Вячеслав Кондратьев - Отпуск по ранению
Затем они пошли в комнату, сели за стол. Володька тер голову и морщился от боли.
— К нашему счастью, — начал Сергей, — сегодняшний прощальный вечер не должен быть уж очень печальным. Конечно, фронт есть фронт, но будем надеяться, Володька, что твоя дальнейшая служба будет немного полегче и тебе не придется больше хлебнуть того, что довелось подо Ржевом. Мне хочется поблагодарить Тонечку, которая, как я уже говорил не раз, прямо-таки ангелом-хранителем пришла в этот дом… Но хочу напомнить, — добавил он шутливо — без меня вашей встречи не произошло бы. Салют!
Надо сейчас и сказать, думал Володька, надо сейчас и сказать… Рубить так сразу! Чем дальше, тем трудней будет это. Он измученным взглядом обвел всех, и когда встретился с глазами матери — та вздрогнула, сжалась, отвела глаза, а потом вдруг выпрямилась и сказала тихо, но очень отчетливо:
— По-моему, мы все заблуждаемся… Володя… Володя… кажется, принял другое решение…
— Мама! — вырвалось у Володьки облегченно, и сразу же прошла боль, сдавливавшая его голову.
— Володька! — вскрикнула Тоня.
Сергей каким-то мертвым голосом, глухо спросил:
— Это правда, Володька?
— Мама… значит, ты поняла… Тоня… Простите меня, но по-другому я не могу. Я должен… должен к своим ребятам… Ждут же меня… Им, только им я должен доказать… Понимаете? Должен!
— Нет, нет! Володька! Ксения Николаевна! Сергей! Да скажите же ему! Нельзя так, нельзя! Он ни о ком не подумал — ни обо мне, ни о матери! Ни о ком!
— Он и обо мне не подумал, — странно усмехнувшись, сказал Сергей.
— Вы-то здесь при чем? — почти грубо и в упор спросила Тоня.
— Во мне тоже есть эта… психология, — он пожал плечами. — И я тоже воспитан на этой самой… святой… — Он оглядел всех с той же непонятной усмешкой, а потом, буркнув "Салют!" — быстро вышел из комнаты.
Володька бросился за Сергеем, но в коридоре уже хлопнула входная дверь, и он вернулся. Не входя в комнату, он услышал, как мать что-то говорила Тоне…
Он повернулся и пошел в свою комнату, бросился на кушетку вниз лицом. Самое главное позади. Он закрыл глаза, и перед ним поплыла дорога… Замелькали телеграфные столбы, побежали поля, перелески, березовые рощи, бедные серые деревни — русская, родная, политая потом и кровью земля, которую должен он во что бы то ни стало защитить и спасти…
И покой, особенно ощутимый после разлада и разброда последних дней, сошел на него: он возвращается "на круги своя", на свой, выбранный им самим путь, путь, по которому идет его народ, и ему остается только одно — пройти этот путь достойно, без тех ошибок и недогадок, которые допустил по неопытности и по мальчишеству…
Он сразу словно вырубил себя из московской жизни… Он был уже там, подо Ржевом, рядом со своими ребятами.
