Евгений Погребов - Штрафной батальон
Заполучив требуемую бумагу, пробежался глазами по машинописным строчкам.
— Ну вот, кажется, все в порядке — Акимов, Колычев, Бадаев и Курбатов. Бадаева вы должны знать, а Курбатов и Акимов переводятся из других рот. Заодно здесь и отделенные — Бачунский, Махтуров, Шведов. Устраивает?
— Вполне. Будь моя воля — тоже их бы назначил.
— Тем лучше. На этом с вами и попрощаемся. — Соболевский с видимым сожалением — дела, дела! — протянул на прощание руку. — Можете быть свободны, Колычев.
Вновь, как и после встречи с начальником особого отдела, Павел пережил сильнейшее душевное волнение. Он с восхищением и благодарностью думал о комбате, поражаясь редкой цепкости и проницательности его ума, и был не в состоянии постичь, как мог этот человек, на плечах которого тяжким бременем лежали ответственность и многочисленные обязательства по формированию штрафного батальона, как мог этот человек, буквально задавленный непроворотной массой всевозможных срочных, спешных, неотложных дел, как мог он в такой сутолочной обстановке еще и разглядеть в одном из многих соприкоснувшихся с ним штрафников то, что казалось самому Павлу запрятанным в потаенных уголках души. И чем больше раздумывал Павел над необъяснимостью этого феномена, тем сильнее проникался к комбату симпатиями. В нем исподволь вызревало убеждение, что майор Балтус один из тех редких, хоть и в несчастье встреченных людей, кто оставит заметный след в его судьбе.
Да и начальник штаба капитан Соболевский тоже, видно, человек душевный и благожелательный. Не посчитал зазорным подать руку штрафнику, хотя инструкцией этого делать не полагалось.
* * *Заходить на базар передумал. Купил стакан махорки прямо на платформе у инвалида и повернул назад, к своему эшелону.
В вагоне никого не оказалось. Достав вещмешок, наскоро перекусил сухим пайком и, чтобы скоротать время, принялся за составление списка своего взвода.
За этим занятием и застали его вернувшиеся с базара Махтуров и Бачунский.
— Вон он, голубчик, где пришипился, а мы с ног сбились, разыскивая! — возвестил Бачунский, первым возникая в проеме двери. — Ты чего это сидишь не шевелишься?
— А что случилось?
— Он еще спрашивает! Коля! — притворно изумился Бачунский. — Ты случайно не знаешь, отчего друзья начинают глупеть и задыхаться от гордости?
— От чинов, Саша, от чинов. Все зло от них! — в тон ему завздыхал Махтуров.
— От необмытых! — внес существенную поправку Бачунский, смеясь и шельмовато подмигивая. — С вас, дорогой товарищ, причитается за назначение. Или зажать хочешь? Не выйдет!
— Обойдетесь до более подходящего случая, — отмахнулся Павел. Ему и в голову не пришло придать этой реплике сколько-нибудь серьезное значение.
— Ничего подобного! — с жаром возразил Бачунский. — До более подходящего случая еще дожить надо. Ну-ка, Коля, не стесняйся, выкладывай, что у нас там на торжественный момент припасено.
Не дожидаясь согласия Колычева, Махтуров решительно полез на нары и, развязав вещмешок, стал доставать и расставлять на импровизированном столике банки свиной тушенки, хлеб, бутылку водки.
— Да вы что, ребята, в своем уме? — встревожился Павел, видя, что дело принимает нешуточный оборот.
— Вполне, — флегматично ответил Махтуров, убеждая в серьезности своих намерений. — Порядок есть порядок. Пока никого нет, пропустим по сто граммов.
Павел недоверчиво переводил взгляд с одного на другого, словно надеясь, что все окончится шуткой. Но ожидания его были вконец развеяны Бачунским.
— Да ты друг нам или только взводный? — нахраписто подступил он, и Павел сдался.
— Ладно, черт с вами! — сказал он. — Но прежде я вам и другое решение комбата объявлю: вы оба и Шведов назначаетесь командирами отделений. Так что если с кого и причитается, то со всех одинаково.
— Брось подыгрывать! — не поверил Бачунский. Павел молча протянул ему выписку из приказа.
— Бачунский! — отыскав в списке свою фамилию, со смешанным чувством изумления и недоверия прочел тот. — Командиром первого отделения. Махтуров — командиром второго отделения. Слышь, Николай, в самом деле — на, глянь!
Перечитав строки приказа, Махтуров, не задумываясь, выгрузил из мешка все, что намеревался было оставить про запас.
— За такой приказ, братва, не грех и двойную наркомовскую норму принять.
Павел промолчал.
