Райан Корнелиус - Последняя битва. Штурм Берлина глазами очевидцев
Из-за этой абсурдной ситуации работа задержалась на две недели, и все это время Уайнант торчал в Лондоне без инструкций.
Наконец военные согласились заседать, и комитет приступил к работе, однако мало чего достиг. Прежде чем телеграфировать в Лондон Уайнанту, каждой группе комитета приходилось согласовывать рекомендации со своим начальством. Хуже того, каждый из глав департамента мог наложить вето на предложенную директиву, причем исключительным правом вето неизменно пользовалось военное министерство.
Исполняющий обязанности председателя комитета профессор Филип Э. Мосли из Государственного департамента, будущий политический советник посла Уайнанта, сказал как-то офицерам из отдела гражданских дел, что он «получил четкие инструкции не соглашаться ни на что или почти ни на что, и мог только докладывать содержание дискуссий своим начальникам. Система переговоров на расстоянии по жестким инструкциям и с правом вето напоминала процедуры советских переговорщиков, когда они пребывали в самом непримиримом настроении».
Пререкания продолжались весь декабрь 1943 года. По мнению армии, зоны оккупации могли бы более-менее определиться окончательными позициями войск на момент подписания капитуляции. В этих обстоятельствах армейские представители не видели смысла в том, чтобы разрешить Уайнанту обговаривать какое бы то. ни было соглашение о зонах в рамках Европейской консультативной комиссии.
Военные были столь непреклонны, что даже отвергли план Государственного департамента, хотя он был похож на британский проект: также разделял Германию на три равные части, но имел один очень важный добавочный элемент — коридор, связывающий Берлин, находящийся в глубине советской зоны, с западными зонами.
Идея коридора принадлежала профессору Мосли. Он, естественно, ждал, что Советы станут возражать, однако настоял на включении этого пункта. Позже ему пришлось объясниться: «Я полагал, что, если этот план представить первым с впечатляющей твердостью, он может быть принят во внимание, когда Советы начнут выдвигать собственные предложения. Необходимо было обеспечить свободный и прямой территориальный доступ к Берлину с запада».
План Государственного департамента был представлен на изучение отделу гражданских дел военного министерства до заседания комитета в полном составе и задержался там на некоторое время. В конце концов Мосли посетил отдел гражданских дел, отыскал полковника, который занимался этим вопросом, и спросил, получил ли он план. Полковник открыл нижний ящик своего письменного стола. «Да здесь план, — сказал он, откинулся на спинку стула и сунул обе ноги в ящик. Здесь и останется, черт побери». План так Уайнанту никогда и не передали.
В Лондоне Европейская консультативная комиссия впервые официально собралась 15 декабря 1943 года, и посол Уайнант, вероятно, радовался, что совещание было посвящено лишь процедурным вопросам. Он все еще не получил официальных инструкций. Неофициально из британских источников он узнал о плане, который так расстроил Рузвельта, но не знал, что это план Моргана «Рэнкин Си»; ему план назвали планом Эттли. Уайнанта также информировали, опять-таки неофициально (это был заместитель военного министра США Джон Дж. Маклой), что президент хочет получить северо-западную зону. Уайнант не думал, что британцы захотят поменяться, и его оценка оказалась абсолютно верной.[12]
14 января 1944 года генерал Дуайт Д. Эйзенхауэр, вновь назначенный Верховный главнокомандующий, прибыл в Лондон, чтобы войти в должность, и все механизмы военного планирования с тех пор были в руках генерала Моргана, официально получившего полномочия. Однако был один план, на который даже он вряд ли мог повлиять на столь поздней стадии. На следующий после прибытия Эйзенхауэра день на первом официальном заседании Европейской консультативной комиссии план Моргана «Рэнкин Си» был представлен сэром Уильямом Стрэнгом послу Уайнанту и русскому представителю Федору Гусеву. Из-за тупиковой ситуации в Вашингтоне США потеряли инициативу навсегда. Впоследствии Стрэнг вынужденно признал, что у него было преимущество перед его коллегами: «В то время как им приходилось запрашивать по телеграфу инструкции у далекого и иногда равнодушного и не понимающего сути правительства, я находился в центре событий и обычно незамедлительно мог действовать в пределах своих полномочий. Еще одним моим преимуществом было то, что правительство начало послевоенное планирование заранее и последовательно».
