Владимир Першанин - Сталинград. Десантники стоят насмерть
Районы к югу от центра с давних времен назывались так: Дар-Гора, Елшанка, деревянный поселок Бекетовка. Еще Сарепта и Красноармейск, которые то включали в состав города, то исключали. С северной стороны к центру примыкали Мамаев курган, поселки Красный Октябрь, Баррикады, Тракторный, названные по именам заводов. С востока город поджимала река Волга, а с запада, через степь, наступали немцы.
Двадцать второго августа 1942 года Сталинград уже больше месяца находился на осадном положении, город бомбили с весны. Однако оптимизм русских людей перевешивал все тяготы. Работали магазины, кинотеатры, даже зоопарк. Пусть выбор продуктов в магазинах был слабенький — зато полюбовались бы вы на наши южные базары и базарчики! Здесь каждый мог купить за копейки красные сочные помидоры, мелкие очень вкусные огурчики. Арбузы громоздились пирамидами, одна больше другой. Молоко, ряженка и творог продавались дороже, но этого добра хватало и для жителей, и для беженцев. В большом выборе имелась рыба: сазан, судаки, лещ, а если поискать, найдешь осетрину и стерлядь. Что напоминало о войне? В первую очередь сварные металлические ежи на улицах. Имелись также следы еще немногочисленных бомбежек, ходили много людей в военной форме. На открытых местах стояли зенитные батареи.
Таков был Сталинград в летний день двадцать второго августа 1942 года, когда мы выгрузились из полуторки возле вокзала. Сначала вволю напились газировки с яблочным сиропом, отстояв небольшую очередь. Затем предъявили документы патрулю. Во время проверки люди разглядывали нашу троицу настороженно, а когда патруль ушел, заулыбались — все в порядке. Объяснили, как добраться до военкомата, при этом перебивали друг друга и запутали нас. Впрочем, мы не жалели, что заблудились. Неожиданно вышли к Волге. Ширина реки составляла в центре два с половиной километра. Плыли пароходы, баржи. На песчаный левый берег переправлялись трамвайчики с людьми. Прямо на террасе набережной располагалась зенитная батарея. На рейде, среди белых речных судов, покачивался на якорях стального цвета тральщик с задранными вверх пушками, опасность ожидали с воздуха. У причала стояла толпа. Желающих перевозили на левый берег также смоленые весельные лодки-баркасы.
Дядя Захар разглядел неподалеку пивную. Старый фельдшер пустил от умиления слюну и позвал нас отведать пива. Пришлось занять очередь. Мы представляли из себя странное зрелище. Среди людей в легких рубашках навыпуск, сандалиях и парусиновых туфлях стояли три человека в военной форме, с оружием. Младший лейтенант Шмаков, коротко стриженный, с широкими плечами, наверное, интересный для женщин, старшина Захар Леонтьевич, в комсоставовской фуражке, с кирзовой револьверной кобурой. И я, юный сержант, с насупленным для солидности лицом и автоматом ППД за плечом, который трогал пальцем шкет лет двенадцати.
Впрочем, мы являлись не единственными военными в очереди. Ближе к прилавку стояли двое красноармейцев, они старались не замечать младшего лейтенанта, ведь походы за пивом уставом запрещались. Никто нас пропускать вперед не торопился. Дядька в панаме спросил Шмакова:
— Как дела на фронте, товарищ?
— Армия сражается отважно, — веско ответил ротный.
— Понятное дело.
Завязали разговор, в котором принял участие дядя Захар. Немного внимания досталось мне. Молодая женщина, с интересом оглядев младшего лейтенанта, облизнула губы, но сказала не то, что думала.
— Такой молоденький, а уже боец.
Муж ее поправил и объяснил, что я не просто боец, а сержант. Младший лейтенант Шмаков, которому понравилась чужая жена, похвалил меня, рассказав, что я смело воевал и командую взводом. Какой-никакой опыт в любовных делах я имел и обидчиво подумал, что ротному наплевать в этот момент на меня. Шла вечная игра между понравившимися друг другу мужчиной и женщиной. Разговор вроде бы обо мне, а в глазах читалось другое. Хорошенькая чужая жена сообщала глазами о своих внезапных чувствах, младший лейтенант отвечал, что она ему понравилась не меньше. Эх, уединиться бы на полчаса.
