Михаил Шушарин - Солдаты и пахари
— Что за часть была?
— Санбат наш, миленькие мои!
Даша, так звали санитарку, была включена в группу Степана.
— Раз уж осиротела, пусть идет с нами, — сказал Степан Игорю.
— Пусть.
И вновь шагали, преодолевая топи. Изможденные, обносившиеся вконец, грязные.
Однажды ночью, во время короткого отдыха в маленьком лесном хуторке, в замшелую избушку Степана пришла Даша. Легла рядом, задышала часто, обняла горячими руками: «Давай, лейтенант! Все равно война!» Впервые в жизни своей обложил Степан Тарасов женщину злым трехэтажным матом. Но она не дрогнула, не струсила. Она ответила ему так: «Не лайся! Днем ты командир, а ночью мужик… Засветло все мы душой и сердцем державе служим, а ночь — наша. Понял?»
После этого случая Даша начала почти ежесуточно менять свои симпатии. Уводила по ночам в кусты то одного, то другого солдата. Это было какое-то сумасшествие. Кровь, смерть, ежедневный бой… и Даша, жаждущая любви, тихо смеявшаяся поздними вечерами в потаенных местечках.
Дашу убило в середине сентября. Шальная «разрывка» угодила ей в живот, оставив крохотное отверстие, а на спине — огромную рваную рану. Женщина шагнула к сосне, села к ней спиной, по-бабьи вытянув ноги, как будто не замечая плывущей крови. Потом застонала. Степан подскочил к ней первым, отвалил слегка от сосны, приподнял сзади гимнастерку и увидел вываливающийся наружу кишечник. Даша говорила:
— Прости меня, лейтенант! Я жадная… Я жалела их. Ни разу не целованных… Мне жалко их…
Потом дико захохотала, безумные зрачки потускнели.
Страх на войне — состояние все-таки преходящее. Фашисты наседали постоянно. И, следовательно, каждый день и час надо было быть начеку. Уходя от противника с боями, Степан незаметно затаптывал в себе вспышки страха, возникавшие особенно часто в первые дни. И когда группа оказалась в окружении и надо было искать выход из кольца, Степан о страхе уже не думал. Он вглядывался в лица бойцов, тревожился за судьбу каждого. Сержант Костя Гаврилов, несший под рубахой полковое знамя, позвал Степана, козырнул:
— Вернулся с задания Никола Кравцов. …Так вот, он говорит: поток машин по шоссейке теперь другой… На запад повернулся.
— Прекрасно! Хотя, в общем-то, это ни о чем пока не говорит.
— И еще Никола старика одного на пепелище повстречал. Коридор тут есть, километров семьдесят по болотам и гарям. Без столкновений можно выйти к нашим.
— Давайте сюда вашего старика!
Шли еще несколько дней.
Установились морозы. Куржаки-колдуны разукрашивали колдовскими узорами березовые и сосновые рощи, превращали большие болотные кочки в сказочных усатых чудовищ. В группе кончились трофейные галеты, иссякли запасы патронов. И не было сил. Поздним вечером разведчики неутомимого Николы Кравцова нашли в кустарнике убитую лошадь. Степан объявил дневку. Разделывать тушу вызвалось немало желающих. Вскоре в лесу, защищенные твердыми снежными плитами, замельтешились небольшие костерки. Варили конину.
Сжевав свой кусочек мяса, Степан почувствовал, как по всему телу иглами заходил холод. Он прилег на еловый лапник, втянув голову в воротник, старался надышать тепла, чтобы согреться.
Снился сначала Игорь Козырев, будто написавший в политотдел дивизии клевету на Степана: приказывает он и солдатам, и командирам есть мясо дохлых лошадей, нарочно не выдает соль, нарушает инструкцию командования об организации питания, самовольно уменьшает нормы выдачи продуктов.
…Игорь, Костя Гаврилов и разведчики Николы Кравцова много километров несли командира на самодельных носилках. До самой встречи со своими.
Очнулся Степан в полевом госпитале, в бывшей земской больнице под Москвой. За окном, по взгорью, двигались огромные колонны великанов в новеньких белых полушубках и шапках с черненым, сверкающим на солнце оружием. Колонны казались нескончаемыми и призрачными, а потому Степан спросил соседа по палате:
— Что это за люди, друг?
— Это сибиряки… Пошли на передок… Эти, брат, почистют фрицу и дульную, и казенную части. Будь спок!
— А мы, значит, вышли?
— Значит вышли, коли ты четвертый день лежишь тут возле меня и руками все машешь!
3Осенью тысяча девятьсот сорок первого года по приказу Верховного формировались гвардейские воздушно-десантные части. Командиром одной из дивизий был назначен генерал-майор Макар Федорович Тарасов. В первый же день войны он, несмотря на протесты врачей, оставил уютный госпиталь на Лысой Горе.
