Владимир Першанин - Сталинград. Десантники стоят насмерть
— Я тоже за детей своих переживаю, — делился с ними дядя Захар. — Но разве сейчас от войны спрячешься? Молодых на рожон не пускаем, пусть вначале подготовку пройдут…
Чувствуя, что тоже завирается, старшина попросил с дороги умыться и прекратил ненужный разговор.
Стол накрыли во дворе под яблоней. После обеда прошло уже много времени, я невольно сглотнул слюну, глядя на многочисленные тарелки: соленое сало, балык, жареные баклажаны со сметаной. В огромном блюде стоял фирменный южный салат, куда кладут помидоры, огурцы, красный перец, зелень, и все это поливается домашним подсолнечным маслом. Вкусный борщ с бараниной напомнил мой собственный дом. Я загрустил, но ненадолго. За столом вели неторопливый разговор.
— Откуда такое название — Дар-гора? — спросил Шмаков.
— Говорят, когда-то купцы гору выкупили и отдали погорельцам.
— Добрые у вас купцы.
— Какие есть. Место не очень привлекательное, песок да овраги. Сильно не разорились.
— Хорошее место, — возразил я. — Весь город видно.
Чудесный выдался вечер. Волга огибала центр города огромной подковой, гудели пароходы, виднелись фигурки рыбаков. В соседнем дворе играл патефон. Я с трудом одолел порцию риса с рыбой, съел грушу и сонно размышлял ни о чем. Хорошо подвыпивший отец Сани Тупикова спорил с младшим лейтенантом, как дальше повернется война. Оба считали, Россию фрицам не одолеть, однако не понимали друг друга и вели бестолковый спор в одном направлении. Дядя Захар предложил выпить еще, с ним согласились. Саня, увидев, что я дремлю от сытости, предложил прогуляться.
— Смотри, на патруль не нарвись, — предостерег младший лейтенант. — Иначе завтра не пополнением будем заниматься, а тебя выручать.
— Какой патруль, — засмеялась мать Сани, тоже выпившая за компанию с мужиками. — У нас деревня посреди города, все свои.
Автомат и нож я оставил и отправился с Саней гулять. Вспомнил старшего брата Степана в июньскую ночь сорок первого года. Нет уже брата и нет многих моих товарищей. Где-то в балке стоит на переформировке батальон, на Дону идут бои, а здесь тишина.
На импровизированных танцах под гармонь задержались часа на два. Саню здесь все знали, действительно, одна деревня. Не запомнил имя девушки, которую пошел провожать. Долго стояли возле ее дома, затем целовались, сидели на скамейке, и я хвалился, непонятно зачем. Затем меня позвал Саня, и мы вернулись в дом. Восточная сторона неба за Волгой уже светлела, начиналось новое утро.
После короткого сна позавтракали. Мать Сани набила продуктами сумку и, провожая сына, плакала. В Студенческих казармах долго провозились с документами. Исчезли двое отобранных ребят, возможно, передумали за ночь. Искать их мы не собирались. Паренек с широким лицом проговорился, что у него плоскостопие. Захар Леонтьевич насторожился.
— Ну-ка, покажи ногу.
Долго мял ступни, затем обернулся к младшему лейтенанту.
— Раньше таких не призывали.
— Что, совсем ходить не сможет?
— Пятки расшлепает в наших ботинках или сапогах. Ему мягкая обувь нужна, так ведь, парень?
Паренька звали Женя Кушнарев. Он недавно закончил десять классов, его забраковала медкомиссия военного училища, теперь он ожидал решения младшего лейтенанта, глядя на нас внимательными серыми глазами.
— Возьмите, я смогу ходить. Борьбой целый год занимался, разряд имею.
Похожего на медвежонка косолапого Женю из списка не исключили. Шмаков редко ошибался в людях. Кушнарев, умный, рассудительный парень, станет хорошим бойцом.
Нам со скрипом выделили еще пять новобранцев, мы вывели группу на улицу и зашагали к вокзалу. Шел третий час дня.
Сотни немецких самолетов уже летели в сторону города, делая круг и заходя с востока. Наши пути пересекутся в центре Сталинграда.
Удивительно, но воздушную тревогу не объявили. Люди слышали гул машин, задирали головы, однако ничего не понимали. Засекреченность информации сыграла плохую шутку. Тогда мало кто знал, что немцы обосновались на левобережном плацдарме Дона, и еще меньше люди догадывались, что с этого плацдарма, расположенного на кратчайшем расстоянии от Сталинграда, идут танки. Все обрушилось в один день: и налет массы бомбардировщиков, и танковая атака. Но если танки выйдут к Волге севернее Сталинграда в четыре часа дня, то самолеты с крестами обрушили свой груз немного раньше.
