Джеймс Джонс - Тонкая красная линия
Он даже нарушил данное себе торжественное обещание никогда и ни о чем не просить Уэлша и обратился к нему прямо. Конечно, во время перерыва, когда никто не мог его услышать. Он даже не просил автомат, все, что он хотел, это принять участие в рейде. Чернобровый сержант только уставился на него с притворным изумлением, в его черных глазах промелькнуло злорадство.
— Малыш, — сказал он, — ровно через пять минут мне понадобится книга больных с этими тремя новыми случаями малярии.
Это был конец. Файф решил, что всю жизнь не забудет этого позора. Он считал, что даже страшные испытания боя не смогут стереть это клеймо. Эта мысль приводила его в содрогание.
В эти два дня, когда рота переживала событие чрезвычайной важности — рейд за оружием, в жизни Файфа произошло и второе, менее важное событие. Его посетил один из его двух друзей — второй, если считать Белла первым другом, хотя за последнее время Файф был склонен махнуть на него рукой и вообще не считать больше своим другом. Второй друг Файфа был солдат по фамилии Уитт, которого перевели из роты за два месяца до отправления.
Уитт был невысокий, худощавый парень из штата Кентукки, старый солдат регулярной армии, бывший полковой боксер. Он прослужил в третьей роте несколько лет. Его перевод послужил Файфу хорошим наглядным уроком, любопытным примером того, как поступают у них в армии.
Незадолго до того, как полк в полном составе направили для прохождения «заключительного этапа боевой подготовки», как он официально назывался, в полку было сформировано новое подразделение, получившее название артиллерийской батареи. Сначала подразделение существовало только на бумаге. В полку уже была противотанковая рота, но помимо применения ее орудий для противотанковой обороны артиллерийская батарея могла использовать их в качестве полевой артиллерии и служить небольшим артиллерийским подразделением в составе полка, способным быстро сосредоточивать сильный огонь по целям взводного или ротного масштаба.
Превосходно задуманная и существующая только на бумаге, артиллерийская батарея все же нуждалась в людях, чтобы воплотиться в жизнь. Этот вопрос был решен в рамках полка весьма оригинальным путем — путем процесса, который можно было назвать «избавлением от негодных». Файф видел, как это делается. Из полка поступило распоряжение каждому командиру роты выделить определенное количество солдат. Командиры выполнили его, и самые отъявленные пьяницы и смутьяны собрались под одной крышей, образовав артиллерийскую батарею. Командиром этого подразделения назначили офицера, которого меньше всех любил командир полка. Уитт оказался в числе солдат, выделенных третьей ротой.
Уитт, хотя и выпивал, как большинство солдат, не был отъявленным пьяницей. Его, пожалуй, можно было отнести к смутьянам, поскольку он уже несколько раз был разжалован и дважды посажен в тюрьму по приговору дисциплинарного суда. В глазах Файфа все это превращало его в некоего романтического героя (хотя, пожалуй, и не в такой степени, как Белла), но отнюдь не внушало симпатия Стейну или Уэлшу. И все же он не был исключением — и другие солдаты, которых не направили в артиллерийскую батарею, имели подобный послужной список. На свою беду, Уитт завоевал особую неприязнь Уэлша за то, что постоянно пререкался с ним, так как в свою очередь не любил Уэлша. Каждый из них считал другого мерзким подонком без всяких скидок и оговорок.
Хотя Уитт отказался просить, чтобы его оставили в роте, он был огорчен, что его переводят. В третьей роте были все его друзья, и он гордился репутацией, которая там у него была. Все знают, что он любит третью роту, размышлял Уитт, и если Уэлш, зная об этом, все же переводит его, значит. Уитт справедливо его презирает, и, следовательно, тем более невозможно просить, чтобы его оставили. Итак, сто без шума перевели вместе с несколькими настоящими пьяницами. А теперь он пришел в гости.
Артиллерийская батарея вместе с другими подразделениями полка прибыла почти на месяц раньше с первым эшелоном дивизии. У них было гораздо больше времени для акклиматизации, и теперь Уитт болел малярией. У него был болезненный вид, а кожа имела желтоватый оттенок. Он никогда не был полным, а теперь еще больше похудел. Он жадно ловил известия о своей старой роте и всякий раз, когда приходил транспорт с войсками, старался ее найти. Он предпринимал поиски, наверное, раз двадцать и наконец был вознагражден. В тот день, когда прибыла рота, он был на берегу в рабочей команде, но не смог ни с кем увидеться, потому что работал на другом конце пляжа, где разгружался второй транспорт. И вот он отправился искать свою роту. Это было труднее, чем казалось. Остров был до отказа забит войсками и имуществом. После настойчивых расспросов он наконец нашел человека, который знал, где расположена рота. Но когда Уитт, убежав в самовольную отлучку и проделав долгий путь в глубь острова, прибыл на это место, он обнаружил, что рота переместилась. Пришлось все начинать сначала. Такая настойчивость говорила об упорстве Уитта. Файф хотел бы обладать таким качеством.
