Олег Рябов - Четыре с лишним года. Военный дневник
Скажите девушкам: фронтовики, кто останется в живых, здесь не женятся, а Украину прошли, и Славка Моторин, кажется, там женился.
14.03.45
Германия начинает плакать!
Правда, трудно их заставить плакать: слишком много у них всего. За 15 дней в одном посёлке мы не смогли съесть всех гусей и индюшек, не говоря уж о курах. Вас от снабжения фронта освободили, кажется, окончательно, теперь проживём как-нибудь на подножном корме. Прогулку по Германии проделали порядочную, и все мечты солдата о разрушении Германии рушатся. Вспоминается 41-й год, переводчик Джамбула, комиссар стрелкового полка легендарной панфиловской 7-й гвардейской дивизии, при встрече с нами (обе дивизии алма-атинские) произнес зажигательную речь и закончил тем, что пообещал немцам, что они узнают запах гари их земли. И с этими мыслями мы прошли тысячи километров, но увы – Германия не горит; да, это факт: сгореть может только один дом. Разве солдаты мечтали об этом? Все остается целым; нужны большие усилия для разрушения, и «пустыни» Калининской области неповторимы.
Я видел деревянные Великие Луки, так их сровняли с землей, я видел Митаву, выстроенную из камня, так там не укроешься от дождя. А здесь, даже у переднего края, мы живём в дому, правда, в стене дыра от снаряда – заткнули подушкой, стекла побиты – закрыли тряпками, и полный порядок.
В земле уже не живём и, вероятно, уже жить не будем, но ведь здесь и природы нет, в полном смысле этого слова, куда не глянет глаз – кругом столбы с проводами, кругом прямолинейные стрелы дорог. Что для вас дороги? Людям, живущим в городе, на одном месте, они не нужны. А для нас в течение четырёх лет самым главным были дороги. Здесь они прямые, как стрелы, без перекрестков: одна по земле, другая над ней по мосту.
Первый бой на территории Германии. Нас перебросили на маленький плацдарм на западный берег Одера. Мы имели территорию 15 километров по берегу и 4 километра от него вглубь. Вся эта площадь простреливалась немецкой артиллерией. И знаете, всё-таки прежних ощущений нет, немцы уже дрожат. После двухчасовой артподготовки началось наступление. Наша дивизия шла во втором эшелоне, то есть бой вела впереди идущая 101-я дивизия. За первые два дня продвинулись на 12 километров, это немного – 101-я дивизия слабела. В ночь на третьи сутки нас ввели в бой, рано утром полк «1024» погрузился на танки, и за один день он прошел 34 километра, взяв город Нейштадт, где соединился с 3-й танковой армией, наступавшей с севера. Этим завершилось окружение большой группировки южнее Оппельна.
Мы целый день шли по пятам за своими танками, в 12 ночи прошли станцию Рассельвиц – стоят железнодорожные составы, целые паровозы, как обычно, всё в порядке. В 2 часа ночи на станцию выскочили немецкие танки и заняли её – дорога назад захлопнулась. Мы услышали сзади непонятную стрельбу, но продолжали идти вперед. Только рано утром выяснилось, что впереди немцы, сзади немцы, тылы наши отрезаны, боеприпасов почти никаких.
Так продолжалось трое суток: мы окружили немцев, немцы окружили нас – как слоёный пирог. Начали собирать немецкое оружие и боеприпасы; выхода нет – учились стрелять из фаустпатронов, настроение с каждым днем падало. Командир дивизии для охраны поселка вызвал противотанковый дивизион, на околице стояли пушки, стрелявшие каждую ночь по немцам, которые в темноте выходили из окружения и, как бабочки на свет, лезли на наш поселок. Ночью слышали, как рявкали пушки и строчили по посёлку немецкие автоматчики. Рано утром на четвёртые сутки в поселок вошли наши «самоходки», я увидел их в окно, вышел: говорят, что станцию взяли и дорога полностью свободна. Затем приехали наши и стали выяснять, кто попал ночью под немецкие танки. Троих радистов потеряли.
25.03.45
Мы у подножья гор: перед нами Судеты, а за ними Чехословакия. Стоит прекрасная погода, земля просохла.
Война закончилась для нас после того, как 22 марта нам салютовала Москва.
Людей мы растеряли и, кажется, останемся сторожить эти красивые горы, на которые залезли немцы.
Немецкие дороги, которые стояли веками, все-таки не выдержали тяжести советских танков – не только асфальт, даже булыжник не терпит.
Занятно глядеть, как тяжелые танки ИС заходят в поселок и прямо по железным решеткам заборов вползают в садики, подминая под себя цветы, кустарники и деревья толщиной в 10–15 сантиметров. Танкисты выходят и под распускающимися черешнями располагаются на отдых. Кажется, летом будет конец, слабоват стал немец, легко разрывается цепочка его обороны. Кульминационные точки боев остались далеко позади в болотах у Старой Руссы и в лесах подо Ржевом.
