Поль Сидиропуло - Костры на башнях
Он шел не спеша, размеренно, легко нес толстую сумку. В глаза ему бросались чернеющие, точно покрытые копотью, деревья, тянувшиеся по обе стороны неширокой улицы. Узнавались и не узнавались ему родные места: многое изменилось за те годы, что он здесь не был. Сколько раз снился на чужбине дорогой с детства, любимый край! Сколько раз в мечтах своих он совершал путь по улицам родного города, расположенного в живописном месте, в окружении гор, зелени и шумной горной реки. Они-то оставались прежними, потому что они неистребимы. И это дорого ему. А дома можно восстановить, построить новые, еще более красивые.
Татарханов приостановился, на висках выступил пот, он вытер его платком. Неожиданно закололо в левом боку от нехорошего предчувствия — неужто родных его людей постигло несчастье? Нет-нет! Не может того быть!
Он, завернув за угол, немного успокоился: дома в глухой улочке были невредимыми.
…Азамат потерянно стоял посреди комнаты, не зная, как ему поступить. Дверь прочно охраняла Мадина, мать его, слезно уговаривающая сына воздержаться от опасного шага: он собрался идти в горы. Она же не отпускала его и приводила различного рода оправдания. Даже такие:
— Ты подумай хорошенько. У тебя сестра, всевышний не дал ей крепкого здоровья. И у меня сегодня есть силы, а завтра — нет. На кого оставим Чабахан? На тебя одна надежда. Будет под твоим присмотром. Или я напрасно надеюсь? Послушай, сынок, Асхат и Махар крепкие парни. Тебе ли с ними тягаться? Посмотри, какой ты бледный.
— Эх, мама, о чем ты говоришь? — Наивные доводы матери не очень сердили его. — Почти все мужчины ушли из города. Кто знает, что меня здесь ждет. Скажут, что я специально остался.
— Тебе винить себя не за что. — Мать его продолжала настаивать на своем. — Всевышний не дал тебе крепкое сердце. Тебя освободили. Скажи, что плохого я тебе советую? Хочу спасти от смерти единственного сына. Или у меня нет такого права?!
— Чудная ты, — вымолвил он с досадой. — А ты не подумала, что фашисты не станут интересоваться моим здоровьем. Иди, скажут, на фронт, да заставят оружие повернуть против своих. Что тогда ты скажешь?
— Придумываешь всякое такое, чтобы убить меня горем. Мужа потеряла. Теперь ты… Если моих слез тебе мало — иди. Вот она, дверь. Открывай и уходи. И все пусть гибнет. Зачем мне такая жизнь без тебя. Одна радость была, и ту отнимают…
Она отвернулась от сына и отошла от двери.
Азамат нагнулся, чтобы взять вещмешок, лежащий у его ног. Он понимал, что должен уйти, неведомая сила влекла его — уходи скорее! Но снова замешкался, чтобы попытаться напоследок утешить мать — не оставлять же ее в таком состоянии?!
— Не надо, мама. Мне трудно уйти так. Будет лучше, поверь.
В этот миг послышался стук в окно. Азамат застыл о вещмешком в руке, лицо его побелело.
— Неужели немцы? — произнес он упавшим голосом и бросил вещмешок на пол. — Болтали, болтали. Все теперь.
Мадина первая направилась к двери, засовывая под косынку выбившуюся седую прядь. Азамат последовал за матерью, стал за ее спиной.
— Кто там? — спросила она.
— Свои. Открывайте, не бойтесь, — ответил мужской голос.
Мать и сын переглянулись: голос показался знакомым.
— Кто это? Что вам нужно? — продолжала расспрашивать она, напряженно замерев в небольшой прихожей.
— Говорю вам — открывайте смелее! — поторапливал за дверью мужчина бодрым голосом. — Аллах свидетель — спешу вас всех увидеть, обнять, а вы держите меня на улице.
— Неужто он? — Мадина попятилась испуганно. — О, аллах! Это он, Амирхан! Ну конечно, с неба свалился!
Ноги у ней подкосились и она рухнула на первый попавшийся стул. Открыл засов Азамат.
В комнату вошел высокий улыбающийся мужчина, его толстая сумка еле протиснулась в дверной проем.
