей Республикой. Теперь империалисты науськивают финских белогвардейцев, подталкивают их на войну против нас.
Обо всем этом рассказал товарищ Воровский и призвал всех слушавших его крепить военные и экономические силы Советской республики, по-братски дружить с пролетариями всех стран.
Я взволнованно слушал оратора. Товарища Воровского нельзя слушать иначе. Он говорит страстно, громко и смело. Очень ясно и твердо выражает свои мысли. В нем чувствуется опытный агитатор-большевик.
Свою речь Боровский закончил словами: «Империализм спасует перед нами». И сошел с трибуны — высокий, прямой, подтянутый.
Мы вместе со всем залом долго и громко аплодировали ему.
Потом сделал доклад товарищ Литвинов. Он тоже недавно вернулся из-за границы. Совнарком посылал его убедить империалистов кончить интервенцию и заключить мир.
Товарищ Литвинов подробно рассказал о своей поездке, о дипломатических беседах. Потом зачитал ноту насчет переговоров на Принцевых островах. Эта нота, подписанная наркомом по иностранным делам товарищем Чичериным, послана самым крупным странам капитала.
Сейчас дома на столе я увидел «Петроградскую правду», в которой напечатана нота товарища Чичерина. Прочитал ее. Как точно и правдиво описано здесь наше положение, как настойчиво добивается мира наша рабоче-крестьянская власть.
Я вырезал из газеты ноту и вложил в дневник. Вот она:
«РАДИО НАРОДНОГО КОМИССАРА ПО ИНОСТРАННЫМ ДЕЛАМ ОТ 4 февр. 1919 г.
ПРАВИТЕЛЬСТВАМ ВЕЛИКОБРИТАНИИ, ФРАНЦИИ, ИТАЛИИ, ЯПОНИИ И СЕВЕРО-АМЕРИКАНСКИХ ШТАТОВ
Русскому Советскому правительству стало известно из радиотелеграммы, заключающей в себе обзор печати, о якобы обращенном державами Согласия ко всем фактически существующим в России правительствам приглашении отправить делегатов на конференцию на Принцевы острова. Не получив никакого приглашения такого рода, которое было бы ему адресовано, и узнав опять-таки из радиотелеграфных обзоров печати, что отсутствие ответа с его стороны истолковывается, как отказ дать ответ на это приглашение, русское правительство хочет устранить всякое ложное толкование его образа действий. Принимая во внимание, с другой стороны, что иностранная печать систематически представляет его действия в ложном свете, русское Советское правительство пользуется этим случаем для того, чтобы точно определить занятое им положение в полной ясности и откровенности. Несмотря на все более благоприятное положение Советской России и в военном отношении и в отношении ее внутреннего состояния, русское Советское правительство считает настолько желательным заключение соглашения, которое положило бы конец военным действиям, что оно готово немедленно начать с этой целью переговоры, и, как оно неоднократно заявляло, добиться такого соглашения даже ценою серьезных уступок, поскольку они не будут угрожать дальнейшему развитию Советской республики, принимая во внимание, что враги, против которых ему приходится бороться, черпают свою силу сопротивления исключительно из той помощи, которую ему оказывают державы Согласия, и что поэтому последние являются единственным действительным противником русского Советского правительства.