Сирены воздушной тревоги завыли с опозданием, «Юнкерсы» и «Хейнкели» уже делали боевой заход.
— Ложись! — кричал Шмаков, но до ребят не доходил внезапный поворот событий.
Смешав строй, они смотрели в небо. Мы стали укладывать их на траву. Кто-то побежал, я догнал его и заставил лечь. «Ну, вот и дождались», — подумал я, вспоминая, как было тихо вчера. Затем грохнуло во многих местах сразу, и августовский день уступил место красноватым сумеркам.
Пятиэтажный дом в двухстах метрах от нас стал распухать, словно резиновый. Очень короткий момент, когда кирпич еще не рассыпался глыбами, а продолжал сопротивляться ударной волне. Стало по-настоящему страшно, еще более страшным казалось закрыть глаза. Ведь приговоренные к смерти срывали повязки не от великой храбрости, а потому, что вдвойне тяжелее ждать последнего удара, не видя его.
Стены пятиэтажки начали рассыпаться, верхняя часть взлетела, закувыркался шифер. Кирпич разлетался в разные стороны, увесистый обломок шлепнулся на траву совсем недалеко от нас. Не выдержали нервы сразу у нескольких ребят из группы. Кого-то мы успели задержать от бессмысленной беготни. Двое призывников, пригнувшись, бежали по асфальту, каждый выбрал свое направление, затем они развернулись и кинулись навстречу друг другу. Оба исчезли в клубах дыма.
Куда бежать? Наверное, в огромный пойменный овраг реки Царица, где можно скрыться в лесу. Тогда мы еще не знали, что бомбят город целиком, а не отдельные объекты: заводы, причалы, мосты, вокзал. Шмаков принял вполне разумное решение добежать до оврага и спрятаться в лесу. Наш маленький отряд бежал в таком порядке: впереди младший лейтенант, за ним новобранцы, замыкали группу мы с дядей Захаром. Когда у человека появляется ответственность за кого-то, то страх отодвигается в сторону.
Я уже не чувствовал страха, хотя грохот стоял страшный. Ребята держались плотной группой, не отставая от Шмакова. Послышался вой, все бросились на землю. Несколько бомб легли частоколом, отрезая нас от оврага. Я задрал голову, но самолетов разглядеть не мог, висела пелена пыли и дыма. Трехэтажное здание недалеко от нас разгоралось с веселым треском, как поленница дров. Огонь вырвался из окон языками диковинной формы, скручиваясь в спираль, расстилаясь вдоль стен, кочегаря от сквозняка до примусного шипения.
Из открытого окна на первом этаже вылетали вещи, самые неожиданные, видимо, все, что попадалось хозяевам под руку. На асфальт шлепнулись подушка с одеялом, ворох одежды, стул и полосатый матрас. Из другого окна бросали посуду. Чугунки, плошки-ложки весело звенели друг о друга, следом выскочили хозяева. Что-то схватив в руки, сумели убежать, зато попала в эпицентр взрыва женщина с двумя детьми. Она заметалась, услышала свист очередной бомбы и присела. Дети прижимались к ней, всех поглотила вспышка и фонтан обломков. Нам повезло, что бомба оказалась сравнительно небольшой. Будь эта чушка весом полтонны, нас бы пришибло кирпичами. Прилетели куски кирпича и деревянный брусок. Там, где я только что видел женщину с детьми, возвышалась гора обломков.
Мы снова вскочили и, огибая дом, бросились вниз по склону. К оврагу бежали десятки других людей, искали спасенья в гуще деревьев и кустарника. Дар-гора, где мы ночевали, тоже получила бомбовый удар, хотя там находился лишь частный сектор. Пилоты бомбардировщиков прекрасно видели огромный массив одноэтажных домов, множество извилистых улиц. Они лепились друг к другу, трудно промахнуться. Мелкота, зато приятно работать. Любая бомба, даже без снижения самолета, находила свою цель.
Символом разрушения Сталинграда станут обгоревшие коробки пятиэтажек и чудом уцелевшая скульптурная группа детей у центрального фонтана. Но город, напомню, состоял в основном из частных домишек. Им досталось больше всего.
На деревянно-глиняные поселки по обеим сторонам речки Царица сваливали с неба все подряд. Огромные бомбы-пятисотки, способные вырыть целый котлован, выбивали огромную брешь в улицах. Оглушенные взрывной волной люди ползали по обломкам, пытаясь найти своих детей. Те, кто падали в вырытые бомбами котлованы, травились насмерть ядовитым дымом тротила. Стокилограммовые чушки разбрасывали куски стен и убивали людей на большом расстоянии. Зажигалки разных сортов шипели, как змеи, люди шарахались от них, ожидая взрыва. Они не взрывались, зато раскаленные магниевые брызги воспламеняли даже телеграфные столбы.