31.03.45
Тасенька, вы хотели, чтобы я довоевал в Курляндии. А что я тогда мог бы рассказать, провоевав четыре года? Орлова вернётся, скажет, что всю Европу проехала, а я теперь могу сказать, что там воевал, а не ездил. Мы, конечно, все исключительно рады, что наконец покинули те проклятые Богом места. А между прочим, многим бойцам родные писали, что молят Бога, чтобы нас оставили в Латвии. Бог не послушал молитв и подарил нам маленькую радость.
Мама пишет, что у вас очень холодно, я же первую зиму не мёрз. По радио слышал, что в Горьком проходят Всесоюзные соревнования по конькам, а здесь в это время снега уже не было. Вероятно, и сейчас еще Волга стоит, а здесь – яркие солнечные дни, кругом зелёные поля. Только что катался на велосипеде: кругом поют птицы, дует теплый ветерок. Потом походил по двору и покормил голубей, которые налетают огромными стаями. Вчера ездил в полк: сколько здесь гибнет ценностей – мы разрушаем уют и роскошь, созданные веками несколькими поколениями людей.
В нашем распоряжении здесь есть всё, и ничто не имеет цены. По дорогам валяются велосипеды, мотоциклы, автомашины. Велосипеды как бы общие – едешь на одном, оставляешь около дома, выходишь, берёшь другой, который понравится. Если в полк попадешь пешком, то берёшь велосипед и обратно уже едешь.
Девушки себе такие чемоданы добра наложили, что на всю жизнь хватит. Нам теперь второй оклад марками платят, только не нужны они, разве после войны в Берлине или в Дрездене в ресторан сходим. Однажды в Кракове в магазине я набрал кучу открыток, даю свои деньги, а с меня злотые требуют – но пистолет же не покажешь?!
Пишет Миколка, что приступы тяжёлой гнетущей тоски все чаще находят на него и терзают душу. Ни работа, ни спорт, ни женщины, ни вино не могут их подавить.
В подарок вам припас хороший приёмничек, он сейчас в чемодане лежит.
4.04.45
Тасенька, я всегда к праздникам присылал поздравления, но сейчас не имею представления, сколько времени идут письма. Получил от вас только февральские.
Начинаем опять готовиться к войне, правда, людей уже всех порастеряли, но мы на хорошем счету и думаем, что снова будет пополнение. Горы сторожить неплохо, но не то время: пора заканчивать войну. Можешь сказать бабке, пусть за меня помолится, ибо недавно нам выдали противогазы и приказали с ними не расставаться, а это означает одно…
Посылаю открытки: если получите, то буду и дальше посылать их вам для развлечения.
10.04.45
Нас оставили сторожить горы. Время потянулось и стало длинное-длинное.
Светит солнышко, распустились цветы в садиках, около дома течёт речка. Недалеко начинаются большие леса, покрывающие предгорья Судет, мы находимся на самой кромке этих лесов. Война ушла от нас, только изредка пролетают истребители. Снова катался на велосипеде: поля, лес, птицы поют, на душе покой. А Миколка опять пишет, что даже вино не глушит его тоску.
Чем дальше, тем больше я уверен, что вторую половину жизни вы проведёте лучше (а возможно, и мы), чем провели молодость, а она была неплохая, если этого вы не забыли.
Тася, остался пустяк; я Миколке раньше этого не писал, а сейчас написал и ему. Орлова особо интересуется Лелей, ты это ему, Тасенька, передай, пусть ей напишет.
Миколка все о какой-то Викторине распространяется, которую я никогда не знал и не видел.
Тася, ты написала адрес Игоря Пузырева, так я твою бумажку потерял. У меня все адреса в голове, а этот не запомнил.
Да, послал вам семян «фрицевских» ради шутки, разводите германские овощи.
18.04.45
Живём, как боги, но очень домой захотелось! Все разговоры о том, как возвращаться будем. Уже подсчитали, что на поездах нас не отправят – эшелонов не хватит. До родной земли, вероятно, пешком пойдем.
Посёлок, где живём, – маленький, уютный, цветут сады, а в газетах пишут, что по родной Оке только что пошли пароходы.
Немцев выгнали из Германии в Чехословакию – пусть там защищают свой «фатерлянд».
Недавно ездил в полк пить старинные, до шестидесяти лет, выдержанные вина – их наши радисты в монастыре в тайнике нашли, целый погребок, более 1000 бутылок – прекрасные напитки.
В общем, так воевать можно, только нас очень мало: все поехали на последний штурм Германии. А мы кочуем вдоль фронта, только переезжаем не как в Латвии – налегке, а как цыгане: с собой кур, поросят возим. Когда вопрос решился, что мы остаёмся в обороне, Степанец (нач. базы) сказал Иванову (радиомастер): «Иванов, пойдем кур запасём себе на период обороны». Взяли мешок и пошли по курятникам (жителей в поселке нет), которые имеются при каждом доме. В первую очередь они стащили всех кур у ординарца комбата, а утром ему сочувствовали и сожалели, как же он теперь будет командира яйцами кормить. Утром они привели меня в наш курятник, а там штук 60 кур и 5 петухов. Повозочный Король кур наших кормит, яйца собирает, к обеду жарит, а когда надо, то приезжает, ловит их, кладет в мешки и в фургон немецкий с тормозами.