Файф был очень рад его видеть, особенно после того, как его дружба с Беллом в последнее время ослабла. Файф чувствовал, что Уитт восхищается им так же, как он восхищается Уиттом, хотя и по другой причине. Файф восхищался Уиттом за его мужество, стойкость, смелость, а Уитта втайне восхищала образованность Файфа и то, что он не кичился ею.
Уитт пришел в роту как раз в день рейда за оружием, незадолго до того, как Файф стоял и смотрел на семерых участников, удаляющихся в рейд без него. Может быть, это как-то сказалось на том, что потом произошло между ним и Уиттом. Через полчаса после того, как он с горечью проводил глазами участников рейда, Файф вышел из палатки передохнуть и услышал, как его зовет какой-то солдат, стоящий в отдалении около палатки с припасами, прислонившись к кокосовой пальме. Это был Уитт. Он решил не подходить близко к палатке канцелярии, где мог находиться его заклятый враг Уэлш, а дождаться здесь, пока выйдет его друг. На таком расстоянии Файф не мог разобрать, кто это, и подошел поближе.
— Уитт! Честное слово! Здорово! Черт, как я рад тебя видеть! — воскликнул он, как только узнал Уитта, и бросился пожать ему руку.
Уитт улыбнулся — немного гордо, но, как всегда, сдержанно. Он выглядел усталым и измученным.
— Здорово, Файф! — сказал он.
Файф был так рад, словно встретил на этом несчастном, охваченном болезнями и смертью, страшном острове давно пропавшего брата. Файф тряс ему руку и хлопал по плечу, Уитт улыбался — не без некоторого торжества. Потом они ушли подальше и уселись на поваленный ствол кокосовой пальмы.
Уитт прежде всего хотел узнать, когда рота отправится на передовую. Он сказал, что повидался с Куином, со своим закадычным другом Гучем, со Стормом и несколькими другими знакомыми солдатами. Однако никто не мог ему рассказать что-нибудь о роте. Он думает, что Файф, наверное, что-нибудь знает. Он тоже, конечно, рад его видеть. Он ждал больше получаса и не ушел бы, не повидавшись с ним.
— Но разве ты не в самоволке?
Уитт пожал плечами и усмехнулся своей недоверчивой, но гордой улыбкой:
— Мне ничего не будет.
— Но почему ты сразу не пришел ко мне?
Лицо Уитта застыло, как будто кто-то обмазал его быстротвердеющим цементом. В его глазах появилась какая-то странная грусть, но вместе с тем и упрямство. Он упорно смотрел на Файфа:
— Не хотелось идти туда, где сидит эта сволочь, этот поганый сукин сын.
У Файфа пробежал холодок по спине. Иногда, как, например, сейчас, в облике Уитта появлялось что-то змеиное — он напоминал свернувшуюся кольцом гремучую змею, готовую ужалить. По тому, как упорно смотрел на него Уитт, Файф понял, что Уитта оскорбила сама мысль, что он мог бы явиться туда, где находятся Уэлш. Файф смутился.
— Да, так вот, — пробормотал он и заерзал по бревну. — Знаешь, Уитт, я думаю… он, может быть, переменился… С тех пор как мы здесь.
— Этот сукин сын никогда не переменится. Ни в чем, — решительно заявил Уитт.
Файф решил, что он прав. Во всяком случае, он никогда не умел спорить.
— Послушай, Уитт. Если мы пойдем в бой без тебя, это будет уже не та наша старая рота, — объяснил он. — Не та, вот и все. Мне так хочется, чтобы ты был с нами. — Он опять заерзал по бревну. — Вот почему я так сказал. — Он попробовал пошутить, хотя ему было не до шуток. — Надеюсь, ты так же меток, как и раньше? (Уитт был первоклассным стрелком.)
Уитт оставил комплимент без внимания:
— Файф, говорю тебе: когда я подумаю, что старая третья рота пойдет бить япошек без меня, у меня просто сердце разрывается. Я прослужил в этой роте четыре года. Ты знаешь, как я люблю нашу роту. Все знают. Это моя рота. Это несправедливо, вот и все. Несправедливо. Кто знает, скольких ребят, сколько моих старых друзей я мог бы спасти, если бы был там. Это моя рота, Файф, дружище. Не знаю, что и делать.