Страстная игра глазами мне надоела, я переступил тяжелыми сапогами и отдавил кому-то ногу. Мальчишка перестал ковырять пальцем мой автомат и отступил. Люди сообразили, что мы при деле, и пропустили нас без очереди. Я уставился на витрину и почувствовал сильный голод. Какая хорошая еда может быть в забегаловке? Но после солдатской каши даже заплесневевшие, сплавленные жарой сырки казались лакомством. Пиво я не любил, мне купили кружку ситро и карамелек. Сырки фельдшер забраковал. Сходил к торговкам, принес вязку сушеной тарани, масляный пакет пирожков и десять штук домашних яиц. Сели на траву, обставились кружками и не спеша принялись за еду. Какое удовольствие жевать мягкие пирожки с капустой, запивать их сырыми яйцами и грызть тарань!
Когда старшие товарищи выпили свое пиво, а я догрыз последнюю сушеную голову, неподалеку присели на траву муж с женой. Муж угостил Шмакова и Захара Леонтьевича пивом. Младший лейтенант вежливо, но твердо отказался. Служба, нет времени рассиживаться. Когда отошли шагов на пятьдесят, Шмаков, не выдержав, оглянулся, затем сообщил дяде Захару:
— Какая красивая женщина.
— Ты, Павел, ей тоже понравился.
Младший лейтенант ничего не ответил, и мы зашагали искать военкомат. Там нас направили в учебный полк, который носил название Студенческие казармы и располагался рядом с Мамаевым курганом. Этот холм, поросший мелким лесом и кустарником, не показался мне чем-то примечательным. Тогда я не знал, что нам придется воевать в здешних местах. В казармах переговоры вел Шмаков.
Несмотря на его красноречие, нам никто не обрадовался. После долгих споров, прочитав в очередной раз запрос, выделили двадцать молодых бойцов, прошедших курс первоначальной подготовки. Младший лейтенант просил еще людей и объяснял, что мы специальное десантное подразделение, которое бросают на самые сложные участки. Такой аргумент отчасти подействовал, ему предложили отобрать еще десять человек среди только что призванных.
Помощь фельдшера не потребовалась, ни о какой медицинской комиссии речи не возникало. Шмаков прошел вдоль строя ребят, одетых в гражданские брюки и рубашки, отобрал десять человек. Узнав, что набирают в десантники, остальные начали шуметь — все хотели попасть к нам. Особенно настойчиво кричал и возмущался бойкий ушастый парень в футболке. Младший лейтенант, сам выделявшийся своей энергичностью и быстротой, остановился возле парня и скомандовал:
— Два шага вперед, марш!
Тот молодецки отбил два шага огромными стоптанными башмаками и преданно уставился на Шмакова.
— Чего орешь громче других?
— Желаю записаться в десант.
— С парашютом прыгать умеешь?
Младший лейтенант явно перехватил. Какой к черту парашют! Павел Кузьмич Шмаков его сам в глаза не видел, а всего месяц назад бродил по степи вместе с беженцами. Захар Леонтьевич подумал то же самое и кашлянул, намекая, что не время вести пустые разговоры:
— Подойдет парнишка. Видать по всему, бойкий.
Парень в футболке, не смущаясь, соврал, что с парашютом прыгать умеет.
— Как зовут?
— Саня Тупиков.
— Вот беру одиннадцатого, — категорично заявил младший лейтенант.
Нам позволили взять призывника Александра Тупикова. Таким образом, пополнение составило всего тридцать один человек, хотя требовалось раза в три больше.
— И чего? Ради трех десятков в такую даль ехали, — требовательно наседал на дежурного Шмаков. — Командир полка на месте?
— Нет, только помощник начальника штаба. Время уже семь часов, завтра приходите.
На том и договорились. Теперь следовало решить, что делать с нашим пополнением и где ночевать. Оба вопроса уладили быстро. Дежурный обещал проследить, чтобы кандидаты не потерялись. Впрочем, ребята держались вместе, боялись, что мы передумаем и они не попадут в десантники. Услышав разговор о ночлеге, бойкий Саня Тупиков, не раздумывая, пригласил к себе. Он жил в частном доме на Дар-горе, огромном холме, с которого видна половина города. Дежурному не хотелось связываться с поисками жилья для нас, и он предпочел отпустить призывника на ночь под расписку.
Родители Сани Тупикова оказались приветливыми гостеприимными людьми. Обрадовались, что сын побудет еще одну ночь дома и можно познакомиться с командирами. Мать спрашивала меня:
— Опасно у вас? Мы хотели, чтобы Саню в автобат отправили. Он на курсы водителей поступал, но не доучился.
— Везде опасно. У нас часть хорошая, командиры душевные.
— Где вы сейчас располагаетесь?
— Там, — я неопределенно махнул рукой. — Но от фронта далеко. Формировка идет, она долго продлится.
Вряд ли родители Сани поверили в мою не слишком убедительную ложь. Зато на них произвело впечатление уверенное поведение младшего лейтенанта Шмакова и рассудительность фельдшера Захара Леонтьевича.
