Владимир Брагин - Застава в огне
— Точно? — с подозрением спросил Ратников, когда сержант сказал это. — Может, просто козла какого-нибудь?
— Не говорите так, товарищ лейтенант. Обидеться может.
— Ах, он обидчивый. Ну, извини, Шериф, я больше не буду.
Лейтенант и сержант еще пошутили по этому поводу. Они оба были взвинчены и подбадривали себя перед возможной встречей с врагом.
Шериф опять заворчал и попытался вырваться из рук державшего его за ошейник Раимджанова. Владимир с сомнением посмотрел на портативную рацию. Спросил:
— Слушай, Нурик, а радиомолчание имеет смысл?
— В общем, да. Если, моджахеды услышат нас, поймут, что мы находимся рядом.
— И куда они тогда денутся?
— Нас же всего двое. Сядут в засаду, и чик-чик обоих, — снисходительно пояснил Раимджанов.
— Чик-чик, говоришь. Логично. Ну, пошли, что ли.
— Идемте, — согласился сержант и отпустил собаку: — Шериф, ищи чужого! Ищи!
Шериф, казалось, радостно сорвался с места. Он пробежал спуск, потом одолел подъем, снова спустился и остановился. Задрав голову уставился на приближающихся пограничников, подождал их, потом побежал через кусты дальше. И в это время прогремел взрыв.
Лейтенант и сержант не сговариваясь упали. Через несколько секунд оба синхронно оторвали головы от земли: перед ними вырастало облачко пыли. Они медленно поднялись.
— Неужели на растяжку попал? — обескураженно произнес Раимджанов и позвал: — Шериф!
В ответ послышался жалобный скулеж. Сержант стремглав бросился к лежащему на тропе Шерифу. Пес повернул голову и посмотрел на него с неизбывной горечью в глазах. Такой взгляд бывает у тяжелобольных людей. Раимджанов, чуть ли не рыдая над ним, лихорадочно забинтовывал рану на боку. Ратников рассмотрел свернувшийся на кустах кусок проволоки, убедился, что взорвалась граната. Подсел к сержанту, сочувственно потрепал его по плечу.
— Помирает друг… помирает… — причитал Нурик и, повернувшись в сторону вершины, погрозил кулаком: — У, собаки! Это вы собаки, а он — человек! Лучший пес, самый лучший…
Лейтенант сочувствовал не столько псу, сколько выбитому из колеи Раимджанову.
— Знаешь что, — решительно сказал он, — к черту это радиомолчание. Вызываем помощь, спасаем пса. В конце концов, приказ вернуться был, так что с нас взятки гладки.
При этом Владимир не без сожаления оглянулся туда, где им по идее предстояло продолжить свой поиск, если бы не злополучный взрыв. И как раз в это время над ближайшей вершиной в небо взметнулась вспугнутая кем-то стая птиц. Для такого поведения стаи наверняка должна быть причина, скорей всего, испугали их люди.
Будто очнувшись, Владимир передал рацию сержанту. Тот с удивлением наблюдал, как лейтенант, энергично поправляя амуницию, собирается продолжать путь. Удивившись, спросил:
— Вы куда, товарищ лейтенант?
— Твое дело — говорить по рации. Пусть услышат тебя и думают, что на хвосте никого нет. Понял?
— Неправильно. Одному нельзя. Приказ же был.
Взволнованный Раимджанов вскочил на ноги, даже забыв про собаку. Ратников с вкрадчивой ласковостью сказал:
— Нурик, сам подумай. На первый взгляд эти двое нарушителей идут туда, куда идти нет никакого смысла. Значит, существует какой-то очень таинственный для нас смысл. Поэтому вызывай, не тяни время. А я продолжу разминку.
Сержант пытался остановить его, однако лейтенант уже быстро шел по тропе. Напоминая о себе, снова тихо заскулил Шериф. Тогда сержант, мысленно обратившись к Аллаху, вызвал по рации уже обычную земную помощь:
— Памир-один! Памир-один! Я — Памир-два. — Услышав ответ, он сказал: — Нужна «дорожка», срочно «дорожка». У нас есть тяжелый «трехсотый».
— Понял, Памир-два. Уточни, где находишься. «Дорожка» будет.
Пограничник назвал свои координаты, после чего выключил рацию. Силуэт Ратникова скрылся за горным выступом. Раимджанов ласкал раненого Шерифа. Было тревожно за ушедшего лейтенанта. Раимджанов почти не сомневался в том, что его разговор с заставой был подслушан.
После уроков учитель Хуршет провел в школе целую акцию — нужно было повесить в классе портрет древнего мудреца Авиценны. Хотелось увлечь этим пустяковым делом всех детей, пусть это объединит их. Поэтому он давал каждому какое-нибудь мелкое задание: протереть пыль, подержать сверла, наметить место, куда нужно вбить «костыль». Наконец дело было сделано, портрет водрузили на место. Теперь все с удовлетворением разглядывали его.
