Анатолий Хорунжий - Неоконченный полет
— Какая по счету за сегодняшний вечер?
Тося не терпела Антоновых увлечений, хотя и знала, что о них он тут же забывал.
Солдаты выстраивались в колонну. Их обсыпало снегом, они топтались на месте, перекликались, посвечивали огоньками цигарок.
Зоя искала, где стали девушки. Их уже трудно было распознать.
— Так-с, — протянул Антон, подняв плечи.
Тося знала, о чем он думал..
— Тебе, конечно, надо торопиться на аэродром. Там ветер опрокидывает самолеты.
— Без шуток, через полчаса заступаю на дежурство.
Зоя и Тося попрощались с ним одновременно и разошлись в разные стороны. Все трое не верили в искренность этого прощания.
Оставшись одна, Зоя вновь подумала о том, где сегодня будут ночевать девушки-бойцы, потом вспомнила, как приятно было танцевать с Антоном, и почувствовала слабую боль в руке, которую сильно пожал Антон. Она только теперь поняла, что то был знак, и быстро оглянулась.
На улице никого но было. Зое стало грустно. Прижимая полы шубки к ногам, низко наклоняясь, она пошла быстрее.
Уже возле дома Зое послышалось, что ее окликнули. Она остановилась, прислушалась. Позади кто-то бежал. Не оборачиваясь, догадалась, кто это.
Стояла, пьянея от одной мысли, что их сейчас никто не видит, что они одни — только ночь, только снегопад. Он подошел, часто дыша.
— Неужели поверила, что я ушел?
— А служба?
Его глаза светились перед ее глазами, горячие крепкие руки сжимали ее руки.
— Я больше не могу так, Зоенька... Я люблю тебя, люблю. Пойми ты это. Давно люблю, с первой встречи. Я ничего не хочу знать о том, что было у тебя с Дмитрием. Ты должна быть моей — и будешь.
— Что с тобой? Успокойся, — Зою пугал его возбужденный голос.
— Я спокоен, Зоенька, как океан в бурю. Ты должна меня выслушать.
— Не надо... Молчи.
— Сколько времени мы провели вместе в прекрасные осенние вечера, но в любви признаюсь тебе, среди сугробов.
Суетливость и горячность Антона не понравились Зое. Она пошла дальше. Антон последовал рядом, не выпуская ее руки.
Остановились у калитки. Антон хотел поднять Зое воротник. Приблизившись руками к лицу девушки, обхватил ее за шею и припал губами к ее губам. Зоя качнула головой, но не вырывалась, не отталкивала его. Антон снова поймал ее губы. Прижал всю ее к себе. Она ощущала только жаркие губы и частые удары его сердца.
— Ант... — оттолкнула наконец. — Там люди...
В белой мгле ночи приближались, росли шум, позвякивание, голоса. Что-то большое, темное, как гигантская фигура, надвигалось из метелицы.
По заваленной снегом улице, мимо заборов, калиток, порожков маршевая часть пробивалась к степной дороге.
3На другой день Зоя проснулась поздно. За окнами уже белело чуть подсиненное тихое пасмурное утро. Матери в комнате не было. За домом слышались глухие удары в землю: видно, кололи дрова.
Закрыв глаза, Зоя обеими руками потерла виски, вздохнула и вспомнила сон.
...В чужом, странном городе на темных улицах ее преследовал незнакомый человек. Она сталкивалась с ним лицо в лицо, пугалась и снова убегала. А он гнался, хотел ее убить, грозил оружием и, догнав, почему-то не стрелял. В городе не было ни одной живой души и не у кого было просить защиты, Выбежала на окраину, а там — глубокий ров, пропасть... «Брошусь туда», — подумала. Но когда оглянулась в последний раз, на нее шел с пистолетом в руках живой, такой, как и был, Дмитрий. Она, повернувшись, с криком бросилась к нему, но он ее не узнал, отстранил ее руки и сказал, что ищет тут какого-то своего врага. Ей стало страшно, она кричала, плакала, звала, но он шел и шел не оглядываясь.
Вспомнила вчерашнее и ощутила, что губы горят. Вскочила с постели и в коротенькой рубашонке подошла к зеркалу. Покусанные, припухшие губы показались ей вовсе не своими. Закрыла их рукой.
В комнату с охапкой дров вошла Ирина Протасовна.
— Чего гримасничаешь с утра перед зеркалом? — строго промолвила она на пороге и с грохотом бросила дрова к плите.
Значит, мать слышала, как они бубнили под окном, а может, и видела их.
— Такой хороший концерт был вчера! — весело залепетала Зоя, одеваясь.
Мать загремела конфорками.
