Поль Сидиропуло - Костры на башнях
Парни продолжали стоять на месте.
— Ну, чего ждете?
Вид начальника отделения милиции показался парням странным. Асхат и Махар привыкли видеть Тариэла Хачури всегда в форме, тут же на нем простенькая суконная рубашка, а за спиной вещмешок.
— А вы куда? — спросил участливо Аргуданов.
— Наверно, туда? — Махар указал в сторону гор. — В ополчение?
— Куда надо, туда и иду, — бросил Тариэл сумрачно.
— Возьмите и меня, — попросил Зангиев.
— Что ты только о себе говоришь?! — рассердился Асхат. — Ты думаешь, я не пойду?
— Можете успокоиться — ни того, ни другого я не возьму, — пригрозил Тариэл. — Вам там делать нечего. Там нужны настоящие мужчины, крепкие, дисциплинированные, как настоящие солдаты.
— Разве я не такой? — запротестовал Махар. — Почти каждый день заходил в военкомат. Просил, чтобы отправили на фронт. А мне одно и то же: броня, броня… Как будто некому было возить руду.
— И у меня… Или вы не знаете, что нас, чабанов, не брали? — напомнил о себе и Асхат. — Вот и сейчас я попросил бригадира, спустился с гор из-за этого…
— Знаю. Знаю, что у вас броня. А вот ручаться за вас опасаюсь, — сказал Хачури сурово.
— Зачем вы так, товарищ начальник? — заговорил Аргуданов с обидой. — Не надо путать одно с другим.
— По-вашему, теперь на нас нужно крест положить?! — защищался и Махар. — Ошибаетесь, товарищ начальник милиции.
— Вот, вот, шуметь вы молодцы. А на серьезное дело готовы? — Тариэл, казалось, намеренно тянул время, чтобы удостовериться прежде, чем решиться на серьезный шаг. — Горы есть горы! Трусости не потерпят. А тем более…
— А мы что, по-вашему, трусы, что ли? — оборвал Зангиев, тут он и вовсе закипел, как чугунок на костре. — Эх, если б был здесь Виктор Алексеевич. Послушали бы его. Да он… Он обязательно бы поручился за нас.
— Ладно, не шумите. Даю вам на сборы полчаса. Ступайте по домам, да живее. Ждать вас ее буду, учтите. Возьмите с собой теплое белье. И направляйтесь в сторону «каланчи».
…Рассвет застал путников в ущелье; взбирались все выше и выше, сквозь лабиринты скал. Наверху островками лежал снег, кое-где стекали ручьи, соединяясь в один, и шум падающего потока разносился по ущелью.
— Глядите, братцы! К нам идет пополнение, — радушно встречал новую группу добровольцев Саша Прохоров. Увидев Асхата и Махара, он похлопал по плечу одного и другого, подмигнул лукаво и одобрил: — Вот это вы решили правильно. Повоюем вместе.
— А как же! Будем бить фашистов! — согласился Аргуданов.
— И от меня им достанется! — добавил подчеркнуто Махар.
Тариэл Хачури и Карпов, ротный политрук, пожали друг другу руки и направились по крутой тропе к домику, притаившемуся за гигантскими валунами.
— Товарищ капитан, — доложил Хачури, представ перед Соколовым, — меня назначили к вам командиром роты. Со мной два добровольца — Аргуданов и Зангиев.
— Очень рад, Тариэл. Я хотел…
— Можешь не беспокоиться, Надю посадили на поезд, — сказал Тариэл, чувствуя, что именно этого известия ждет от него Виктор.
— Спасибо, друг. А теперь о деле, — приободрился Соколов. — Рота твоя разместится в штольне «Октябрьская». Немцы прорвались большими силами и могут начать восхождение в самом неожиданном для нас месте. Сам понимаешь, каждую тропу контролировать мы не в состоянии — не хватит людей. Поэтому расставь посты в нескольких местах.
Сбавляя скорость, состав остановился: на соседних путях от взрыва бомбы загорелась цистерна с горючим. В вагоне поднялся галдеж:
— Чего стали?
— Когда же мы выберемся из этого ада?
— Проехать нельзя, — объяснила проводница. — Пожар, могут загореться наши вагоны.
— Как же теперь?
— Что за напасть!
— Без паники, товарищи, — успокаивала проводница. — Люди стараются…
Выходить из вагонов не разрешали. Те, кто сидел у окон, прильнули к стеклам, пытаясь рассмотреть, что там предпринимают железнодорожники, но ничего не было видно — лишь мелькали по земле желтые блики пожара.
Алексей, зажатый между матерью и завхозом Маргаритой Филипповной, спал, несмотря на неудобства и тревоги.
— Покуда не сгорит вся нефть, что тут можно поделать, — заметила Маргарита Филипповна. — Погасить нельзя. И сдвинуть куда-нибудь подальше цистерну не могут. Вот и жди. На этом месте постоянно что-то случается. Перед самой войной ехала погостить к родственникам в Грозный, и тоже загорелась нефтяная цистерна. Простояли до утра. Головотяпство. А теперь по чьей вине вспыхнул пожар?..