— Вот, ребята, самое главное, что я хотел сделать для улучшения оформления класса.
Вокруг учителя стояло несколько мальчишек и девчонок десяти-двенадцати лет. Среди них были заводила Бахтияр, несколько его закадычных приятелей, а также красивая девочка Анзурат, в которую были влюблены поголовно все мальчики.
Один паренек, он опоздал и раньше не слышал рассказа учителя, спросил:
— Кто этот старик — президент?
Все, в том числе и Хуршет, рассмеялись.
— Это великий таджикский философ, ученый, врач, — объяснил учитель. — Его полное имя Абу Аль Хусейн ибн Абдаллах Ибн Сина. Но во всем мире он известен как Авиценна.
Опоздавший паренек, который перед этим задал глупый вопрос, неожиданно проявил большую эрудицию:
— Я знаю. Это тот самый, кто сказал: «Я мыслю — значит, я существую».
— Молодец, — удивился Хуршет. — Откуда ты это знаешь?
— А мой папа выписывает любимые изречения. Такое у нас в комнате висит.
В это время шалун Бахтияр незаметно для учителя бросил в Анзурат спичку. Девочка моментально прореагировала:
— А вот Бахтияр до сих пор не мыслит.
— Ничего страшного, — улыбнулся Хуршет. — Поучится и обязательно начнет мыслить. Вообще же в начале учебного года я поподробней расскажу вам о самых замечательных наших предках — таджиках, персах, всех, кто говорил на языке фарси. Наверное, ни у одного народа не было столько прекрасных поэтов: Рудаки, Фирдуоси, Омар Хайям, Саади…
— Я знаю стихи Рудаки, — вскинув руку, сказала Анзурат.
— Это прекрасно. Значит, будешь мне помогать.
— Учитель, а разве Коран разрешает девочкам учиться? — спросил Бахтияр. — Что они тут делают?
— А кто тебе сказал, что не разрешает? В шестом хадисе сказано, что учение должно быть как для женщин, так и для мужчин. Сам пророк Мухаммед провожал свою дочь в школу.
— О Коране вы тоже будете рассказывать?
— Разумеется. Чтобы вы не задавали такие глупые вопросы, как Бахтияр.
Осмеянный Бахтияр, разозлившись, выкрикнул:
— А я тоже знаю Коран. Там сказано, что мы должны убивать неверных.
— Это все, что ты знаешь? — нахмурился учитель. — Почему же там сказано, что убивший одного человека все равно что убил все человечество? Ведь человечество состоит не только из правоверных… И как быть с тем, что мы называем Аллаха Милостивым и Милосердным? — Хуршет остановился, почувствовав, что вступил в диспут уже не с маленьким мальчишкой, а с кем-то другим. Поэтому он завершил с мягкой улыбкой: — Не случайно, приветствуя друг друга, мы говорим: «Салам алейкум!» Мира вам и благополучия! И все великие поэты воспевали добрые чувства, учили милосердию.
Не находя возражений, но и не желая сдаваться, Бахтияр пробурчал:
— Все равно все стихи выучить невозможно.
— Поэтому ты должен выбирать сам, что тебе ближе. Я же точно знаю одно: когда ты, Бахтияр, подрастешь и захочешь объясниться в любви…
— Вот еще, глупости, — насупился мальчик.
— Он уже объясняется, — хихикнула Анзурат.
— Так вот, когда ты захочешь объясниться в любви, я настоятельно советую тебе не кидать в нее, скажем, спички, а прочитать стихи Саади. — Хуршет подошел ближе к окну. — Например, такие:
Если в рай после смерти меня поведут без тебя,
Я закрою глаза, чтобы светлого рая не видеть.
Ведь в раю без тебя мне придется сгорать, как в аду.
Нет, Аллах не захочет меня так жестоко обидеть…
Учитель читал стихотворение, глядя при этом в окно, и вдруг увидел, что по улице идет задумчивая Лейла. Вот она дошла до углового дома, собралась повернуть, и тут рядом с ней притормозил черный джип.
Забеспокоившись, Хуршет растерянно оглянулся на ребят. Все внимательно смотрели на него, ожидая продолжения.
— Подождите, пожалуйста, я сейчас вернусь, — сказал учитель и стремительно вышел из класса. Из здания школы он уже выбежал и пулей помчался к повороту. Завернув за угол, Хуршет увидел, что черный джип медленно удаляется по улочке. Поравнявшись с чайханой, машина остановилась. Лейла исчезла. Учитель растерянно оглянулся по сторонам и увидел особиста Касьяна. Капитан подошел к магазину, подергал дверь и с сожалением убедился, что тот уже закрыт.
— Федор! Касьян! — крикнул учитель и подбежал к капитану. — Там… я видел… сначала она шла, и я не успел…