— Уже однажды добегалась по концертам, доченька. Начинаешь все сначала? Второго водишь под окна?
Она смотрела на дочь злыми глазами.
— Мамочка, не сердись, — виновато сказала Зоя. — Это Антон... О тебе расспрашивал.
— Утешать умеешь, а порадовать мать у тебя нечем. Одни хлопоты приносишь в дом. Убила бы тебя, проклятую! Догулялась уже до края!
Это уже затрагивалась иная тема. Некоторое время назад у Зои появилась тошнота, теперь она часто просит кислого, соленого. Дочь только догадывалась, что это значило, а мать хорошо знала, потому ежедневно искала случая, чтобы покричать на дочь, укорить ее прошлым. Зоя почувствовала, что мать и сейчас готова перейти к брани и бесстыдным советам, которые она не могла слушать, потому сразу умолкла и начала старательно застилать обе кровати, прибирать в комнате.
Завтракали почти молча, только стучали посудой да изредка перебрасывались короткими фразами.
Зое побыстрее хотелось уйти из дому, к чужим людям.
Так было и на следующий день и ежедневно. Зоя рано уходила из дому, торопилась на работу, хотя там следовало быть только к одиннадцати. Когда прибегала на обед, непременно приносила матери то свежую газету, то вырезки из старого иллюстрированного журнала, то какую-либо покупку, только бы задобрить, заговорить ее, не допустить, чтобы снова вспыхнул ее гнев. Вечером шла в кино, куда-нибудь выступать или просто на станцию, походить по перрону, посмотреть на поезда.
Антон раз в неделю вырывался с аэродрома в город и, где бы она ни была, выслеживал, поджидал, провожал домой. Останавливались на повороте улицы. Постояв недолго, расходились. Антон читал стихи, мечтал об ансамбле и рассказывал про свой Урал.
Зоя наедине думала о нем, хотела увидеть его; ей было приятно, когда кто-нибудь из девушек рассказывал, что видел ее с красавцем летчиком. Когда же он появлялся перед ней, разговорчивый и экспансивный в показе своих чувств, ее охватывала грусть и равнодушие ко всему тому, о чем он говорил. Разрешая ему провожать себя домой, она не чувствовала ни настоящего желания быть с ним, ни отчуждения к нему. Так вела себя, только бы не оттолкнуть его, не остаться совсем одинокой, без единой души, которая бы тянулась к ней.
Черная борода
Выстрелы, прогремевшие в Гутке, эхом прокатились по лесным селам: из уст в уста люди передавали, что партизаны напали на гитлеровских солдат и заняли хутор. Об этом событии быстро узнали во всех близлежащих немецких гарнизонах. От них полетели спешные депеши, в которых умышленно преувеличивалось событие, дабы высшие штабы не скупились на охранные и карательные подкрепления. Новые гитлеровские приказы, расклеенные на заборах, стенах, деревьях, большими черными литерами кричали: «расстрел», «расстрел», «расстрел».
Полковник Торман тоже отослал депешу в главную ставку. Когда комендант вернулся из Белицы, его рапорт он выслушал без укоряющих расспросов комендант стоял перед ним вымокший по колени, с забинтованной рукой. Листая богато иллюстрированный журнал, полковник все-таки глянул несколько раз на облитые йодом кончики пальцев его руки и приказал:
— На ночь усиливайте посты, лейтенант. И прошу, не забудьте хотя бы сегодня побриться.
— Слушаюсь, господин полковник.
— И еще, присматривайтесь к нашей прислуге, набранной в селах. Необходимо их изолировать от окружения. Кстати, прачек вы тоже могли бы привезти сюда откуда-нибудь подальше... Откуда захотели бы.
— Так точно, господин полковник.
— Ступайте, отдохните. Вижу, вы себя в этом деле не щадили.
Полковник редко сочувствовал коменданту в его собачьей работе. Лейтенант прочувствованно поклонился кивком головы и пошевелил пальцами правой, простреленной руки.
Приказано никого не выпускать из авиагородка. Однако Оксане удалось в эти дни вырваться из сумрачных огромных бараков на родное приволье.
Видимо, Оксана тяжелее других переживала положение прислуги немецких офицеров, видимо, ее сильнее, нежели других, угнетала оторванность от своего села и разлука с любимым. Она осунулась, стала раздражительной, нетерпеливой. Девушки теперь еще больше боялись и за нее и за себя. Их просьбы отпустить Оксану домой не имели успеха. Тогда Оксана придумала следующее: написала будто рукой матери несколько слов о смерти отца. Девушки сперва испугались ее рискованного обмана, потом присоединились к ней. Вместе обдумали, как им отвечать, когда спросят об этом письме, и под причитания «несчастной» разжалобили-таки коменданта.