— Ну, дай-ка на тебя взглянуть, племянничек. Вот ты какой стал. Красавец. Настоящий джигит. Выше меня ростом. Богатырь, смотри-ка. — Амирхан потискал племянника, осмотрел его со всех сторон и, бросив сумку рядом с вещмешком, направился к Мадине. — Здравствуй, невестушка. — Он ласково посмотрел на нее. — Ну, что ты… не надо, не плачь. Вот мы и снова свиделись. Это гора с горой не сходятся, а человек с человеком, тем более родные — сам аллах велел… Да. Немало лет пролетело, засеребрились наши головы. Но ничего, Мадина. Трудности теперь позади. Знаю, все знаю. Не сладко вам жилось. И больше всех тебе досталось. Не рассказывай. Я в курсе дела. Свои люди у меня всюду. А где племянница, Чабахан? Спит, должно быть? Ну пусть, будить не надо. Еще увидимся, поговорим. Должно быть, такая же красавица, как Азамат? А ты? Куда это ты собрался, племянник, ни свет ни заря? — обратился он к нему, видя, как тот продолжает стоять у двери в молчаливом замешательстве. — Уж не убегать ли надумал? Может быть, в горы решил податься, а? Абреком надумал стать? — шутливо напомнил он о том неприятном времени, когда был вынужден скрываться, и улыбка погасла на его загрустившем лице. — Поверь, ничего хорошего в тех моих скитаниях не было. В жизни я все испытал. Лучше родного дома ничего нет. Клянусь всевышним!
— Откуда ты взялся? Где ты был столько лет? — Мадина смотрела на него, все еще не веря — он ли это, или кто-то другой, очень похожий на Амирхана, младшего брата ее мужа? Испуг все не отпускал ее, держал в тревожном напряжении.
— Рассказывать, милая невестушка, долго. — Амирхан коснулся пальцами вспотевшего виска, потянулись нитями морщины от прищуренных глаз. Он постоял в раздумье — обо всем ли говорить или только о главном? И заговорил с нарочитым подъемом: — Поездил, мир повидал. А вы, по-видимому, думали — упрятали меня в тюрьму. Или похоронили? Нет, мои родные, жив, как видите. И надеюсь, что мы заживем наконец по-настоящему, как того заслуживаем. Как того хотели наши родители. И постарались все для этого сделать. — Он опустил руку на плечо Мадины, с подчеркнутой нежностью провел по тонкой ткани ее летнего простенького халата и продолжал так, будто оправдывался: — Скажу вам откровенно, сколько раз порывался вам помочь. Но как? Через кого? Чекисты не дали бы вам житья. Родственник за границей! Им только дай повод. За него, Азамата, беспокоился. Один он у нас, продолжатель рода Татархановых. Беречь должны его как зеницу ока. Ничего, сынок. Я здесь, и за все с Советами теперь рассчитаемся.
— Что такое ты говоришь? — Мадина привстала. — Что ты надумал, Амирхан? — Косынка сдвинулась к затылку, обнажая поседевшие волосы.
— Ничего особенного. Все поставим на место — вот и все, — улыбнулся деверь. — Буду жить у себя на родине. Хватит, поскитался. Надеюсь, заслужил такое право? — Говорил он как будто шутливо, но глаза оставались злыми.
— Не поняла. Ничего не поняла. Объясни толком.
— Что же мне тебе объяснять? — вымолвил он, и племянника подключил в разговор, чтобы на этот счет выведать и его мнение. — Думаю, и так ясно. Верно, Азамат?
Племянник тоже не все понял и только пожал плечами и опустил глаза: он не знал, как быть, как вести себя в такой ситуации. Толстая сумка дядьки и его вещмешок, из вылинявшей парусины лежали на полу рядом, точно для контраста: уходящего и наступающего времени; сравнение такое воспринималось им с волнением. Появление Амирхана вроде бы удерживало его от опрометчивого поступка, который мог бы совершить он, отправившись в горы. Азамат понял, как неукротимо попадает под влияние дядьки, как жадно ловит его слова — боялся его и в то же время на него почему-то надеялся.
— Что ясно? Что? — настаивала Мадина. — Договаривай.
— Милая напуганная женщина, вот что я скажу тебе, — возвышенно добавил Амирхан. — Перво-наперво тебе нужно успокоиться. Все, невестушка, конец твоим бедам, — с подъемом продолжал он. — Солнце поднимается на востоке, а садится на западе — таков закон природы. Следовательно, ни мне, ни кому другому нельзя нарушить привычный путь небесного светила. Точно так и наша людская жизнь — нарушать ее нельзя. Никому! Веками по кирпичику складывали материальные ценности, — туманно и таинственно рассуждал он, нагоняя страх на сноху. — И всему этому решили положить конец эти голодранцы. Рано или поздно, а безобразию должен был наступить конец. Так я говорю, племянник?
— Послушай, Амирхан! — оборвала его Мадина. — Я малограмотная женщина, не понимаю, о чем ты говоришь. Но чувствую, не с добром ты пришел.
— Ну вот, высказалась, невестка!
— Ты говорил, что за него, за Азамата, беспокоился, — заторопилась Мадина, боясь, что деверь не даст ей выговориться. — Верно, один он, продолжатель рода Татархановых. Беречь его надо…
— Именно так и будет! Говорил и все для этого сделаю! — жарко пообещал Амирхан. — И явился, Мадина, не как в тот год, крадучись. Хозяином!
— Хозяином? — опешила она. — Выходит, ты с ними? С немцами…
— Слава аллаху! — воскликнул Амирхан. — Наконец уразумела.