— Диверсанта, кого же еще! — бросила одна женщина из темного угла.
— И что этим проклятым фашистам от нас нужно? — тяжко вздохнула другая.
— Разбойникам известно, что нужно, — вмешалась третья. — Награбить побольше. Кровопийцы.
Разговор вели, чтобы отвлечься. Кончилась короткая летняя ночь. За окнами вдруг послышался шум. Из вагонов стали выходить люди с вещами.
— Дальше, видать, не поедем!
— Как же так?!
— Смотрите, немцы!
— Всем покинуть вагоны! — под окнами появился немецкий офицер в сопровождении автоматчиков. — Шнель! Быстро.
— Алешенька, проснись.
Мальчишка открыл глаза.
— Уже приехали? — спросил он мать.
— Нет, сынок.
Он не стал больше задавать вопросы, видя, как в проходе вагона столпились люди с вещами, спрыгнул с сиденья.
Маргарита Филипповна помогла Наде вынести из вагона чемодан и сумку.
Состав был оцеплен автоматчиками, на проселке стояли тупоносые машины.
— Неужели нас увезут? — насторожилась Надя.
— Кто их знает.
Немцы начали проверку с хвоста состава, растянув людей цепочкой: осматривали вещи крупный офицер и трое дюжих автоматчиков. Они потрошили сумки, баулы, узелки, чемоданы, требовали документы. У некоторых забирали ценные вещи, откладывали в сторону. Кто возмущался, а кто проходил молча, задушив обиду.
Пожилая женщина с двумя маленькими внуками упрашивала:
— Детские вещи верните. Во что же мне детей одеть? Неужели у вас нет сердца? Господь покарает вас.
Дюжий молодчик направил на нее автомат, и женщина увела внуков, проклиная:
— Грабители! Грабители!
— Боже! Какие варвары!
— Тихо, Наденька.
Подошла их очередь. Офицер глянул на нескладную фигуру Маргариты Филипповны, на обрубок руки, тупым носом сапога оттолкнул от себя ее старую потрепанную сумку и махнул рукой:
— Проходи.
Она схватила сумку, унесла ее на десять — пятнадцать метров от проверяющих и вернулась, чтобы подсобить Наде.
Надю офицер рассматривал подольше, сравнивал ее лицо с фотографией на паспорте, и в вещах ее стали ковыряться. Вначале проверили чемодан — он привлек их внимание, очевидно, тем, что новый и большой. В нем сверху был аккуратно уложен серого цвета костюм Виктора — совсем еще новый, сшили перед самой войной. Немцы взяли пиджак, полезли в карманы. Вывернули их, но ничего не нашли. Просмотрев тщательно содержимое чемодана, немцы закрыли его и отложили к другим вещам, которые складывали в стороне.
Надя, бледная и напуганная, тут вовсе опешила, она не знала, как ей быть. Протестовать или смириться? Эти звери на все способны. Больше всего ей жаль костюм Виктора, да и все ее белье, и платья были в чемодане.
Офицер тем временем с усердием проверял сумку, здесь были в основном вещи Алексея.
— Что вы ищете?! — прорвало Надю. — В сумке белье ребенка.
Офицер посмотрел на нее грозно и продолжил осмотр. На самом дне сумки лежал альбом, резким рывком немец вытащил его, из него выпала при этом фотография. Это была фотография Алексея Викторовича Соколова. На ней он в гимнастерке, с орденом Красного Знамени на груди.
— Комиссар?! — гаркнул офицер.
Алексей бросился поднять фотографию, но офицер схватил его за воротник рубашки и оттащил в сторону.
— Отдайте! Это мой дедушка! — вскрикнул Алексей и, плача, уткнулся матери в подол.
Надя опустила руки на вздрагивающие плечи сына.
— Вернут… — Она сама едва сдерживала слезы.
Офицер сердито и с неприязнью полистал альбом, бросил его на дно сумки.
— Коммунист! — указал он на нее.
Автоматчики тотчас оттеснили Надю с Алексеем в сторону.
Глава девятая
В августе, в страдную нору, особо благоухают кавказские сады и вместе с рассветным испарением из дворов, обнесенных невысокими заборами, струится обычно густой аромат яблок, груш и других южных плодов. Но Амирхану Татарханову в нос ударила горькая гарь от чадящих развалин окрестных домов. Разрушенный бомбами город погрузился в печальную тишь. Жизнь, кажется, покинула эти места.
«Вот он, ваш бесславный исход, голодранцы, — оценил с холодным презрением Амирхан Татарханов, мужчина еще не старый, по-прежнему сухопарый, но с заметной проседью в густой шевелюре. — Уж лучше сдали бы страну подобру-поздорову и не терзали ее понапрасну…»