Дивизия, как и многие другие десантные подразделения, была скомплектована за счет ста тысяч комсомольцев, пришедших в военно-воздушные войска по призыву Центрального Комитета комсомола. Были это веселые, сильные, немножко самонадеянные и гордые парни, изучившие азы военной науки еще на «гражданке», в первичных организациях Осоавиахима.
Макар и некоторые другие командиры, стоявшие когда-то у колыбели воздушно-десантных войск, радовались успехам десантников в боевой и политической подготовке. Получив оружие и снаряжение, бригады вели тренировочные прыжки с самолетов, ходили в ночные атаки, вступали в рукопашные схватки с условным врагом, пуская в ход лимонки и саперные лопаты.
Пролаза, ездивший с генералом по подразделениям, довольный, покрякивал:
— Если этих трошки поднатаскать, изувечат они Гитлера.
С большим вниманием и неподдельным радушием относились к десантникам жители окрестных сел. Началось с того, что на продсклады дивизии сверх наряда сельчане завезли около ста тонн картофеля. Макар, бывавший в колхозах, заходивший в сельские хаты, видел, что люди живут, перебиваясь с хлеба на воду. Поэтому-то он и спросил секретаря райкома довольно жестко:
— Народ у вас от голода скоро станет пухнуть, а вы картошку нам везете! К чему такой «патриотизм»? Хотите поссорить нас с населением?
— Напрасно так думаешь, товарищ генерал, — объяснил секретарь спокойно. — Это не по приказу сверху и не по призыву… Это они сами… Не вздумай где-либо еще сказать об этом… Обидятся наши.
С этого дня вместе с учениями, боевыми тревогами, ночными прыжками все подразделения дивизии, по мере возможности, стали помогать крестьянам.
Макар умел четко понимать события, оперативно реагировать на них. Здоровье его улучшилось значительно. Он будто помолодел. И одна только ранка не закрывалась, а продолжала кровоточить: не было никаких вестей от Степана. Оксана Павловна, уехавшая к сыну Рудольфу, который служил в Зауралье, писала часто. Частенько давал знать о себе и Рудик. А Степа исчез…
Ночи напролет просиживал генерал в своем штабе. Часто уходил мыслями к любимому «мальчишке», ласковому, верящему в отца безгранично… Как они любили оставаться дома вдвоем. Макар вставал ранним утром, стараясь не разбудить Степку, разметавшегося на постели, уходил на кухню и сам стряпал колобки на сметане. И когда вкусный запах долетал до Степкиной постели, слышал отец шлепанье Степкиных ног, видел его озорные глаза.
— Пап, а нам сейчас только поесть — и можно на рыбалку?
— Можно. Садись за стол.
Степка взбирался на стул, усаживался покрепче и весело уплетал приготовленные отцом кушанья.
В тот последний раз, когда проводил он своих лейтенантов в разные части, какое-то тяжкое предчувствие, будто камень, легло на сердце. Списывал все это на усталость и нездоровье… А беда все-таки пришла!
Одно знал генерал, был твердо уверен в этом — в плен сын не сдастся, погибнет, но не сдастся. Горячий, сильный, он может пойти на любой риск, на любой беззаветный шаг. Генерал понимал это, но тревога его не уменьшалась, а росла.
Приближался Новый год. Установились крепкие морозы. Ясные, без единой ветринки, стояли дни. В молчаливом покое замерли подмосковные березовые рощи. Никогда они не были так красивы, как в эту зиму. Никогда не были так печальны.
Перед Новым годом в дивизии начались групповые тренировки — высадка подразделений. Уклонение от прыжков приравнивалось к дезертирству. Все на прыжки: интенданты и врачи, работники службы боепитания и штабов. Все!
Тихон Пролаза ехидничал, спрашивал генерала:
— И мне, старику, прикажете парашют укладывать?
— И тебе.
— Хватит, я уже напрыгался… Шесть раз в тайге на сучках висел, стропы боялся обрезать, мошку телом своим питал!
— Придется еще раз прыгнуть.
— Не поеду на прыжки. Садите на губу.
— Тихон! — Генерал начинал багроветь. — Как ты смеешь так разговаривать! Я, комдив, прыгаю первым. А ты? Трус?!
Это взорвало Пролазу.
— Спасибочки, товарищ генерал, заслужил от вас доброе слово!
— Да ведь позор это… От всех наших солдат и офицеров глаза прятать, что ли?
— Болен я, товарищ генерал. Потому прыгать не могу.
— Если болен, иди в санчасть. Принесешь справку — не буду неволить!