18 февраля на втором официальном заседании Европейской консультативной комиссии было запротоколировано советское дипломатическое решение; непостижимый Гусев без всяких споров торжественно принял британские зональные предложения.
По британскому проекту Советам отходило почти 40 процентов территории Германии, 36 процентов ее населения и 33 процента ее производственных ресурсов. Берлин, хотя и разделенный между союзниками, находился в глубине предполагаемой советской зоны в 110 милях от западной, англоамериканской демаркационной линии.
«Такое разделение казалось вполне справедливым, — вспоминал впоследствии Стрэнг. Может быть, оно грешило щедростью по отношению к Советам, но соответствовало требованиям наших военных властей, озабоченных послевоенным дефицитом рабочей силы и потому не желавших оккупировать больше территории, чем необходимо». Было много и других причин. Одна из них: и британские и американские лидеры опасались, что Россия может заключить сепаратный мир с Германией. Другая причина, особенно тревожившая американских военных: страх, что Россия не вступит в войну против Японии. И наконец, британцы верили, что, если Россию не опередить, она может потребовать до 50 процентов Германии за перенесенные в военное время страдания.
Что касается Соединенных Штатов, казалось, что жребий брошен. Хотя «Большой тройке» еще предстояло одобрить британский план, суровая реальность для США состояла в том, что Британия и Россия пришли к соглашению.[13] Некоторым образом, это был свершившийся факт, и Уайнанту лишь оставалось проинформировать свое правительство.
Быстрое принятие Советами британского плана сбило с толку Вашингтон и президента.
Рузвельт поспешно отправил записку в Государственный департамент. «Каковы зоны в британском и русском документах и какую зону предлагают нам? — спрашивал президент. — Я должен знать, согласуется ли это с тем, что я решил некоторое время тому назад». Чиновники Государственного департамента были озадачены, на что имелась очень хорошая причина: они не знали, какие решения принял Рузвельт в Тегеране и Каире относительно зон оккупации.
Прежде чем президент получил запрашиваемую информацию, разразился шквал телефонных звонков между Комитетом начальников штабов и Государственным департаментом. Рузвельт отреагировал 21 февраля, просмотрев англо-русский план.
«Я не согласен с британским вариантом демаркации границ», — резко заявил он в официальном меморандуме Государственному департаменту.
«Наша главная цель, — отмечал Рузвельт, — состоит не столько в том, чтобы принять участие в международных проблемах Южной Европы, сколько в том, чтобы уничтожить Германию, как возможную и вероятную причину третьей мировой войны.
Выдвигались различные возражения относительно трудностей транспортировки наших войск… с Французского фронта на Северо-германский фронт — что назвали «обходным маневром». Это поверхностные аргументы, так как, где бы ни находились британские и американские войска в день капитуляции Германии, они без труда смогут попасть куда угодно — на север, восток или юг… Учитывая все обстоятельства и то, что снаряжение поставляется с 3500 миль и более морем, Соединенные Штаты должны использовать порты Северной Германии — Гамбурга и Бремена — и… Нидерланды… В связи с этим я считаю, что американская политика должна быть направлена на оккупацию Северо-Западной Германии… Если необходимы еще какие-то доводы для оправдания разногласий с британцами… я могу лишь добавить, что политическая ситуация в Соединенных Штатах делает мое решение убедительным». Затем, чтобы быть абсолютно уверенным в том, что государственный секретарь действительно понял его желания, Рузвельт добавил, подчеркнув слова: «вы можете обратиться ко мне лично, если вышеизложенное не совсем ясно».
В более шутливом тоне Рузвельт объяснил свою позицию Черчиллю. «Пожалуйста, не просите меня оставить какие-либо американские войска во Франции, — написал он премьер-министру. — Я просто не могу это сделать! Как я говорил ранее, я отказываюсь от отцовства над Бельгией, Францией и Италией. Вам следует самому воспитывать и обучать ваших детей. Поскольку в будущем они могут стать вашим оплотом, вам следует по меньшей мере заплатить за их образование сейчас!»
