Николай Отрада - Строки, добытые в боях
Марк Максимов
Марк Давыдович Максимов родился в г. Сновске (ныне г. Щорск) в 1918 году в семье служащего. Юность его прошла в Киеве. Там в школьные годы он начал писать стихи. Первые его стихи были опубликованы в 1939 году, когда он был студентом факультета языка и литературы Киевского педагогического института имени Горького. Этот институт он закончил в 1940 году и через несколько месяцев был призван на службу в армию. Почти всю войну Максимов провел в партизанском крае, в Белоруссии. Был политруком кавалерийской разведки, редактором партизанской многотиражки «Смерть врагам», политруком при смоленском штабе партизанского движения. Награжден медалью «Партизану Отечественной войны».
В первой книге стихов Максимова «Наследство», вышедшей в 1946 году, есть посвящение: «Всем друзьям из Особого соединения „Тринадцати“, которые делились со мной сухарем и цигаркой или просто любили между двумя пулеметными очередями послушать эти стихи».
Письмо ровеснику
С полнолетьем, товарищ!
Сегодня согреты в руках
наши письма без марок,
в косых самодельных конвертах.
Матерям о здоровье
в них пишут «во первых строках»,
о разлуке — подругам,
друзьям — о походах и ветрах…
Мне припомнилось детство;
ссутуленный, старенький дом,
где качала нас мать
и ждала до рассвета устало,
что дырявая крыша
вот-вот заиграет огнем
или брызнет в окно
раскаленный осколок металла.
Нам даны были крылья
орлиной и мирной страны.
Но когда мы взлетели,
подумалось в первом полете,
что, рожденные в битвах,
быть может, для битв рождены.
И окончилось детство,
Ты ныне дневальный по роте.
Спит казарма.
И кто-нибудь изредка вскрикнет во сне.
И в наполненной фляге,
в подсумке, на пояс надетом,
в полуночном стихе,
в полутемном дежурном огне —
ожиданье тревоги.
И пишется только об этом.
Ты — дневальный по роте.
И где-то часы в пустоту
бьют призывно,
как склянки,
велящие вахте сменяться.
Так приходит к нам мужество
в первую ночь на посту,
в неприметную ночь,
по московскому ровно в двенадцать.
Апрель, 1941
Поезд
Дороги немец караулил строго:
где хрустнет ветка — не жалел огня.
Не помню, чтоб железную дорогу
нам видеть довелось при свете дня.
И, пробираясь к ней в кустах по пояс,
усвоили мы твердо, как закон,
в чем разница меж старым словом — поезд
и новыми — фашистский эшелон.
Усвоили, в щебенке яму вырыв
и тол закладывая глубоко,
что если поезда — для пассажиров,
то эшелоны — для подрывников.
Усвоили. И вот гремят с откоса
и, превращаясь на лету в гробы
и поднимая в ужасе колеса,
становятся вагоны на дыбы.
Да, эшелоны — это ночью каждой
рывок шнура и эхо до высот.
Но кто же не мечтал, что он однажды
нажмет кривую ручку и войдет
туда, где о делах необычайных
клубится полусонный разговор,
где пар из носика пускает чайник,
со щипчиками ходит ревизор?..
И это будет поезд.
На вокзале
ты ловко спрыгнешь, придержав слова,
как диски, чтобы вдруг не забренчали,
и только сердцем вымолвишь: «Москва!»
1943
Немецкий тыл
Из донесения имперского управления путей сообщения
Минск, 16. IX. 1943 года.
СЕКРЕТНО
Имперское управление путей сообщения. Минск.
В главное управление путей сообщения Востока в Варшаве.