— Принято! — торжественно объявил Бачунский. — Заодно возблагодарим и ртищевских спекулянтов, позаботившихся о наших желудках. Хотя вся моя наличность плакала в их кошельках и платочках. Даже на махру не осталось! Ерунда! До фронта всего ничего осталось — дотянем!
— Перебьемся! По горбушке на брата старшина обеспечит, а кипяток на каждой станции бесплатный.
Разлили водку по кружкам.
— За что выпьем?
— Предлагаю за то, чтобы все хорошо у нас впереди было, чтобы снова не только гражданами, но и товарищами для всех стать.
— За дружбу!
— За дружбу! — клятвой отозвался звяк воедино сведенных кружек.
— Откровенно, ребята: рад доверию, горжусь, — признался Бачунский спустя некоторое время. — Верят, значит, что хоть и виноватые мы, но люди, были ими и остаемся. Вроде как при тифе: пока болеешь — заразный, а подлечился — опять здоровый.
— Ну, что касается здоровья, то обижаться не на кого — сами у себя его отняли, самим и возвращать, — насупленно возразил Махтуров.
— С чего ты взял, что я на кого-то обижаюсь? — задетый его укором, спросил Бачунский. — Нисколько. Я не оправдывать себя хочу. В конечном счете одинаково: живы останемся, значит, вину искупим, погибнем — тоже судимость снимут и в похоронках напишут, что пал геройской смертью за Родину. Система нехитрая. Но сам для себя я в том и другом случае честным хочу быть. Чтобы не только документы, но и совесть чистая была. Потому и не должности, а доверию рад, ответственности.
— Это ты верно заметил, — поддержал Павел, — чтобы и совесть, и документы… без скидок!
Ложка, которой он потянулся к тушенке, так в банке и застряла: снаружи послышался приближающийся многоголосый говор. По-видимому, возвращалась с базара группа штрафников.
— Шабаш, ребята! Прячь бутылку и кружки!
В вагон шумной ватагой ввалилась большая группа солдат, среди которых были Шведов и Кусков.
— Так-так! — многозначительно произнес Шведов, подозрительно оглядывая друзей и принюхиваясь к воздуху. — Значит, есть повод? — Но вдаваться в подробности предусмотрительно не стал.
— А ты бы подольше шлялся по базару! — огрызнулся Бачунский. — Собственно, с тебя тоже причитается.
— За какую провинность — если не секрет? — в обычной своей дурашливо-ироничной манере полюбопытствовал Шведов.
— За производство в отделенные!
Новость была воспринята Шведовым бесстрастно, по крайней мере внешне.
— За что же к нам такая немилость? — напуская на себя еще больше шутовской глубокомысленности, вопросил он и насмешливо пояснил: — Ведь пуще всех печалей нам барский гнев и барская любовь.
Окружающим так и осталось неясным, действительно ли безразлично отнесся он к своему назначению командиром отделения или привычно спрятал чувства за завесу напускного равнодушия и небрежения.
— Кстати, гражданин взводный, вам бы сейчас очень не помешало находиться на базаре. Там наша шатия-братия устроила такой грандиозный шухер, что для наведения порядка прибыл сам комбат во главе комендантского взвода.
— Что там творится! — перебивая Шведова, подхватил Кусков. — Вай-вай-вай!! Шум, гам и дым коромыслом. Как саранча, по базару прошлись. Сначала вроде как положено, за деньги, потом как стали хватать все что ни попадя. Настоящая грабиловка. С милицией сцепились, лейтенанта одного избили… Комбат сейчас всех разгоняет, человек двадцать арестовал и в КПЗ при вокзале посадил. Будут теперь дела. Може, из наших тоже кто попался…
Тут в голове эшелона тревожно и протяжно заревел паровозный гудок. Дело, вероятно, и впрямь принимало нешуточный оборот.
— Ну, держись теперь! — обреченно обронил сзади Баев.
У Павла от недоброго предчувствия сжалось сердце.
* * *Минут через пять эшелон потихоньку тронулся. Со всех сторон, россыпью, перемахивая через станционную ограду, неслись к нему штрафники с мешками и свертками в руках, на ходу запрыгивая в теплушки. Машинист нарочно придерживал пары, чтобы отставшие могли догнать состав.
Мимо проплыло старинное здание вокзала, потянулись платформы и пакгаузы. Под ногами дробно простучали выходные стрелки.
Павел с тревогой огляделся вокруг, проверяя, все ли на месте. Штрафники, грудясь у двери и на нарах, возбужденно обсуждали подробности беспорядков, учиненных на ртищевском вокзале, прикидывали, сойдет или не сойдет с рук им это безобразие. Большинство склонялось к мысли, что виновным несдобровать, — комбат был в ярости. Всюду взгляд натыкался на потные разгоряченные лица, подозрительно блестевшие глаза. По вагону предвестником беды распространялся резкий сивушный дух.