Донесение о состоянии движения поездов на 16. IX. 1943 года
Положение везде очень напряженное. Действия партизан, неустанно усиливаясь, достигли ко времени, указанному в этом донесении, довольно опасных размеров. Как днем, так и ночью количество нападений чрезвычайно велико. Наличного парка вспомогательных поездов уже недостаточно. Как днем, так и ночью оборона от партизан и охрана перегонов не достигает своей цели и не дает надлежащих результатов. Об этом говорят факты: нападения повторяются ежедневно и на тех же перегонах. В случае если не будут приняты всесторонние мероприятия, в достаточной степени эффективные, то потерпит крушение весь ход дела на перегонах Минск — Жлобин — Гомель; Брест — Лунинец — Гомель; Жлобин — Могилев и Орша — Кричев — Унеча.
Совокупность 65 партизанских нападений (по 32 в день) с 63 случаями прекращения движения (из них 38 нападений на поезда), 171 случаем преграждения путей, 24 случаями минирования, одной повторной атакой, одним прямым попаданием мины на переводной стрелочный механизм вызвала полное прекращение движения на довольно продолжительное время почти на всех перегонах…
«…Советские военнопленные, несмотря на трудности…» (П. Калинин)
…Советские военнопленные, несмотря на трудности и большой риск, совершали массовые побеги буквально из всех фашистских лагерей и, вступая в ряды партизан, продолжали борьбу с гитлеровцами…
Это были закаленные волевые люди, прошедшие через ад фашистских застенков. Краткая история некоторых из них может служить иллюстрацией к сказанному.
Политрук Виктор Новоженнок мужественно сражался на фронте. Вражеский плен не сломил волю молодого коммуниста. Он стал активным участником восстания советских военнопленных в концлагере Бяла-Подляске. Рискуя жизнью, Новоженнок бежал из плена и геройски воевал в рядах народных мстителей. Политрук Сергей Николаевич Полышенок, вырвавшись из фашистского лагеря, находившегося под Берлином, добрался до партизан, чтобы с оружием в руках драться с ненавистным врагом…
11 июля 1942 года из фашистского лагеря военнопленных, который располагался около станции Крупки, Минской области, бежало 110 советских солдат и офицеров. Перебив и разоружив охрану, они захватили с собой шесть пулеметов, один миномет, четыре автомата, несколько пистолетов, много винтовок, боеприпасов и влились в ряды партизан…
(Из воспоминаний П. Калинина, начальника Белорусского штаба партизанского движения)
На дороге
Фронт близится. Стекол дрожанье.
И, значит, деревне — гореть.
Дорогой текут каторжане,
и пляшет фашистская плеть.
Полозья, и ноги босые,
и вьюга, как плач вековой.
И кажется, стала Россия
бездомной толпой кочевой.
Узлы. И лохмотья. И шубы.
И впалые щеки ребят…
Но стиснула ненависть зубы,
но губы проклятьем горят!
И после привала ночного,
прикладами строя ряды,
заметят конвойные снова
сбежавшие в рощу следы.
И каски надвинут в тревоге:
они ли конвойные тут?
Не их ли по русской дороге
уже на расплату ведут?..
1942
Немецкий тыл
Лето
И лето. И птицы. И мята. И зной.
Клубника рассыпана жаром в траве.
У сосен от пряной настойки земной,
от пьяного ветра шумит в голове!
Но немец с фургоном обходит леса,
шагает, распаренный, у колеса,
глядит, как на пенную кружку в пивной,
на мой закипающий полдень хмельной.
И кажется, пахнет и мята, как труп,
береза — в бинтах, и в ожогах — сосна,
клубнику ребята не рвут поутру —
клубника ребячею кровью красна.
Так будь вездесущим, закон наш лесной:
ложись за березой и стань за сосной —
клубника и мята тебя, земляка,
упрячут. Лишь целься наверняка!
1942
Немецкий тыл
Мать
Жен вспоминали
на привале,
друзей — в бою.
И только мать
не то и вправду забывали,
не то стеснялись вспоминать.
Но было,
что пред смертью самой
видавший не один поход
седой рубака крикнет:
— Мама!
…И под копыта упадет.
1942
Немецкий тыл
Второе письмо ровеснику
